Евгений КУЗНЕЦОВ
г. Ярославль

НИНА

    Блюдце было уютное ещё не очень давно…
  И не раз случалось даже так: Он днём или в полночь вдруг почему-то перекатывал голову, не сводя глаз с телеэкрана, на подушке в сторону стены, где на кровати в глубоком блюдце лежал, для звонкости, его мобильник… тут и раздавался звонок! Разумеется, от неё.
    Правда, он — как ни как в отставке подполковник — стыдился хоть раз ей об этом сказать. Впрочем, и без того было тогда сплошное несомненное веселие. Не то, не то теперь… Теперь — если уж конкретно: он третий день не выходит на улицу. Не на что купить даже опохмелиться.
А пенсия на карточке будет только ещё через неделю!..
    То ли стыдно, то ли просто непонятно — а вообще-то, признаться, такое с ним впервые в жизни.
    …Началось между ними — пять лет тому. Он был на юбилее у однополчанина. И — она. Стройная блондинка. Села напротив… И вдруг оказалось — как это для него важно, что зовут её просто: Нина! А получилось так потому, что она поставила на стол свои локти. Такие белые локти… Да ещё и, в тот же вечер оказалось, вполне наивные.
    Он всегда знал о себе, что красив: невысокий, деликатно курносый и, что именно в нём отличительно, короткие волосы над лбом чётко образовывали букву «м» — так что всю жизнь смотрел женщинам в глаза не моргая. Этот взгляд неморгающий когда-то очаровал, как она сама ему потом призналась, его будущую жену… и он же, этот такой его взгляд в упор на женщин, раз за разом и год за годом — иногда даже в присутствии жены, — привёл к разводу…
    Друзья-сослуживцы не зря шутили: его драматический демонский взгляд к добру не приведёт! По размену квартиры жена с дочерью остались там, в лётном городке, а ему досталась на другом конце города вот эта самая однушка. Где нет привычного как музыка аэродромного гула… Здесь другой, в какой-то степени, гул: по соседству детский сад.
     Она, Нина, кстати, и работала тут воспитателем.
    Хотя к моменту знакомства оно, это его, на лбу, оригинальное «м», было уже седое — сошлись они сразу.
  Её очаровывало, разумеется, ещё и то, что он — лётчик, пусть бывший, настоящий лётчик! Встречались у него. И поначалу каждый вечер. А когда впервые он привёл её к себе — без обиняков взвесил перед нею на пальце за крючок плечики: с золотыми парадными погонами, значками, медалями юбилейными… Не мешкая — тут же и надел набекрень на дымчатые светлые волосы голубую фуражку! Веселило его даже и то, что она, белокурая и наивная, смело делала ему замечания бытовые: не привык он жить один, без женщины рядом; и уходя утром, советовала ему не курить, а лучше что-нибудь почитать.
    И вот полгода назад всё изменилось! Её дочь родила. Но суть, как говорится, не в этом. А в том, что жила она, её дочь, в другом районе города. И стали встречаться реже… Мало того, они с дочерью решили, что она уйдёт из садика на какое-то время, а будет ездить сидеть с внуком ежедневно, за что дочь со своей хорошей зарплаты будет ей сколько-то платить.
    Так что и сбылось то, о чём подруга с самого начала намекала: он не привык жить один. Он стал пить. Ведь теперь пуще ели его думы о своей дочке-школьнице… Стал пить. — А и этого он, всю жизнь проведший то в форме, то в лётном костюме, тоже делать не умел…
    …Ох эти дни. Нина-Нина… Где она?..
    Да… он, признаться, сущий ребёнок. И на улице зима — будто, как ему сейчас показалось, из детства…
    Перезванивались. Говорили, как теперь повелось, коротко. А не виделись уже с месяц!.. Теперь — теперь он понимал, что ему, в данной житейской ситуации, попросту повезло: едва развёлся — и вот с ним такая женщина… так что даже и не успело ему показаться, что всё рухнуло…
    Получилось, что же: у него в жизни теперь — кроме телевизора и вина — нет ничего… Вот сейчас. А если ему будет… как в таких случаях выражаются… плохо?!.. И он то лежал на кровати, глядя неморгающими глазами в какой-то экран… то бродил по квартире: от окна на балкон до окна на кухню… На кухне под столом странная — невероятная картина: бутылки… много бутылок… Невозможно на это смотреть! Но невозможно — и сию же минуту выкинуть это всё в форточку, на мороз, с третьего этажа!
