Анатолий СМИРНОВ
  

О ПРОФЕССИОНАЛИЗМЕ ПИСАТЕЛЕЙ.                                      Статья первая.
    
     ЛИТЕРАТУРНОЕ СООБЩЕСТВО И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО.

    Российские литераторы теперь часто заводят разговор о том, что в общероссийском классификаторе профессий отсутствует профессия «писатель».  Но, на мой взгляд, вообще мало понятно, кто он такой — профессиональный писатель.
  Среди самих литераторов с советских времён господствует точка зрения, подразумевающая под профессиональным писателем члена соответствующего профессионального союза, то есть союза писателей. Но насколько она верна? В СССР был один союз писателей, имевший особый государственный статус и преференции, определяемые идеологией и плановой государственной системой экономики. Теперь союзов писателей много, только бывшие члены СП РСФСР в «лихие девяностые» распределились на четыре союза и набрали в них новых членов, общее число которых в совокупности перевалило уже за 14 тысяч, а есть ещё несколько  союзов писателей, никак не связанных с советским периодом истории страны. И система экономики ныне другая — рыночная, частно-акционерная, где даже государство в контролируемых им предприятиях выступает акционером, и правит этой системой экономики прибыль, а не план.                              Но давайте сначала проясним то, что мы будем понимать под литературой. Отмечу, что я веду разговор о литературе художественной, —  прозе и поэзии, а также примыкающих к ним жанрах — литературной критике, литературоведении, художественной публицистике. Литература — это, очевидно, тексты, которые создаются писателями, читаются читателями и остаются какими-то смыслами в их памяти, в их душах, становятся фактами общественного сознания. Прежде всего возникает вопрос: почему люди читают книги? На мой взгляд потому, что чтение книг возбуждает в людях переживания, от которых они испытывают удовольствие. Во-первых, читатели испытывают удовольствие от познания того нового, что им открывает текст. Интуиция познания — основная интуиция человека, потому что только благодаря ей, появившись в мире саблезубых тигров, пещерных медведей и прочего кровожадного зверья, он выжил как вид. Во-вторых,  читатели испытывают удовольствие от любви, которая пробуждается к некоторым литературным героям и к миру, в котором они живут. Ну а за этими основными чувствами литература возбуждает и прочие человеческие чувства — ненависть, нежность, тревогу, зависть, гордость и так далее.  А в многообразии чувств для каждого развитого человека и состоит подлинное счастье жизни.                                                                                                                     Великие поэты и мастера прозы создавали тексты неисчерпаемой глубины, которые возбуждали, возбуждают и ещё долго будут возбуждать все имеющиеся в человеке чувства, поэтому эту литературу можно назвать вечной, например, поэмы Гомера или роман  Сервантеса «Дон Кихот». Есть литература значимая для определенной эпохи, например, таковыми являются стихи Семёна Надсона, оказавшие влияние на целое российское поколение, а потом лишившиеся живого читателя-неспециалиста, но оставшиеся фактом истории литературы в отличии от произведений сотен других авторов того времени, сохраняющихся в библиотеках на страницах изданий, но не удостаивающиеся внимания даже историков литературы. Ну а то, что читается для заполнения свободного времени и не остается в сознании читателей, Лев Толстой называл беллетристикой, а в советские времена называли  чтивом, но никак не литературой. Сейчас чтиво подведено под возникший на Западе термин —  мейнстрим. Ещё остаётся то, что печатается, но не читается и это, видимо, тоже не литература, а просто макулатура. 
    Поэтому существует и отличная от советской точка зрения на профессионализм литератора: профессиональный писатель — это человек, получающий за созданные произведения денежные вознаграждения и живущий на них так же, как член профсоюза железнодорожников живёт на деньги, получаемые за работу на железнодорожном транспорте, или член профсоюза медиков за работу в медицине. Иначе говоря, показателем профессионализма служит востребованность гражданским обществом производимого продукта, конкретнее, востребованность читателями созданных литератором произведений. 
    Эта точка зрения кажется, на первый взгляд, справедливой и обоснованной: от каждого по способностям — каждому по труду (кстати, Ленин считал этот принцип   капиталистическим). И профессиональных писателей в России наберётся при таком подходе не 14 тысяч, а навряд и полусотня. Но трудно не заметить, что здесь возникает коллизия, давно уже запечатлённая в русской поэзии. С одной стороны:

