София МАКСИМЫЧЕВА
 г. Ярославль

ПРИХОДИТ ВРЕМЯ

*   *   *
До зимы — то хворь, то скука,
то промозглый сизый дым;
опускаешь в воду руку,
на ладони — дождь-налим.

Шевелит усами плавно,
соскользнёт, обдав листвой,
за церквушкой православной,
что стоит на Моховой.

Ты сутулишься и бродишь
вдоль трамвайного кольца,
словно врановый сородич,
и не стоит отрицать,

что в холодной суматохе
день растягивает срок...
Кто-то склёвывает крохи,
кто-то складывает впрок.

Под ногами чахнет почва,
подвывают башмаки;
меж раздолбанных обочин
тянут лямку земляки.

*   *   *
Зайдёшь неспешно в двор соседний
по Достоевского с тылов;
издалека зовёт к обедне
густая соль колоколов.

По ржавым трубам ходят воды,
гудит проводка между стен,
какого ждать ещё исхода,
пока твой дом благословен?

Плывёт седая штукатурка,
дождями вымучен чердак;
где пахнет влагой петербургской,
там пласт земли родной размяк.

Перетираешь на ладони,
как мукомол своё зерно...
Искрит лантерна — глаз господний,
но всё равно — темным-темно.

*   *   *
Вечерний город, графика, туман,
невнятный разворот под низким небом.
Мне кажется сегодня я отдам
воинствующий голос.  Белым хлебом

кормлю с ладони пришлых голубей,
рифмую бледный город на удачу,
и прислоняюсь к городу сильней!
Сегодня я, пожалуй, обозначусь

в периметре оконного стекла
и пресловутой рамы «мыла мама»… 
Я помню, что тогда не обмерла,
выискивая штаммы стенограммы,

где каждых штрих — не смерть, а просто боль
тягучая и длящаяся вечно,
и вот сейчас мне, родина, позволь
любить своих: и сытых, и увечных.

*   *   *
Я выживаю, но в мартовской стуже
свет начинает по клавишам бить.
Время — короткую память утюжить,
вспомнив, как птица щебечет «фьюить».

Вот и проталина воздухом дышит,
пласт обнажив изболевшей души;
загодя выпив весенних излишеств,
хочется выкрикнуть:
— Жизнь, не фальшивь!

Я, продолжатель эпохи иллюзий,
верую, словно не верить смогу,
но не пытайся зрачки мои сузить,
выпустив в небо раскатистый гул.

Там, на границе тепла и объятий,
плавится снег от горячих лучей...
Как же боюсь — не себя я утратить:
землю, которая станет ничьей.

*   *   *
Приходит время кутать плечи,
озноб, как следствие печали,
где как-то не по-человечьи
мы отрешённые блуждали.

Растает облачная дымка
и станет явственней картина:
невыносимая ухмылка,
дороги — ровно середина.

Ориентиры, как в тумане,
вчера — одно, сегодня — поздно.
Насыплет зёрнышки — приманит,
горит в груди студёный воздух.

И не вернёшь назад, как было,
губами ловишь слово ветер,
но пеленой опять накрыло,
не разобрать — где смерть, где дети.

На белый лист ложатся строки,
писать — легко, труднее выжить.
Гудит паромщик одинокий,
и не становится звук тише.

*   *   *
Хмурое утро в пространстве без цели,
свет ускользнувший меняет окраску.
Тише звучат голосистые трели
всё оттого, что остались без ласки

дети земные на слабом отрезке:
время конечно для всякого слова.
В серых подтёках небесная фреска,
но продолжается снова и снова

жизнь в ожидании веской основы;
строит гнездовья свои, где не рвётся...
Выпей и ты, человек, родниковой
чистой воды с полыхающим солнцем.

©    София Максимычева