Тамара ПИРОГОВА

                                                                            г. Ярославль

                                                   НЯНЬКА 

 

        Мы жили в большом четырехэтажном доме, в обычной коммунальной квартире. В самой большой из ее комнат обосновалась семья из пяти человек, в двух средних жили по трое, в самой маленькой — двое. Мы жили в средней.

        Мы — это моя мама с детьми, то есть, со мной и моим младшим братом Валерой. Рядом, в такой же по площади комнате, жила мамина родная сестра, тетя Зоя. У нее были две дочки — старшей лет шесть, а маленькой всего месяца три-четыре.

        В свои десять лет я уже знала, что муж тети Зои куда-то уехал — по очень серьезной печальной причине, и надолго. Декретный отпуск в те времена, — на дворе стояли 50-е годы, — был коротким, а на заводе, где работала тетя Зоя, очень нужны были рабочие руки. Тем более, такие золотые, как у моей тети (она была слесарем). Поэтому, хочешь не хочешь, для маленькой Танюшки нужна была нянька.

        Так и появилась в нашей квартире Надя, шестнадцатилетняя племянница мужа тети Зои, — деревенская девушка с полными румяными щеками, двумя светлыми косичками и веснушками на курносом носу. Простая, стеснительная, необидчивая, с мягким теплым голосом и смешным оканьем в словах.

        Мы тут же с ней подружились. После городской избы привыкать к городскому быту Надюше было трудновато — и она меня про всё расспрашивала: про туалет, про водопровод, про примусы и керосинки на кухне, про соседей в подъезде. А я с удовольствием отвечала на ее расспросы.

        Нянькой она была хорошей, с грудной Танюшкой занималась, как с куклой-принцессой: старательно и бережно ее пеленала, ходила с ней по комнате, торжественно держа пищащий сверточек на руках и «агукая» на каждом шагу; пела колыбельные, качая кроватку-«качку». Тетя Зоя, конечно, два-три раза прибегала днем с работы покормить ребенка и дать спешные наставления, — но и только. А вечером ее ждала стирка пеленок, готовка еды, да и в магазине надо было за продуктами в очереди постоять. Так что, фактически весь день обе девчушки были на попечении Нади. Не знаю, сколько ей за это платила тетя Зоя, может быть, и совсем ничего (невелики были заработки на заводе), но зато нянька была на полном тётином иждивении.

        Я училась в первую смену. Приходила из школы, снимала форму, надевала домашнее платьице — и сразу же бежала в тётину комнату, откуда слышался детский писк: Танюшка всегда чего-то требовала от своей няньки. Во всей коммунальной квартире никого не было, кроме нас с Надей: взрослые — на работе, другие дети — кто в школе, кто в детском саду. Я открывала дверь — и навстречу мне широко улыбалась моя старшая подруга:

        — Наконец-то, Томка, ты пришла. Замаялась одна-то я, скукотища ведь тут! И Татка все чегой-то кукожится, чай, животик приболел. Да я откудова знаю, чего с ней приключилося? Давеча вот хозяйка прибегала, покормила, да, видать, мало девчонке. Уж я ее всё водичкой потчую. Да с воды-то вон все пеленки мокрущие, уж цельный таз накопился. Надоть уж и к молочку бы, к кашке приучать. Ну, рассказывай, чего в школе-то седни делала, про что учителка-то говорила…

        Я начинала рассказывать, со всеми подробностями, а Надюша, сидя у стола, внимательно слушала, подперев голову рукой.

        — Озоруют, значит, робетишки-то? Я-то семилетку кончила, да, по правде говоря, немного училася — надоть было и мамке на ферме помогать, и на огороде дел невпроворот. Только вот зимой и училася… а уж больно я любила литературу! Да еще по русскому упражнения писать… Ой, Томуська, ты ведь еще не евши! Беги, положи чего-нибудь в рот! За братиком-то твоим я присматриваю. Ему седни во вторую смену в школу-то, дак и дрыхнет вовсю. Едва разбудила в двенадцатом часу, умылся, поел борща — разогрела ему на вашей керосинке — оделся да побежал: говорит, ему еще к приятелю какому-то надоть. Чуть сумку с книжками не позабыл, пострел, уж вослед ему крикнула, чтоб вернулся да взял…

