Люция МАХМУТОВА

г. Оренбург

 

Родилась 07. 09. 1978 в Беляевском районе Оренбургской области. В 2000 году окончила филологический факультет ОГПУ. Работала воспитателем в детском саду, редактором в книжном издательстве «Оренбургская книга», в настоящее время специалист в автосалоне. Печаталась в альманахе «Гостиный двор», журнале «Бельские просторы», в коллективных сборниках и газетах. Выпустила книги стихов «До прилета звезд» (2014) и 

⁠«Перекрестки без светофоров» (2016). В 2014 году была участницей Второго Всероссийского Некрасовского семинара (с. Клин Вачского района Нижегородской области). Член Оренбургского литературного объединения им. В.И. Даля, член Союза писателей России.

                              НАГЛАЯ МУХА

 

     Сквозь золотистую занавеску в комнату давно пробралось утро. Муха, успешно удравшая от аниной хлопушки вчера, своим жужжанием и мимолетными касаниями справлялась с ролью будильника гораздо успешнее самого будильника.

     Но тело Анны упрямилось, не слушалось ни мухи, ни солнца, ни самой хозяйки. Со стороны могло показаться, что она ленится вставать, но те, кто знал Аню, догадались бы, что причина тяжелого подъема не в этом. Да, Аня не была лентяйкой. Она любила убираться в квартире в ожидании мамы с работы, любила рукодельничать, выращивая из радужных нитей «мулине» розы и фиалки на белых полотнах или вывязывая крючком вьюночки из разноцветного «ириса» для будущих салфеток и накрахмаленных вазочек; любила рыхлить грядки с помидорами и прочими огородными обитателями, буквально ощущая, как задышали их корешки, будто после мучительного насморка, и поить их из лейки нагретой за день солнышком водицей из ржавой бочки.

     То ли она родилась такой, то ли жалость к матери, растившей ее в одиночестве, обихаживающей в одиночку, без крепкого мужского плеча прабабкин дом, бегающей на подработки уборщицей в соседние магазины, сделала ее такой, теперь уже неизвестно, да и неважно.

А причина тяжелого пробуждения была вот в чем.

 

     Аня летом закончила вуз по профессии бухгалтер-экономист и уже в середине июля устроилась в организацию по ремонту и обслуживанию автомобилей. Зарплату большую не обещали, ее буквально хватало как раз на проезд и на обеды, но Аня была рада и этому, так как в связи с отсутствием опыта работы, других предложений ей не поступило.

     Поначалу ей всё нравилось: и новый статус — не мамина нахлебница, а самостоятельный рабочий человек, и возможность реализовать свои знания на практике, и даже главбухша Вера Ефимовна — грузная, громкоголосая, тетка, в больших советских очках в толстой оправе, в целом виделась ей умным, справедливым наставником. Аня на правах новичка часто задавала ей вопросы, но, казалось, чем больше она ими достает Верфимну, как обращались к ней работники в день зарплаты, за глаза называя Тортиллой, тем больше Аня ей нравилась. Благодаря живости ума, усидчивости и трудолюбию девчонка быстро втянулась в работу и стала правой рукой своей начальницы, потеснив манерную и медлительную Вероничку, чем вызвала в той устойчивую неприязнь.

     Настоящие же неприятности начались через месяц, с приходом нового автослесаря Пашки. Пашка был горе-сыном. По причине своенравного, неуступчивого характера не мог ужиться ни с одним начальником, хотя дело свое знал и машины после его рук из мастерской не выезжали, а вылетали с радостным и благодарным гудением. Отец Пашки был знаком с директором фирмы Сан Санычем и упросил его взять сына к себе, пригрозив предварительно отпрыску, что если тот еще какие выкрутасы выкинет, то домой может вообще не появляться. Зная характер отца и то, что словами он не бросается, парень решил в общении с начальством язык придерживать. Да и сам Сан Саныч был мужиком невредным, справедливым и ценил «рукастых», не пьющих работников, поэтому сотрудничество состоялось.

