Ирина ГЕТМАНЦЕВА
г. Ярославль

КОЛДОВСКАЯ НОЧЬ

Из безначалья раковинных век…

Из безначалья раковинных век
— Иных морей случайная морщинка —
На рваный мрак, на лютый бред, на свет
Рождается: Венера ли, песчинка?

Не обретя мирских своих примет,
Она не знает с кем и с чем сродниться.
Скрижаль коры внушает: ты — Завет.
А крылья веток в небе учат — птица!

Но стоит ветру слух её обжечь
Считалочкой сухой дождиной дрожи,
Всем существом она поймёт: «Я — речь!
Пока ещё безмолвная, но всё же...».

Ночь между нами — колючая проволока…

Ночь между нами — колючая проволока:
Чёрными звёздами Искрится ток.
В небе, оконной тоской разлинованном,
Я навсегда остаюсь между строк.

Тлеет шипящим окурком беспомощным
Сердце в бездымном дождливом аду.
Так не бывает, но солнечной полночью
Я до тебя по «колючке» дойду.

Звезда

До рассвета в твоё окно
Я лучами тянуться буду.
Это кто-то солгал давно,
Будто звёзды не верят в чудо.

Загадаю на лунный дождь,
(Сонный город в нём тихо тонет), 
То, что завтра меня возьмёшь
С неба прямо в свои ладони.

Нет людских языков…

Нет людских языков —
Сказать — что такое «ты».
Разве — птичий крик
Со смятой и порванной высоты.
Разве то, о чём тепло молчат
Ангелы и коты.
Разве то —
Что разводят и сводят разрушенные мосты.
Ну а если есть «ты», то где-то должно быть «я» —
Безглагольная осыпь
Тугих лепестков дождя
(На которых гадает небо —
С ноября и до ноября)
В их трёхтактной жути — одно:
«Как же мне без тебя..!»
Хоть я знаю —
«как» — это моё всегда.
В подреберьях мостов
Дождевая цветёт вода.
Хоть я вижу — в небе: стального пера пробел.
Нет людских языков — сказать:
«Не с тобой, а в тебе».

Ветер

Ветер, мой ветер! на белом сломе
Неба застыл горьковатый сок.
Мёртвой ракушкой сомкнёт ладони
Тот, кто тебя удержать не смог.

Где ты: у речки воруешь дойны*
Или за пеплом летишь во тьму?.. 
Ветер, мой ветер, гляди: спокойно
Пальцы горячие разожму.

Ясное дело, не стану плакать —
Сохнут на коже быстрее слёз
Нити лиловых свирельных капель,
Тех, что однажды ты мне принёс.

* Дойны (рум.) — песни.

Было счастье…

Оркестровое кружево.
                                     (Моцарт? Григ?)
Безнадежно пустые уши.
Было счастье 
                      ...короткий скрипичный всхлип...
Так не музыку — водку глушат.

«Скерцо» — странная надпись.
                                                  Скулит асфальт.
Стежку мела сотрёт ботинок.
Было счастье —
                          короче, чем взвод курка
(эту пулю не смогут вынуть).

Оркестровая ересь. 
                                Куда несёт? —
Небо вкось, медяки прохожих...
Лижет ноги не пламя — обрывок нот.
Было счастье... А дальше — что же?

По дельфиньей небесной коже…

По дельфиньей небесной коже
Звездных волн серебрятся тени.
Если вправду забыть не можешь —
Спрячь меня в кулачки сирени —

Им не скоро ещё разжаться
В запредельном, не-нашем мае,
Где учусь у сухих акаций
Шелестеть о тебе: «Не знаю».

Если бы не километры…

Если бы не километры...
(в сон убегание вех)
Если бы не километры —
Было бы всё как у всех.

Чем оправдаемся, брат мой,
Там, где за прорезью лет
нет в небе раны закатной
и расстояния нет?

Дерево

Были бы руки мои ветвями,
Прятал лицо бы ты в мокрые листья.
Нет, не сказали б худого люди,
Видя, как лапы корявые гладят
Плечи твои.

Ну а глаза мои... не озёра,
Нет, если б было,
как мне хотелось —
сотнями б луж придорожных стали —
путь твой стеречь.

Если бы солнце твоё отняли
Сердце моё бы рвануло в небо
Острые белые свои крылья,
Нет, не светить —
Чтобы крик твой слышать:
 «Ласточка, ты?!».

Если же всё-таки Град отыщешь,
Где, говорят, беззакатно небо...
Нет, не прошу тебя, чтобы помнил,
Просто корявое у дороги
Дерево обними.

Одна колыбель

Ты родился в Заречье,
Где серый волчок бродил
И сказки сплетали ветви,
Пряча твою колыбель.
Пела тебе мама-птица
Как вырастают цветы
Из капель крови.
И знал остроухий месяц —
Волчок его сторожит.