        Я рассказывала о своей школе: и какие уроки были, и какое платье у нашей учительницы, и какие отметки я получила, и какие подружки у меня, даже какая погода нынче стоит на улице — и всё это Надя выслушивала, как сказку, ахая и охая, удивляясь нашей городской устроенной жизни ( на самом-то деле, очень скудной и трудной).. Потом я уходила пообедать, то есть, съесть тарелочку того же борща с кусочком черного хлеба, а после обеда принималась за свои хозяйственные дела. Пока я мыла посуду на кухне и подметала пол в комнате, Надюша ворковала рядом:

        — Ну, Татка угомонилася, наконец. Щас я сполосну пеленки, пока кухня слободна, а то вечером набегут соседки… Хорошо, чисто ты метешь. Я вот тож давеча пол подметала, и у себя, и в коридоре. А тут Лизавета с ночной смены шла. Заругала меня, а чего я сделала? Всего-то мусор насыпала в унитаз, — Милка кучу бумажек настригла, да и бросила под стол. А Лиза эта раскричалась, мол, деревенщина ты, нельзя это сыпать в уборную, вон ведро, мол, мусорное стоит! Я так и заревела с обиды! Она всё время за мной следит, и тетке жалуется на меня. Да я-то ведь уж тут попривыкла: и керосинку зажгу, щей себе разогрею, и пол на кухне протираю весь, и со всеми здороваюсь…

        Я выносила мусор во двор, садилась за стол рядом с Надей, точно так же подперев голову рукой — и слушала.

        — А Лизин-то сын Шурка всё пристает ко мне, обнимает, дылда. Едва вырвусь… Вот вечером-то я в коридор и не высовываюсь, от греха подальше. Ой, Томка, уж как по своей деревне-то я скучаю! Но хочется мне в ремесленное поступить: хошь потом деньги буду на заводе зарабатывать. Уж какая там у нас нищета, ой! У мамки один платок, да и тот драный, весь в заплатах… А вот, чутко, Танюшка голос подает, проснулася. Пойду щас с ней на улицу гулять — закутаю мою голубушку-куколку, да и постоим с ней у подъезда на свежем воздухе. Растет девка, уж тяжко мне стало ее на руках держать. Люблю я, Томуська, на прохожих в вашем городе смотреть: как одеты, да чего несут. Жизнь антиресная тут, токо все что-то бегом бегут… Ой, да и я бегу-бегу, моя маленькая, не плачь!..

        Пока нянька с Танюшкой на руках стояла у подъезда, я учила уроки. Во всех тетрадках у меня были отметки хорошие, я старалась: вот приедет отец из командировки из своей Риги — доволен будет, подарков мне привезет. Да он и так нас не забывает — вот только что вчера посылку мама получила. Какие там были вкусности, язык проглотишь! И еще мне новое платье папа в той же посылке прислал. Только уж больно долго пропадает он в своих командировках. Но, видно, так надо, — мама говорит, что он на корабле работает, по электричеству. Папка у меня добрый, веселый — скорей бы он приехал! И братик Валера всё спрашивает, где же наш папка…

        Вскоре слышался стук в окно — это стучала Надя. Хорошо, что у нас первый этаж, а не четвертый, а то ведь дверь ей никак не открыть с ребенком на руках. С улицы она приходила, зябко поеживаясь (одежонка куцая была у нее), но очень довольная, что хоть на полчаса из квартиры вырвалась. И снова начинались нянькины заботы.

        Я любила помогать ей: то пеленку подать, то Танюшку на руках подержать да потискать ее, хохотушку этакую. А Надя тем временем мне выкладывала свои горести:

        — Вот чаю хотела попить, да смотрю — сахару-то нету. Опять Милка утащила мой кусок сахара! Говорит, мне за него подружка даст свою куклу поиграть. Беда мне с этой Милкой! Да не буду уж на нее жаловаться тетке, а то ведь у той рука горячая — так поддаст, что девчонка цельный час будет хныкать...

        Я тут же бежала в нашу комнату и приносила оттуда горемыке несколько конфет из отцовской посылки. Надюша ахала, пробовала конфеты на зуб и прятала под подушку фантики. Две-три конфеты непременно оставляла для своей матери, когда та приедет из деревни.

