Дмитрий ТЕРЕНТЬЕВ
 г. Нижний Новгород

Родился в 1987 г. в городе Горьком. Окончил Нижегородское Речное Училище им. И.П. Кулибина; юридический факультет ННГУ им Н.И. Лобачевского. В подростковом возрасте окончил нижегородскую музыкальную школу №11 им Б. А. Мокроусова по специальности «флейта». Стихи и рассказы были опубликованы в изданиях «Российский писатель», «День литературы», «Невский альманах», «Север», «Великороссъ», «Артбухта», «Огни над Бией», «Молодая гвардия», «Нижний Новгород», «Зарубежные задворки», альманахах «Русский смех», «Земляки», «Нижегородцы», «Арина», иных сборниках и газетах. Автор  сборников стихов: «Человек дождя» (2012г.), «Мозаика раненой нации» (2015г.). Лауреат и дипломант нескольких поэтических конкурсов. Член Союза писателей России. Участник форума молодых писателей России, СНГ и зарубежья и совещаний молодых писателей в г. Москве.

«Шаги минутной стрелки...»

*   *   *
                      Василию Поздееву

Когда потомки луговых мари
Меня с утра представят Куго-Юмо,
В льняной рубахе выйду в хвост зари,
Ни к западу, ни к северу, ни к югу.

А на восток, где полупьяный карт
Двенадцать раз ударит в колотушку.
Задумаюсь, и не замечу как
Три раза на шесте всплакнёт кукушка.

Осыплется мирская шелуха.
На нитях опущусь в иное царство.
Меня обнимут травами луга,
Как обнимали на земле нечасто.

К ночи с марийской девушкой вдвоём
Мы сядем у костра друг против друга,
Языческую песню запоём,
Вдвоём уйдя из огненного круга.

Наутро у потухшего костра
Останется лишь пепел, прах и угли.
На день сороковой в последний раз
Приду проститься с близкими супруги.

И буду жить как луговой мари,
В природу дух вплетая прозорливый,
В квасу туманов, в киселе зари,
В нектаре трав, в ухе речных заливов.

*   *   *
Мне всего двенадцать. Я у печки
Согреваюсь сам и грею дом.
Я ещё беззлобен и беспечен.
И в душе порядок соблюдён.

За стеной, уставши от прополки,
Бабушка как чайник захрапит.
Кошка наша что-то скинет с полки.
Дерево в подтопке затрещит.

За окошком зарычит машина,
Как охотящийся зверь ночной.
В подполе раздастся писк мышиный.
Ветер запоёт в трубе печной.

Удивлённый этим многозвучьем,
Затаив дыхание, сижу
Я как дым прозрачный и текучий,
На огонь за дверкою гляжу…

Так воспоминания вплывают,
Стоит тронуть нужную струну.
Люди ничего не забывают,
Лишь тепло пытаются вернуть.

Я в лесу один холодной ночью
Обнимаю маленький костёр.
Темнота вокруг меня стрекочет.
Тень тревоги прошлого растёт.

Будто я опять сижу у печки,
Обогреть пытаюсь целый мир.
Кто-то говорит, что время лечит.
Вряд ли.
               Время учит быть людьми.

*   *   *
Всё теперь закончилось. Едва ли
Я ещё когда-нибудь воскресну.
В разочарованьи и печали 
Не найти нехоженого места.

В Сормове  метельно, малолюдно.
Я брожу один по Юбилейке.
Вспоминаю, как в июле юном
Здесь мы целовались на скамейке.

Снег летит к земле по биссектрисе,
К катету «конструктор Алексеев».
Абрисом на фоне белых листьев
Вырастает фонарей аллея.

Пальцем опущу рольставни века,
Встану под надуманным предлогом.
Вижу в силуэте человека
Проблеском воссозданного Бога

(Как природу сущности в явлении),
В каждом нарисованном прохожем.
Вижу в ней. Она при рассмотрении
Вообще на ангела похожа.

*   *   *
        «Мы не ищем никого, кроме человека.                                                                      Нам не нужны другие миры.                                                                                      Нам нужно наше отражение». 
                                 С. Лем, «Солярис»
Шаги минутной стрелки
по тонким перепонкам.
Сиреною за стенкой
протяжный плач ребёнка.

Со стеллажа Берроуз
упал.
Какой скандал!
Ирония какая.
А ты, как desert rose,
цветёшь, не увядая.

Взгляни в окно, где снится
зовущих звёзд дорога,
где месяцем ресница
недремлющего Бога,

где на живой планете
Солярис,
растворяясь
в его разумном свете…
Ты, главное, ответь мне,
мы будем…
                      будем вместе?

*   *   *
На улице хамам. Метаморфозы.
Природа зарождает новый сад.
Как ветошь отсыревшая, берёзы
На проводах беспомощно висят.

Беседуем. Слова имеют форму.
Мне кажется, их можно осязать.
Тону в тебе. Среди десятков формул
Мне хочется лишь главное сказать.

Что если мы затопим это лето
И потечём по жизни, как вода,
Мы вместе сможем наводниться светом…
Но я молчу, поскольку в мире этом
Мы вместе быть не сможем никогда.

*   *   *
                       Максиму Агафонову

Как призрак летает пустой пакет
Над ржавыми тротуарами запойного Сормова.
На столбе объявление «Ищу мужчину до 35 лет.
Без в/п для с/о». Все корешки с телефоном оборваны.

Пятничный вечер. Возвращаюсь домой
Мимо серых хрущёвок, мимо новостроя дебелого
С поднятым воротом, с опущенной головой,
Скрипя зубами, мимо «Красного и Белого».

Что-то сделал нет так я. Понять не дано.
Демон алкоголь червём-паразитом душу выел.
Огромной дыней над крышами домов
Висит луны медоносное вымя.

Льётся из вымени медовое молоко.
Ловлю его ртом. Ничего на губах, кроме запаха листвы и неба.
Без опаски рифмую: «далеко-далеко».
Далеко моё счастье. Унеслось в неизвестную небыль.

Не держу дома живности. Несъеденный обед
Высыпаю из плошки у помоек бездомным собакам.
«Всякая тварь перед Богом равна» — так говорил мой дед.
Не замечая меня, старый бомж ищет что-то по бакам.

Боже, ответь: если мне и вправду не нужен никто,
Для чего мне трезвиться, разыгрывать пантомиму…
Ветер швырнёт в лицо охапку кленовых бинтов.
Мимо «Красного и Белого»!
Мимо, мимо!

*   *   *
Над головой седой клубился гнус.
Старик сидел у дома. Дым махорки
плыл по селу. «Я в город не вернусь! —
он говорил. — Жизнь детям неохота
испортить. Я обуза им — калека.
Одрях, как дом. Мы из другого века».

Курил в фуфайке старенькой, вздыхал.
И дом вздыхал щелями прелых брёвен.
Ссыпалась на завалинку труха.
Старик был непривычно многословен:
Как старые приятели общались, 
но мне казалось, — навсегда прощались.

Тяжёлым мыслям вторя, он шутил:
«Как на моих поминках курим, паря!
... Прожить бы только лето и уйти.
Ни вечности не надо мне, ни рая.
Ты обо мне черкни чего-нить, кстати,
хоть пару строчек, коли ты писатель».

Курил с ним, в такт его тоске вздыхал,
и думал, что запнусь на первом слове,
что тихая мелодия стиха
останется в трухе прогнивших брёвен.
...Поскольку равнодушна к человеку
поэзия пластмассового века.

©    Дмитрий Терентьев