     Аня сразу зацепила Пашку своей миловидностью и какой-то чистотой, неожиданной и странной для современных нравов. Он пытался, на что уж был способен, проявлять к ней внимание, разок даже шоколадкой угостил. Парнем он считал себя видным и достойным, сообразительным и веселым, этого ему казалось вполне достаточным, чтобы девки сами падали к его ногам. Как ни странно, так в его жизни и происходило. Он умел очаровать и соблазнить любую девчонку какой-то необъяснимой внутренней силой, детской непосредственностью, легкостью характера и любовью к себе. Заканчивались, правда, эти любовные истории с завидной закономерностью: Пашка быстро остывал, начинал избегать влюбленную, особо настырным жестко грубил. Все эти истории радовали его новой возможностью похвастать перед знакомыми ребятами.

     С Аней же что-то пошло не так. Конечно, ей как девушке льстило, что этот парень выделял её, но, во-первых, она очень серьезно относилась к выбору партнера, насмотревшись на мытарства матери, во-вторых, он внушал ей необъяснимый страх, несмотря на его улыбки и внимание.

     Как ни крути, мужское достоинство Пашки было задето, тем более что его симпатия была замечена всеми.

 

     Да, натуру не спрячешь, в клетку не загонишь, черноту из чернозема не вытравишь. Надо было ему свой острый язык на ком-то демонстрировать, а кто будет зрителем в такой момент ему было неважно, лишь бы не «лошки» и какие-нибудь, не умеющие постоять за себя трусы. Осталось только выбрать объект насмешек.

   Так получилось, что ни «лошков», ни слабаков среди мужской — основной части коллег не наблюдалось. По своей задиристой натуре он быстро каждого «проверил» по части мужественности, услышал жесткие ответы и готовность дать в глаз и перевел все разговоры в шутку. Оставалась женская часть коллектива...

     Ну, Тортилла, хотя и рождала в его голове множество шуток, отпадала, — он решил, что лишиться квартальной премии за свой поганый язык не стоит. Над Вероничкой (Веркой, как он ее называл, несмотря на ее протесты и даже негодование) подшучивать было неинтересно. Во-первых, она с трудом понимала, что он хотел до нее донести, во-вторых, в силу 10-летней разницы в возрасте в ее пользу, она реагировала на него как Слон на Моську.

     Однажды Аня, помня о симпатии к ней Пашки, попросила его помочь ей донести тяжелые коробки со «Снегурочкой» от входных дверей, где её высадило такси, до бухгалтерии.

     — А ты что, принцесса что ли? Сама как-нибудь дотащишь. На прислугу-то вряд ли твоей зарплатки хватит. Нашлась тут, «прынцесса».

     Аня мгновенно зарделась так, что цвет ее лица слился с веснушками. Так и не сообразив, что ответить грубияну, она резко схватила коробки, несмотря на неимоверную тяжесть, и потащила их в кабинет, толкая двери худыми плечами. К самому горлу ее подступила боль обиды, неожиданна была для неё столь резкая перемена в отношении к ней парня.

     Пашка же заметил ее смятение и румянец и получил от всего этого неимоверное удовольствие, замешанное на удовлетворении жажды мести.

       И началось.

 

     Что бы она ни надела, какую бы прическу ни сделала — ничто не ускользало от его пытливого взгляда, все попадало под обстрел.

      — Ух ты, Анька у нас сегодня в юбке в клеточку! Ты чё, в «Таа Ээту??» решила податься? Верух, ты смотри там осторожней с ней в кабинете. А то мало ли чего? И мужика у нее нет... Неспроста это! — он довольно ухмылялся.

       А Вероничке только того и надо, заливается звонким смехом: «Паша, ну шутник!»

       А Паша и рад стараться:

     — Нет, в «Тату» нашу Аньку вряд ли возьмут. На такую даже телки не клюнут! — и снова громкий, пробирающий до костей смех.