    В груди где-то что-то кололо… Это и есть сердце?.. Разве такое офицеру не знать… Но теперь знал он эти, так сказать, физиологические тонкости каким-то другим знанием…
    Он ответственно попил воды. Что, теперь так и будет вся его жизнь?.. Нет! Надо, надо как-то начать жить снова по-настоящему.
    Он бы, наверно, и начал тогда, пять лет назад, по-настоящему… но вот рядом оказалась эта наивная… белая… И теперь что угодно начинать… было словно лень!
    …Тогда, тридцать лет назад, он, как и все курсанты его лётного училища невысокие ростом, мечтали, не могли не мечтать, быть — каким-нибудь чудом! — зачисленными в отряд космонавтов. Сейчас это вспоминать… или смешно… или даже жутко…
    И потом была обычная служба. Сначала довелось ему летать в учебном полку на самых допотопных МИГах…
    Вот он вышел из своей «спарки». Показал технарям, что надо, ладонью… Один из них понятливо кивнул… Тут общаются только жестами — при работающем двигателе. Отошёл к краю взлётной полосы. Снял шлем. Закурил. И всё это — как сам чувствовал — будто бы устало: как-то, что ли, по-фраерски…
    Технари чёрными тараканами ползают по всей его машине… На аэродроме — июльская жара! Пахнет керосином, резиной… Как тут, на земле, всё обыденно. А там, в небе, — только что была — такая серьёзная лёгкость! И как тут, ступая по затоптанной и закатанной земле, не смотреть на всех и на всё свысока…
    Самолёт его гудит… Эта некая музыка — для него будто совсем неслышная… Просто какой-то искривлённый, загадочный воздух со стороны сопла…
   Вот подъехала заправка, цистерна. Водитель, уже знакомый ему на лицо солдат, весь в масляных пятнах по всему хэбэ… и пилотка за ремнём… Он, наверно, бывший колхозный тракторист… да и будущий… И всю жизнь проведёт в таких же пятнах…. Только на какой-нибудь фуфайке…
    Выпало немного ему полетать и на серьёзных машинах… но, как оказалось, для солидной карьеры не было в нём солидного характера!
    …Встал с кровати. Опять пошёл на кухню. Опять попил. Что же делать?.. И снова лёг. Как же теперь иначе… Закрыл глаза… Нет! Побоялся закрывать… В груди ведь всё колет…
    …А вот и ещё солдат вышел из кабины заправщика, тоже, наверно, из службы ГСМ. Этот на лицо незнакомый, видно, недавно призванный…
Длинный, сутулый… похожий, почему-то так показалось, на свою бабушку… Им все командуют дерзкими жестами… А он, длинный и сутулый, пошёл было к хвосту самолёта… Технарь, маленький ростом и с седыми висками, догнал его и хлестнул его по спине чёрным тяжёлым шлангом! Все, ползающие по самолёту и под самолётом, на мгновение замедлились… заулыбались… Нельзя обходить реактивный самолёт сзади!
   Он, в своей стороне на краю взлётки, докурил. Окурок отщёлкнул — и брезгливо, и аккуратно — подальше в сторону, в гравий. Пошёл опять к машине. Надел, на ходу, шлем…
    …Он вскочил с кровати — словно стегнули сейчас его! Ей бы позвонить — но бесполезно, безнадёжно. Стыдно или не стыдно. Она в этот час с внуком и ни в коем случае не сможет приехать. Или… звонить уж в скорую?!.. Нет. Больше он такого настроения у себя не допустит.
    …Вдруг он медленно оглянулся на входную дверь в прихожей! И словно бы увидел… не услышал, а именно увидел… как за дверью шуршит полиэтиленовый пакет… Да! Явно что-то присутствует там… тут… Его — словно бы выстрелило!.. как на учениях кресло-катапульта!..
    Звонок. В его квартиру… Будто гром! И одновременно — такой тихий, такой привычный… как вой самолёта… Он словно бы и звонок — не услышал, а увидел. Не может, однако, быть! Неужели, и правда, звонок?..
  Веря и не веря — быстро отпер и рванул на себя дверь… Она вошла стремительно — в холодном длинном своём чёрном пальто! Стучащими морозными сапогами — ростом выше его — прошагала мимо на кухню.
Из полиэтиленового пакета — на стол бутылку водки. И так же — летуче мимо него — обратно к двери. Только по беззвучным губам можно было понять: «Некогда, некогда…»
    Исчезла. Оставив в прихожей запах, аромат ветра и мороза. Нина…Не зря же то колдовское блюдце — отзывающееся на мысли! Ни-и-ина… В этом звуке — что-то и по-детски жалостливое… Зато и по-женски отзывчивое. Почти материнское. И без всяческих скандалов… Прямо-таки — волшебное, небесное!

Ярославль. 30 — 31 декабря 2021

©    Евгений Кузнецов