        Я, конечно, обязательно хвасталась своим новым платьем. Надя так придирчиво его рассматривала, как будто сама собиралась носить.

        — Ой, какое баское! Из штапеля, говоришь? Оборочки-то, пуговки-то, рисуночек-то ажурный какой, батюшки! Ты будто принцесса в ём… Ну и батька у тебя заботливый! Ты люби его, Томка! Моего-то на войне убили, я еще махонькая была… Вспоминаю, бывает, про папаню — и реву, и реву… Плохо нам без него. А уж мамка-то как убивается по нему! Как она там ноне без меня, страдалица моя? Должна уж скоро к нам приехать. Может, документы мои привезет — выхлопочет, авось. Уж как бы она рада-то была, чтоб я в городе жила, в ремесленном училась…

        А потом наступал вечер. Квартира становилась шумной: на кухне соседи толпились у керосинок и примусов с кастрюлями, журчала вода, нестройной музыкой звучали мужские и женские голоса: то слышался смех, то ругань, то детские визги. По коридору топотали непрерывно. Я в это время читала книжки в своей комнате, играла с братишкой или уходила к подружкам — погулять вместе с ними на улице, посидеть у кого-то из них в гостях. Когда приходила домой, у мамы уже всегда была готова еда на ужин (холодильников не было, так что и запасов не было).

        Мне с моей мамочкой было тепло, уютно. Когда она поучала, это все равно выглядело, как задушевный разговор. Ложились спать, и мама всегда что-нибудь рассказывала на ночь интересное. Особенно я любила слушать ее воспоминания о деревне, где жила до войны мамина большая семья (у ее родителей было девять детей); о военном времени, когда мама жила в эвакуации в Уфе, откуда потом вернулась в Рыбинск, поближе к своей младшей сестре.

        А на следующий день всё начиналось сначала. После школы и недолгого похода в библиотеку я снова шла к Наде, которая встречала меня, как после долгой разлуки:

        — Наконец-то, еле тебя дождалася. Слова сказать тут некому, вот подмогни-ка мне, постой рядом с Танюшкой, а я до уборной сбегаю, да щей разогрею. Ну, девонька моя разошлась седни, хнычет и хнычет. Полночи сидела с ней на кухне! Все двери закрыла, качала ее на руках. Хозяйке и соседям спать ведь надо, им на работу рано утречком, а я вот и не выспавшись. Ну да ладно, уснет Татка — я и прикорну рядом. Какие книжки-то ты мне принесла? Сказки? Давай, давай мне — всё прочитаю, я их страсть как люблю, сказки эти. Спасибочки тебе, Томуська! А про любовь-то есть в вашей детской библиотеке? Спроси-ка! Ой, Томка, ко мне вчерась Шурка так и ластился вечером, уж Лиза его прогнала в комнату, балбеса. Халат мне дать обещала — чего, мол, я всё в одном платье застиранном хожу. А других-то у меня и нет. Лиза эта добрая, хоть и ругается, она мне еще и кусок рыбы жареной дала. Ой. вкуснятина! А у нас еще и беда приключилася. Хозяйка принесла молока бидончик, а Милка-то, вертушка этакая, его задела да и пролила на пол. Ой, что было!.. Все ревели…

        Через несколько дней я увидела Надю в новом халате. Она появилась в нашей комнате, как только я пришла из школы. Я еще и переодеться не успела, как скрипнула дверь и подружка встала передо мной с сияющим лицом:

        — Глянь-ка, какой баской халатик на мне! Уж я заплакала перед Лизой от радости, как она мне обновку-то дала. Бери, говорит, мне-то дочка новый сшила, а тебе в халате-то сподручней будет возиться с ребенком. Нарядный ведь, правда? Красные цветы по голубому полю — люблю красный! А что заплата на спине — так и не видать ведь ее спереди. А Шурка дал мне денег на мороженое, говорит, люблю тебя. Да ну его!..