     Аня терпела. Она не понимала, что ей с этим делать, ее язык и конечности немели в присутствии обидчика, с каждым днем она все больше смирялась со своим положением. Сначала она ждала, что кто-нибудь из ребят за нее вступится. Ну хотя бы тот же Санек, продавец запчастей, которому она с самого своего прихода понравилась и была уверена, что нравится и сейчас. Санек был крупным парнем, добрым и застенчивым. Она симпатизировала ему, как человеку, но не видела его рядом с собой как любимого мужчину и мужа и поэтому сразу дала понять, что кроме дружбы ему рассчитывать не на что. Она видела, что Саньку не нравятся злые шутки Пашки, он багровел и его лоб поверху покрывался испариной, но молчал. Он боялся связываться с этим забиякой, знал, что не сможет достойно ответить, и Пашка на глазах у всех и той же Анечки заклюет его «до смерти», как бойцовый петух простого. Но Аня ждала поначалу, когда же он не выдержит и заступится за нее. Остальные отмалчивались, потому что Паша сумел стать какой-никакой душой мужской компании, этаким балагуром и весельчаком, товарищем по работе.

         Холодным ужом заползло разочарование в ее сердце.

     Потом она ждала, что кто-то взрослый и сильный со стороны, какой-нибудь клиент, например, станет свидетелем этих обидных сцен и, как следует, осадит этого балбеса Пашку, да так, что ему станет стыдно за себя, он ощутит себя низким, мерзким, гадким... А пока все молчат и улыбаются, конечно, он думает, что он герой и его поведение нормальное. Но Пашка не устраивал подобных сцен при посторонних и тем более при Сан Саныче, а ябедничать было не в ее правилах еще со школы.

Каждый день, как день сурка, начинался с одного и того же.

        — Анька-то у нас сегодня прямо королева! А нос-то задрала! Королева трущобы! Ха-ха-ха-ха!

А мог и по другому:

        — Ань, вот хотел спросить тебя, как умного бухгалтера, — спрашивал он проникновенно.

        — Да, Паша, слушаю тебя! — радостно откликнулась Аня, поддавшись его миролюбивому тону.

        — Вот скажи мне, почему…?

        — Что почему, Паша?

        — Почему бабы такие дуры??? Ха-ха-ха-ха!

        Или в другой раз:

     — Ой, а чего это мы сегодня такие задумчивые? Задумалась, наконец, для чего женщине титьки даны? Ха-ха-ха-ха!

  Аня старалась не обращать на него внимания. Успокаивала себя тем, что она выше по интеллектуальному развитию этого технаря-пошляка, и тем распаляла его еще больше. Но глупый румянец и пульсирующая венка на шее выдавали ее с потрохами, а Пашка видел это и наслаждался.

Вот почему Аня с таким трудом поднималась, чтобы идти на работу.

 

    Наконец, она начала осознавать, что чем дольше она молчит, тем дальше задвигается над ней бетонная плита. Она ощутила эту плиту прямо физически, еще чуть-чуть и просвета не останется, выбраться из-под нее будет невозможно! И ей стало страшно! Что же это? Как же так? Зачем? Почему? Почему я позволяю этому идиоту зарывать меня в яму заживо? Кто он такой? Почему он считает, что имеет право так со мной себя вести, именно со мной, а ни с кем другим? Почему моя жизнь, мое настроение ежедневно зависят от него, портятся им? Почему? Почему? Почему? Почему я позволяю ему это с собой делать? Слезы самопроизвольно заливали ее подушку, так что спать на ней становилось невозможно. Плакать она старалась тихо, чтобы не расстраивать и без того загруженную заботами мать. В эти тяжелые, бессонные ночи она мысленно разыгрывала сцены разговоров с ненавистным Пашкой, в которых спокойно, легко и достойно отвечала ему, и подкалывала его в ответ так, что он мгновенно «садился в лужу», а она уходила абсолютным победителем.

