Светлана БОГДАНОВА
г. Москва

Светлана Юрьевна Богданова окончила Литературный институт им. М. Горького.  Автор книг «Предвкушение» (1996 год), «Возможное начало» («Арго-Риск», 1997 год), «Родство с предметами» («Автохтон», 1999 год), «Ностальгический газ» («Стеклограф, 2018 год), «Сон Иокасты» («Стеклограф», 2018 год). Участвовала в культурном проекте ГМИИ им. Пушкина «Мир чувственных вещей в картинках» (1998 год). Лауреат премии журнала «Новое литературное обозрение» за лучшую малую прозу в рамках Тургеневских дней в Москве (1998 год). Участник проекта «Лирика повседневности» (совместно с кинотеатром «Киноплекс на Ленинском»). В рамках проекта — участница арт-группы «Шоколадное время». (2004 год). Лауреат специального приза «За изящную словесность» в рамках конкурса им. Даниила Хармса под руководством Марии Семеновой (2017 год). Председатель жюри Международной поэтической премии MyPrize 2018. Автор многочисленных публикаций в журналах «Новая Юность», «Новое литературное обозрение", «Знамя", «Октябрь», альманахах «Российский колокол», «Черновик», «Кольцо А», «День и ночь». В июне 2000-го года ее роман «Сон Иокасты», опубликованный в журнале «Знамя», был назван критиками «лучшей большой прозой месяца» (журнал «Итоги»).

ШАГ ЗА ШАГОМ

ИОНА
Из Норвежского цикла

Ему сказали, что там, где висит треска,
Распахнув сухие желтые губы,
Там, где снег перемешан с кровью, где кровь остра и резка,
А снег похож на вчерашний хлеб, такой же грубый,
Такой же крепкий и рыхлый, там, откуда виден каскад
Ледяных водопадов, спрятан каменный куб. И

Надо рыть этот жесткий кровавый снег,
Погружая руки под наст, срывая ногти, а позже —
Докопаться до пленки лишайника, точно до пленки век,
Под которой зрачок тяжел, как ядро, лежит, до комы, до дрожи.
Ему сказали, раздвинуть спутанный мох, и словно черный побег,
Под ним распустится камень. Шкатулка. Портал. Боже,

Храни короля, построившего мосты,
Храни рыбаков, плывущих на зов Мальстрёма,
Главное — жажда, прогнавшая страх, главное — не остыть,
Но и дальше рыть, не оглядываясь. Из старого дома
Бежать, таиться за фьордом, ждать родной темноты,
И тогда уже рыть. До камня, до клада, до зоны.

Ему сказали, что зона — не рай, не смертельный жар,
Но королевство чудес под скалой. В соленой мякоти суши,
В рваном облаке тины, в жирных усах моржа —
Он сможет выжить и стать победителем. Уши
Закладывает. Из носу — кровь. Но — рыть, ужас зажав,
Ради магии, ради того, что светлее, добрее, лучше.

И вот — эта дверь. И вот, он ее открывает с трудом.
И тотчас же забывает и боль, и взгляд далекого тролля.
Все переворачивается. Вода встает из земли столбом.
Небо оказывается снизу. Легкие забиваются солью.
И гигантская рыба превращается в сад и дом,
Наполненные — что бы ни говорили — любовью.

ГОСПОДИН ОФОРМИТЕЛЬ
Главной страшилке моей юности

Оплавлено лицо, но взгляд все так же
Стеклянно-тверд и оловянно-пресен.
Нагрелся воск, и брошка на корсаже.
И анфиладу заполняют песен
Печальных отзвуки, как стоны, как молитвы,
Как опера. Поют они, у Стикса
Застрявшие артисты. Эти плиты
Не сбить, не снять. Художнику не слиться
С полночными огнями. Незаметно
Прокрасться он не сможет мимо куклы.
Таксомотор летит. Трещит кастет. Но
Художник притаился в нише. Смуглый
Шофер притормозил. О, писк резины
По слякоти, о, треск! О, воск — под шёлком!
Зачем же вы ушли из магазина?
Зачем? И манекен осколком,
Рукой, хранящей запах хризантем,
Плечом, исколотым портновскою иголкой,
Вдруг выведет на теплом лбу: ЗАТЕМ.

*   *   *
Она плывёт по бульвару на обшарпанной конке,
Тянется в окна усадеб, в смердящее жерло трактира...
Сердечный друг, русалка, городская моя фараонка,
Веки-монетки, под ними — провалы, щели да дыры.

Дыры да норы, сквозняк в хитровской дранке овина,
Здесь обнаженный портной, тряпки, пряные чресла.
Рюмка, сухой расстегай, варение из рябины,
Если не будет противно, может быть интересно.

Только бы рта хватило для московских яров,
А хвоста хватило бы до Охотного ряда...
Больше берёзы! Больше... кафеля, больше пара!
И скажите форейтору: но! Никаких остановок, не надо.

Пой, моя фараонка, пой под крышкой колодца,
Пой, ворожи над затоном, над тиной, над брюсовой книжкой...
(Дядя Гиляй уснул. Ненадолго. Он скоро проснётся).
Пой, где пируют лакеи, в блины завернув отрыжку,

Пой, где пируют дворники, перстень найдя на обочине,
Пой, где гуляют пожарные, грубо свою каланчу
Погружая в сизое небо. Измученный, замороченный
Генерал-губернатор стонет и опять посылает к врачу.