 

        Повертевшись передо мной еще немного, Надюша, наконец, присела на табуретку. Но тут же вскочила:

        — А я вот что придумала, Томка! Тебе ведь день рождения скоро, да? Сама же ты мне посекретничала, а я помню. Я тут вечор за мороженым побежала, отпустила меня хозяйка проветриться, да вдруг смотрю — в киоске книжка лежит. Название антиресное — «Алые паруса» какие-то. И девчонка в белом платье на обложке — сказка, видать. Тебе в подарок будет в самый раз. И девчонка-то, как ты. Уж признаюся тебе, прочитала я всю книжку, пока тебя не было — Татка-то у меня седни всё спит и спит. Тебе понравится! Так что, желаю тебе…

        Надя выпрямилась, подбоченилась, напустила на себя важный вид, но тут же прыснула со смеху и закончила фразу:

        — Желаю тебе, чтоб и ты дождалась своих алых парусов, Томуська! Ой, а какой он выдумщик, этот писатель Грин! Будто и вправду можно увидать корабль с алыми парусами? Держи, подруга. Сразу тебе и отдаю эту книжку. Гляди, я и поздравление написала на ней…

        Знала бы она, какую мечту мне подарила! Поблагодарив подружку, я немедля закрылась в своей комнате и буквально взахлеб прочитала удивительную повесть о девушке Ассоль, к которой приплыл корабль с алыми парусами. Я тут же вообразила себя этой Ассоль, и в моей душе навсегда поселились развевающиеся на морском ветру волшебные гриновские алые паруса.

        С того дня я жила ожиданием чуда, которое, как утверждал этот необыкновенный писатель, можно сотворить своими руками, своей мечтой. Эту книжку, ставшую со временем потрепанной и пожелтевшей, я храню до сих пор. Забегая вперед, скажу: и в моей жизни тоже произошло много чудесного, не поддающегося логике и рассудку — были в ней такие встречи и события, которые наполняли меня истинной радостью и счастьем.

        Надю я отблагодарила потом конфетами, а еще подарила ей новый платок из отцовской посылки — красный, с голубыми цветочками. Она обрадовалась подаркам, а больше всего тому, что книжка мне пришлась по сердцу. Дружба наша девичья стала еще задушевней, я уже называла Надю своей сестричкой. Но всему однажды приходит конец. Танюшке не исполнилось еще и года, как тетя Зоя отдала ее в ясли, выхлопотав на заводе путевку, как мать-одиночка.

        Хорошо помню день прощания. Придя из школы, я нашла подружку на кухне: Надюша сидела и плакала. Увидев меня, стала жаловаться сквозь слезы:

        — Вот и всё, Томка, уезжаю я домой, к себе в деревню… Мамка за мной приехала. Теперича Татку в ясли будут носить, не нужна я больше хозяйке. А жалко мне девчушку-то, такая махонькая, еще ведь и не ходит сама. А там, поди, за всеми-то ребятенками не уследит нянька, вот и будет моя крохотулька сидеть на полу вся мокрая и реветь… Ой, жалко! Что поделаешь, хозяйке, видать, так сподручней будет… А мне-то мамка справок никаких не привезла, Томуська, — не дают справок. Начальники говорят, что доярки им нужнее. А в «ремесло»-то мне как хотелось, ой… А еще и Шурка-то! Ты токо, Томка, никому не говори: у меня ведь от него ребеночек будет…

        Я стояла перед ней и кивала головой, не зная, что сказать. А юной няньке, видно, хотелось выговориться, облегчить душу, — и она так и сыпала подробностями:

        — Обещал жениться, а когда тут? В армию ведь ему в этом году. Вот, говорит, отслужу, Надюха, приеду к тебе в деревню — и заберу в город, ты токо меня дождись… Уж ты, Томуська, ему напоминай тут про меня! Я ведь и ждать буду, и ребеночка нашего растить. Люблю я этого Шурку, ласковый он!.. Писать письма обещал, адрес я ему дала. Токо ты смотри, никому тут не говори про нас и про ребеночка, скандал ведь будет… А сама-то — приезжай к нам в деревню на лето! Хорошо мне, Томка, с тобой было, жалела ты меня и помогала — век не забуду тебя! Прощевай и не поминай лихом!

        И мы с ней обнялись, чуть не плача в голос.

        Провожали Надю всей квартирой. Многие наши соседи дали ей с собой и одежды, и обуви, кто какой не пожалел, особенно Лиза старалась — подарила Наде свои резиновые сапоги, совсем еще хорошие. Целый мешок вещей набрался.