       — Доча, ты чего не спишь? — возвращал Аню в реальность усталый голос мамы, — Изворочалась вся. Опять голова болит что ль? Выпей спазгану.

       — Да нет, мам, всё в порядке. Так разве только чуть-чуть, — разыгрывая сонный голос, отвечала она.

Аня чувствовала, что в ней растет злость за унижения и недосып, а вместе со злостью — и внутренняя сила.

       Пашка же вел себя по старой, освоенной схеме.

       — Ань, а ты сегодня какие трусы одела, подростковые, «в цветочек»?

    Пашка победоносно оглядел окружающих, хотя на него уже мало кто обращал внимания, и только Аню резало каждое его слово, и уже собрался захохотать своим противным громким смехом, как до ушей его донеслось негромкое, но четкое и уверенное:

      — Тебя это не касается, а вот ты, видимо, в стрингах, ведь только недалекие девицы чужим бельем интересуются.

     Пашка замер. Грубые черты его лица вытянулись, придав ему детскую растерянность. Смех оборвался, так и не начавшись. И Санек, и прыщавый кузовщик Ренатик, и тихий забулдыга Иваныч и даже Вероничка замерли от неожиданности. Как будто вместо ежедневной попсы из местного музцентра вдруг, как гром среди ясного неба, зазвучал Чайковский.

       И вдруг замершую тишину взорвал смачный басовитый хохот Тортиллы, зашедшей за кипятком к кулеру не вовремя для Пашки. Потом усмехнулся Иваныч и зычным с хрипотцой голосом протянул: «Молодец, Анька, хорошо осадила этого балабола». Следом и все остальные одобрительно заулыбались. Пашка, увидев такую реакцию, « поджал хвост», пробубнил что-то типа: «Смотри-ка, оперилась», и пошел делом заниматься.

       На следующий день «задира-горластый петушок» сделал попытку вернуть свое превосходство над «тихой пташкой — подлетком».

       — Анька, а у тебя в роду никто в «Кащенке» не обитал. А-то ты у нас с «прибабахами» мамзеля. Вот я и подумал…

    Он знал и она чувствовала, что за ее «бесплатный» трудоголизм и непонятную недотрогость, и правда, большинство считали ее странноватой, Пашка умел «задеть за живое». В первые секунды она смутилась и тяжело и как будто даже громко сглотнула слюну, а его лицо начало расплываться в торжествующей улыбке. Эта улыбка разбудила в ней негодование и твердость духа. Еще до конца не зная, что скажет, она начала, немного побаиваясь «попасть в впросак», но «была не была!»:

     — Паша, смотря что ты понимаешь под «прибабахами». Если скромность и любовь к труду, то да — эти «странности» у меня есть. А если задиристость, пошлость и раздутое самолюбие — то эти действительно «прибабахи» к другому человеку относятся, думаю, все догадались к кому. Выходит, что ты у нас ближе к «Кащенко»!

     Аня взглянула на него с такой непоколебимой уверенностью и силой, выстраданной и взлелеянной в ее хрупкой беззащитной девичьей душе, что тот лишь как-то криво улыбнулся, перевел разговор на рабочие темы и ретировался к разобранной, поеденной ржавчиной «девятке».

   Стало окончательно ясно, что перелом в «Великой Отечественной» наступил, и противник будет изгнан оттуда, куда его не приглашали.

     С этого дня ни одна пашкина колкость не оставалась без чистой отдачи аниной словесной ракетки туда, куда мозг Пашки не успевал добежать. Его подколы скоро сошли на нет, он стал уважительно общаться с девушкой и даже сам вызывался помочь таскать коробки со «Снегурочкой».

    И что интересно, ей со временем стало казаться, что именно этого он и добивался, пусть и неосознанно и грубо, — пробудить в ней настоящую Аню, смелую, живую, уважающую себя и умеющую постоять за себя и за ближнего.

 

© Люция Махмутова

Авторизуйтесь, чтобы оставить свой комментарий:

Комментариев:
Яндекс.Метрика