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

То есть, если писатель создаёт действительно ценный продукт, то люди, чьи сердца он ожёг, по мнению сторонников данной точки зрения, вознаградят его.
    Но с другой стороны:

«Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.»

То есть читающая публика может остаться равнодушной, или, получив болезненные ожоги на сердце, не только не вознаградит писателя, но  поколотит его, как преступника.
    Спускаясь с библейских высот, на которые нас вознесли Пушкин и Лермонтов, на нынешнюю землю приходится констатировать, что с одной стороны нынешнее общество, не выплачивая достойное вознаграждение за труд подавляющему большинству писателей, не признает их профессионалами   (стихотворцы, даже в самые лучшие времена не могли прожить на гонорары, как писал Анатолий  Жигулин: «И стихи, к сожаленью, не кормят. Только поят, и то не всегда.»),  а с другой стороны профессиональное писательское сообщество невысоко оценивает художественные достоинства произведений большинства литераторов, признаваемых ныне обществом посредством выплаты им приличных гонораров писателями-профессионалами, по той причине, что они творят не «литературу», а «чтиво», от которого остается в сознании читателя впечатлений и смысла не больше, чем от очередного съеденного пломбира.
    Почему такие различные оценки? Да потому, что профессиональное сообщество живёт перспективой будущего, надеждой сотворить то, что будут читать в вечности, «нетленку», а общество в своей массе живёт «здесь и сейчас», то есть настоящим, для большинства его представителей чтение книг ― не более, чем приятное заполнение свободного от труда и других забот или развлечений времени. Особенно устремленность общества на настоящее усилилась в последние тридцать лет: социологические опросы показывают, что сейчас даже люди в возрасте 20-30 лет не планируют свою жизнь дольше, чем на 3 года, —  какая уж там вечность. Но есть, конечно, и более прозаическая причина отсутствия достойного денежного вознаграждения писателям — упавшая стоимость книжной и журнальной продукции. Скажем, подписной номер журнала «Русская мысль» за 1908 год, сопоставимый по формату с нынешними журналами типа «Нового мира», объемом в 540 страниц, стоил 1 рубль. По курсу золота тот царский рубль стоит 2600 нынешних рублей, а по сравнению цен и зарплат не менее 2000 нынешних. Для сравнения подписная цена номера «Нового мира» сейчас 480 рублей. То есть номер  «Русской мысли» такого гигантского объёма в 1908 году стоил 4000 нынешних рублей,  почти в девять раз дороже сегодняшнего «Нового мира». Понятно, что при таких ценах издателям журналов, имеющим даже три тысячи подписчиков, хватало денег и на издание, и на гонорары. Тем более, что были журналы и подороже. Например, подписной номер декадентского журнала «Весы» в 104 страницы и меньшего формата (сравнимого с форматом нынешнего журнала поэзии «Арион») стоил в 1908 году 48 коп. Дорого стоили и книги: роман Г. Сенкевича «Крестоносцы» продавался на нынешние деньги за 3000 рублей, за столько же уходил сборник стихов М. Кузмина «Сети», правда, подписчикам «Весов» делалась скидка с царских 1 руб. 50 коп. До  1 руб. 28 коп., то есть аж в 440  нынешних рублей.
    Главная причина того, что ныне подобные  цены невозможны, ― уменьшение доли искусства в общей области культуры, уменьшение доли литературы в  общей сфере искусств и огромное удешевление информации, в том числе и художественной, в связи с появлением новых технологий её сбора, фиксации и распространения. Если для большинства жителей России в начале и в середине прошлого века книга была единственным всегда доступным способом получения художественной картины мира, то теперь таких способов много — кино, телевидение, интернет и так далее, и многократно увеличившиеся в числе писатели конкурируют не только с собой, но и со всеми прочими видами искусства, к которым любой может приобщиться, не выходя из своей комнаты. 