        Надежда благодарила всех, приглашала к себе в деревню. А я тихонько шепнула ей, чтобы она тоже встретила свои алые паруса. Она в ответ только рукой махнула.

        Шурку после армии я никогда в нашей квартире не видела. Спрашивала свою тетю о судьбе Нади, интересовалась, вышла ли та замуж и за кого. Но тетя Зоя мне всё время отвечала, что ничего об этом не знает…

                                          ПОЭТ И ПОЭТЕССА

        В одном небольшом городе жили-были Большой Поэт и Маленькая Поэтесса. Она, молоденькая, с пылкими чувствами, романтическим воображением и возвышенными мечтами о будущем, сочиняла стихи — и очень хотела показать их какому-нибудь настоящему поэту, узнать его мнение об ее творчестве.

        Знакомый посоветовал ей отнести ее сочинения в редакцию городской газеты: мол, там часто печатают стихи самых разных людей и, конечно же, знают, где живут настоящие поэты. Маленькая Поэтесса постеснялась заглянуть в редакцию вот так запросто — и, запечатав несколько стихотворений в конверт, отослала их почтой. Это были стихи о любви, ромашках, ручейках и обо всем таком прочем.

        Через несколько дней она получила ответ из редакции. Корреспондент отдела культуры сообщал, что стихи Маленькой Поэтессы понравились редактору газеты и что ее приглашают на занятия литературного объединения, которое пройдет в такие-то дни и в такое-то время там же, в редакции.

Маленькая Поэтесса была очень польщена этим письмом. И, конечно же, пошла в назначенный день на занятие литературного объединения. Душа ее пела от восторга, хотя, говоря честно, Маленькая Поэтесса немного побаивалась: а вдруг ее встретят там слишком строго? Или пренебрежительно…

Но обстановка на занятии оказалась самой задушевной. Около двадцати человек собрались в небольшом зале двухэтажного особнячка. Сидели полукругом — в основном, тут была молодежь. Среди всех выделялся пожилой статный мужчина в темном строгом костюме и белой рубашке, с волнистой гривой седеющих, зачесанных назад волос.

        Сначала все читали стихи. Даже Маленькую Поэтессу попросили что-нибудь прочесть. И она, очень волнуясь, прочла тихим голосом стихи о луне и звездах.

        Наконец, встал этот пожилой человек — он-то как раз и оказался тем самым Большим Поэтом, встречи с которым так жаждала Маленькая Поэтесса. Сначала он похвалил всех выступавших: мол, молодцы, что принесли свои произведения, есть очень удачные образы, но надо их пошлифовать. А как шлифовать? — спросили молодые поэты. И тогда Большой Поэт произнес проникновенную речь об искусстве Поэзии. А потом еще и прочел свои собственные стихи, которые показались Маленькой Поэтессе совершенством на фоне неуклюжих строчек начинающих сочинителей. Все аплодировали Большому Поэту, все смотрели на него влюбленными глазами.

        Маленькая Поэтесса тоже рукоплескала тому, чего она до сих пор не знала, но чего так жаждала ее душа. Она вдруг почувствовала себя причастной к огромному миру литературы, ей стало и страшно, и весело — судьба ее решилась. Когда все стали расходиться, она подошла к Большому Поэту и протянула ему свой блокнотик, розовый, с голубыми цветочками на обложке. Большой Поэт улыбнулся, взял блокнотик и пригласил ее к себе домой — поговорить о стихах. Если, конечно, у нее будут время и желание. О, конечно, будут! Она с радостью закивала головой и записала адрес мэтра. Подумать только, насколько высоко он оценил ее скромное творчество!..

        В ближайший выходной в назначенное время Маленькая Поэтесса стояла у длинного четырехэтажного дома, где жил Большой Поэт. Осенняя погода была теплой, солнечной, разноцветная листва на деревьях поражала своими сказочными красками. И сама Маленькая Поэтесса казалась себе сказочной Золушкой, которая вот-вот превратится в принцессу…

Она поднялась на второй этаж, позвонила. Ей открыл дверь сам Большой Поэт. Но, Боже мой, как непривлекательно он на сей раз выглядел!.. Мятая клетчатая рубашка, наполовину не застегнутая, нерасчесанные седые прядки волос; лицо — как у невыспавшегося… Но взгляд его был тем же — умным и острым.