Я родилась далеко-далеко от твоей Реки.
Здесь сказки — плесень на стенах домов,
Приговорённых на слом.
Из наших чёрно-багровых луж совсем ничего не растёт.
Но вот я тихонько сползаю на край кровати
«Баюшки-бай…»
И вижу не месяц, а хитрую серую морду в окне.

Я знаю —
У нас с тобою была одна колыбель.

Первые капли

Расскажи мне,
как в сёлах у вас
дождь вызывают,
как, бывает, пыль затаится
перед взрывами первых горячих капель,
а когда увлечёшься,
на изломе самой нежданной секунды
спрошу я тебя о том,
чего ты не знаешь
/да и знать, конечно, не можешь/:

«Почему люди
Не могут не любить друг друга?
Почему люди
Не могут друг друга не убивать?
Почему всегда
два берега у реки,
один из которых
непременно зовётся «наш»,
а другой...».

Прохладной доброй ладонью
твоё молчание
ляжет на губы мои —
горячие, как первые капли,
что пушистую пыль готовы взорвать.

В луну упали мои глаза…

В луну упали мои глаза —
Прозрачные капли снов.
А может, плачет сама луна
В колодцах моих зрачков?
Любовь и вечность, война и боль…
Чернеет в сугробах кровь.
Кого ты вспомнишь, далёкий мой,
За тонкой границей слов?
А может, только небесный серп
Тебе улыбнётся вслед?
…И вдоль дороги кровавый снег
Летит как вишнёвый цвет.

Гостья

Не рубины и не розы
Губы тонкие твои,
Словно струйки свежей крови,
Обрамляющие рот.

Красота твоя ужасна,
А безумные глаза
Стали прорезями маски,
За которой — ночь и дождь.

Кто послал тебя — не знаю —
Сон бредовый сторожить,
Только лучше это имя
В лунных складках не прочесть.

В зелёном небе рыбки-облака

В зелёном небе рыбки-облака
И пузырёк луны — тугой и звонкий.
Вкус табака и мысли о ребёнке.
И, как вода, подходит боль к вискам.

Так грязный воздух холоден и чист,
Когда в ладони тушишь сигаретку…
И жёлтая звезда упала с ветки — 
Забытый всеми календарный лист.

Ужастенька

Лапаньки, когтеньки, пастенька,
Лысая шубка вразлёт —
Чудо какая ужастенька
Здесь под порогом живёт.

То испугается веника,
То заскребётся впотьмах...
Серо-сиреневой нежитью
Лепятся тени в углах.

Детские ручки протянуты
Кто-его-знает к кому.
Месяц колечки табачные
С крыши пускает во тьму.

Корочку тащит ужастенька
В норку под тёмный порог.
К чёрному вечеру ластится
Сердце, как глупый зверёк.

На закате ржавеют запахи…

На закате ржавеют запахи
и растёт сквозь луну трава...
На потёртом больничном кафеле
нацарапаю: «Ты жива!»

В берега полнолунье спрятано.
Тень змеи расколола твердь.
Фолианты надгробной слякоти
Не для тех, кто не верит в смерть.

Прохоровка

12 июля 1943 года под Прохоровкой стеною на стену шли советские и немецкие танки. Потом это назовут крупнейшим танковым сражением Второй Мировой. Пусть танки больше никогда не идут по хлебу!

Звёзды, кресты, неба ржавая гать,
Раны на солнце незрячем…
Тот, кто за родину шёл умирать,
Знал, что железо не плачет.

Вера и верность… Дымящийся бак…
Жаль только внуки не спросят,
Как обреченно ложились под трак
Косы тяжелых колосьев.

Вскрикнет в огне безголосо броня.
Треснет небесная арка.
Что же ползёт по щеке у меня?
Слёзы? — нет, просто солярка.

Для того

Для того на глаза
                        я забросила волосы,
Чтоб ты ветром их, сонным
                        и влажным, смахнул.
В полированном небе — зарубка
                                                  от голоса
И две чёрные капли обиженных лун.

… и ресницы расплещутся
                         золотом краденным.
… и опустится в вечность
                         безвольная прядь.
Для того это счастье
                          мне было загадано,
Чтобы в грязном снегу без тебя умирать.

Ловлю в волнах искрящиеся звуки…

Ловлю в волнах искрящиеся звуки.
Мне тайна неба служит нотным станом.
Немы и жадны брошенные руки
На чёрно-белой глади фортепьяно. 

А шрамы волн рунически врастают
В седой песок тоской восьмого чувства.
И в ля-диез закат и крики чаек
Сумело слить волшебное искусство.

Опять прильну к знакомой зыбкой плоти
И захлебнусь молочно-светлой пеной.
…И вновь готова я в аккордном взлёте
Разбить волнами цепь судьбы надменной.

©    Ирина Гетманцева