    Что же касается писательской конкуренции, то с возникновением профессионального книгоиздания всегда создатели чтива при жизни опережали создателей литературы. Например, «Мёртвые души»  вышли тиражом в 10 тысяч экземпляров и Фадей Булгарин пузырём надувал щёки, что его «Иван Иванович Выжигин» разошелся аж в количестве 40 тыс. экземпляров. С тех пор тираж поэмы Николая Гоголя в десятки тысяч раз перекрыл тираж романа Булгарина, но тогда российскому читателю «здесь и сейчас» более нужна была булгаринская беллетристика или, по-нынешнему, мейнстрим. 
    То, что в свое время в литературу мейнстрима попадали великие романы Ф. Достоевского, Л. Толстого, М. Шолохова  — исключения, подтверждающие правило, ибо большинство из того, что читалось публикой с не меньшим интересом давно читается только людьми, изучающими историю литературы. Мало у какого человека, не имеющего отношения к литературе, хватает сейчас терпения прочесть романы Писемского, Боборыкина, Крестовского, Шагинян, Павленко, Федина… А с другой стороны много ли и сейчас россиян знающих и понимающих «Чевенгур» великого Андрея Платонова или выдающийся роман Максима Горького «Жизнь Клима Самгина»? Ну а с третьей стороны порой то, что писатели-современники, а порой и сами авторы (например, создатель Шерлока Холмса свои детективы), принимали за чтиво, оказалось серьёзной литературой. Так что найти единое решение для общества в целом и профессионального литературного сообщества по вопросу, кто такой профессиональный писатель, в обозримой перспективе невозможно.
 Оценка профессиональным литературным сообществом пишущего в качестве профессионала, как и публикации в уважаемых изданиях, фактически говорит только о том, что создаваемые данным человеком тексты могут претендовать на место в литературе.  Впрочем мест этих немного: по очень оптимистичным подсчетам, основанным на фактах литературы русского «серебряного века», — эпохи давшей более всего литературных талантов, — за одно десятилетие в России рождается максимум 20 человек, могущих войти в литературу как писатели и поэты первого и второго ряда, то есть сейчас в русской литературе создают значимые для народа тексты человек 100, не более, если конечно, нынешняя литература равна по художественному уровню и значению литературе «серебряного века», что представляется, несомненно, более фантастичным, чем  жюль-верновский полёт на Луну, хотя кандидатов на бессмертие аж более 14 тысяч.                           Почему так много? Вероятно, потому что и союзы писателей неспособны определить истинные силы писательских талантов и истинную значимости текстов для народа и человечества, ибо суждения самого литературного сообщества редко точны.  Невольно вспоминается, как первый из членов СП СССР, с кем мне довелось познакомиться, поэт Николай Якушев, рассказывал, с каким восхищением они, провинциальные члены СП, приехав в начале шестидесятых годов прошлого века в Москву на Высшие литературные курсы, смотрели на «живых классиков» — Сельвинского, Антокольского. По ходу истории и Сельвинский, и Антокольский после смерти очень быстро из классиков выпали, но если взглянуть на некрологи литераторов за последние 25 лет, то  увидишь, что за это время умерло с полсотни классиков русской литературы, то есть больше, чем в её истории есть с пушкинских времен до 1991 года. А если припомнить высказывания нынешних литературных критиков, то судя по ним, ещё не менее полусотни «живых классиков» ходят рядом с нами. Но это тема уже для другого разговора.

© Анатолий Смирнов    
 

.