        Поэт заулыбался, провел юную сочинительницу в большую комнату, усадил за стол. Она огляделась: мебель была очень старая и было ее немного. Но ей понравились полки с книгами и журналами, протянувшиеся вдоль стены, от двери до окна. Хозяин предложил чаю, принес стаканы, а затем раскрыл ее розовый блокнотик. Мягко и тактично кое-что одобрил, кое-что забраковал, назвал «литературными штампами». Сказал, что надо больше читать и писать. Да-да, радостно закивала Маленькая Поэтесса, она будет как можно больше читать и писать.

        Так прошло около часа. Зазвонил телефон: кто-то собирался прийти к Большому Поэту. Они распрощались. Поэт долго держал руку Маленькой Поэтессы в своей тяжелой, жестковатой руке и настоятельно приглашал на свои поэтические консультации. О, конечно, ведь это большая удача — учиться поэзии у настоящего Мастера… Только отчего он в домашней обстановке выглядел столь удручающе?..

        На следующее занятие в литературном объединении Большой Поэт почему-то не пришел. Маленькой Поэтессе очень хотелось как можно больше узнать о его жизни, творчестве, и вообще о том, какой он человек. Она стала расспрашивать об этом одного молодого сочинителя, который сидел рядом с ней. Тот с жаром начал рассказывать ей о трудной судьбе Большого Поэта, о гонениях на него, о его нищенской жизни и болезнях. Попросив у сотрудника редакции книжку стихов Большого Поэта, молодой сочинитель предложил Маленькой Поэтессе взять эту книжку домой и познакомиться со стихами, которые переживут многие-многие годы…

        Потом сочинитель пошел провожать Маленькую Поэтессу. По дороге он продолжал рассказывать о Большом поэте, говорил, что мэтр — несчастный человек, большой любитель «сообразить на троих», и что к нему домой приходит слишком много друзей с бутылкой и стихами.

      Маленькую Поэтессу угнетала эта жестокая правда, но дома она внимательно прочитала книжку. Стихи Большого Поэта оказались настолько красивыми, добрыми и, несмотря на суровые испытания, пережитые автором, светлыми и романтичными, что она прониклась жалостью и чувством неимоверного уважения к этому непростому, много страдавшему, но очень сильному человеку. И она снова решилась пойти к нему со своим блокнотиком, тем более, что нужно ведь было показать свою работу над строчками.

        Звонок по телефону — и вот Маленькая Поэтесса снова в квартире Большого Поэта. Он выглядел совсем больным, но ее стихи посмотрел. И вдруг сказал ей, что она станет настоящей Большой Поэтессой. А потом стал просить ее прийти к нему на ночь. Мол, в квартире больше никого не будет, а ему хотелось бы так много рассказать ей о себе и о том, что ей нужно знать о литературной жизни.

Эта просьба буквально шокировала Маленькую Поэтессу. Она что-то неопределенно пообещала, сказала, что постарается найти время — и тут же и ушла из этой квартиры в полном душевном смятении.

        Раздумывала она около месяца, да и своих дел у нее в этот период было много. Но все-таки однажды решилась, позвонила. Ей ответил женский голос. Оказалось, что Большой Поэт болен и что ему больше не надо звонить. Но через неделю она все-таки снова позвонила. Мужской голос ответил, что Большой Поэт в больнице. А через несколько дней среди участников литературного объединения прошел слух, что Большой Поэт умер…

        На похороны собралось очень много людей. Они говорили хорошие и печальные слова об ушедшем из жизни Большом Поэте, читали его стихи. Маленькая Поэтесса тоже пришла на кладбище проводить своего наставника, внутренне сожалея, что так и не состоялось очень важное в ее судьбе событие. Этот весенний день запомнился ей навсегда. На ярко- голубом небе не было ни облачка, солнце светило тепло и ласково, обещая близкий праздник воскресающей природе. Было так спокойно и хорошо, словно сама умиротворенная душа Большого Поэта обогревала Маленькую Поэтессу и всех собравшихся у его могилы, напоминая, что у каждого из них обязательно будут однажды свои счастливые мгновенья в этой непредсказуемой земной жизни.

 

©Тамара Пирогова

Авторизуйтесь, чтобы оставить свой комментарий:

Комментариев:
Яндекс.Метрика