Врач не приедет. Его поджидают в самом «Аду»:
Балкой по лбу, стерляжьим шипом — по шее.
Почетный утопленник, он причалит в чужом саду,
У толстозадых путти, в фонтане, среди камышей…

Сердечный друг, фараонка, русалка, владычица Трубной,
Кто обнимал тебя, тот не увидит ни звёзд, ни солнца.
Пой, моя рыбка. Ночь была урожайной, но трудной.
Дядя Гиляй уснул. Дядя Гиляй проснётся.

*   *   *
Я мечтаю о жарких летних ночах:
В них цикады царят, а соловей — зачах.
В них что запах, что звук, что шершавый ветер, —
Всё сияет, всё невидимым светит.

Всё живёт, размножается, точно блики...
Мне бы семенем в мох упасть многоликий
Мне б раскрыться, разнежиться и согреться,
И плясать голышом, и — больше перца!..

Герцогиня, подай мне свой алый рупор!
Я мечтаю вопить! И ругаться грубо!
И всем голосом, волосом, кожей, рогом
Завалить перспективу и стать потоком,

Рыбой стать да листьями, илом, пОтом!
В черноте, в южном омуте большеротом...
Облекая пляж то взахлёб, то на вырост
Не жалеть о том, что случилось.

ВОЗВРАЩЕНИЕ
готическая сказка

Наступает полночь, солдат,
Провонял твой пустой Арбат...
В том чаду сжигают телят
И хрипит кариатида...
Не открыть ей свой гипсовый рот,
Не избавиться от мокрот.
И во мгле над нею плывет
Золотая корона МИДа.

Ты шагай, ты шагай туда,
Где всё в офисах и в складах,
Но тихонько журчит вода,
Пробиваясь из Сивцева Вражка.
Там найдешь ты приют и дно,
Где с тобою все заодно,
Где заснуть тебе суждено
Навсегда, мой солдат, бедняжка.

Шаг за шагом, иди, иди,
Не смотри на бродяг, бреди,
На ловцов-продавцов, тверди,
Что тебе все это не надо.
Только так ты, солдат, спасешь
Эту ночь, эту боль, эту дрожь,
Ты в шинели своей сойдешь
За дежурного... по листопаду...

Жалит страсть — побывки и быт.
Ты давно и прощён, и забыт,
Только сердце твое скрипит:
На Арбат всё тянет, всё просит.
Ты, как старый слепой командор,
Повернулся на пьяный ор...
И навис над бомжами собор
С обгорелою плотью...

Ну и  новость, братан, огонь
Лижет руки синюшных сонь!
Вот откуда такая вонь!
Потушить все это нереально...
Потому ты сюда и шёл,
Ты струился сюда, как шёлк,
Ты прокрался сюда, тяжёл,
И чеканил свой шаг по камню.

Выжигая тени домов,
Разрушая чуждый остов,
Ты с Собачьей Площадки покров
Светлым жаром сдираешь!
И теперь я вижу, что здесь
Переулки густы, как лес,
И телеги — наперерез!
И от края сады до края!

В этих жадных мертвых очах
Оживает старый очаг,
Не пройдет, не пролезет враг,
В эту ночь, в эту славную осень.
Ты и страж, и горящий куст,
Ты безумен, а значит, пуст,
Слышишь топот, стоны и хруст?
Это время пощады просит.

Только ты не дрогнешь. Долой
Наш кровавый московский подбой!
Ты поешь, ты гудишь трубой,
Рассыпая вокруг самоцветы!
Эти улицы в узел связав,
Ты Песковские образа,
Опалив, заставишь сказать,
Почему ты и кто ты и где ты.

И тогда ты разбудишь всех:
Александра, Андрея, — всех,
Николая, Максима, — всех,
Михаила, Сергея, — всех,
Александра, Ивана, — всех,
И Марину, и Осипа, — всех,
Анну, Льва и Сергея, — всех,
Я смиренно прижмусь к ним щекою...
Пусть они говорят, говорят!
Чудеса пусть свои творят,
Пусть все двери они отворят...
Ты сгорел, но ты спас их, солдат!
И теперь ты достоин покоя...

*   *   *
Вот — снова лютня. Будто бы пыльца
Пронизывает темные проулки.
Вдыхаю. Берегу. Моя шкатулка
Для одного и тайного кольца.

Для одного и тайного бойца,
Который рвется к жизни оголтело,
Он перепачкан кровью, дымом, мелом,
Но он умеет ждать, желать, мерцать!

Лица не вижу. Вижу, как рука
Срывает простыню с бедра. Вот — грохот
Снаружи. Топот, ропот, рокот,
И гравировка спуска и курка,

И порох бесполезный, и медаль...
И нимфа обнимает рукомойник...
Крошится звук: то пенье колокольни,
Сгорает колокол, преобразуясь в гарь...

И снова — лютня. Тень от сундука...
И кружево... И профили с камеи...
И Мерджеллины сонной пламенеет
Щека.

©    Светлана Богданова