Сергей ФИРСОВ
г. Ростов-на-Дону

Родился в Ростове-на-Дону в 1969 году. Окончил школу в 1986-м, потом РИСХМ (ныне ДГТУ) в 1992-м. В творческой биографии сплошные белые пятна. Литератор-самоучка. Пишет, когда пишется. Публикации в ряде журналов: «Мир фантастики», «Полдень», «Химия и жизнь», «Механизмы и машины», в альманахах секции «Созвучие». Авторские книги: «Взаперти», «Чёрно-белая радуга», «Всё так…», «Аномалия», «Вкус к жизни», «Время менять имена» (Все выпущены в издательстве «Нюанс», Таганрог).

ВКУС К ЖИЗНИ

    У доктора было тяжёлое неулыбчивое лицо. Серые усталые глаза внимательно смотрели сквозь стёкла тонких очков.
    Сальников откровенно заёрзал. Отвёл взгляд. Стал замороженно глядеть поверх стола, на эмалированную кюветку, в которой лежали блескучие, устрашающего вида инструменты. Прямо как в зубном кабинете. Вот сидит он здесь, дурак-дураком, припёрся со своими нескладными проблемами. Отнимает время у специалиста, а там, в коридоре, между прочим, очередь. И что говорить? Как вообще объяснить, с чем пожаловал?
    — Что вас беспокоит?
    Сальников собрался с духом и нырнул:
    — Доктор, я больше не знаю, для чего жить!
    Доктор был невозмутим.
    — Поподробнее, пожалуйста!
    — Я женат двадцать лет. У меня две дочери. Старшей семнадцать, и она беременна от одноклассника. Младшей девять, и она ненавидит занятия музыкой. Повлиять я не могу ни на одну, ни на вторую. Жена замечает меня лишь тогда, когда нужны деньги. Денег мне больше не платят. Меня неделю назад «отпустили».
    — Кем вы работаете… работали?
    — Менеджером среднего звена. Офисный планктон, так это сейчас называется.
    — Сколько вам полных лет?
    Доктор сделал пометку в консультационном листе.
    — Сорок четыре.
    — Устаёте?
    — Очень. К полудню уже валюсь с ног.
    Доктор добавил в лист ещё несколько закорючек. Поправил очки.
    — Крылья, — сказал он. — Верно?
    — Что, простите?
    Доктор смотрел Сальникову в переносицу.
    — Крылья утрачены. Нет ощущения полёта. Любая проблема становится неразрешимой.
    — Д-да. Иии…
    — Я вас вылечу! Будете снова летать, как четверть века назад.
    Сальников завибрировал.
    — И во что мне это обойдётся? Видите ли, я сейчас не вполне свободен в средствах. Всё-таки меня недавно уволили.
    Доктор поднялся из-за стола.
    — Снимайте сорочку. И садитесь вот сюда, лицом к окну. Процедура бесплатная, но несколько болезненная. Боли не боитесь?
    — Шутите? — Сальников неожиданно всхлипнул. — Боль — моё второе имя.
    Он снял джемпер, сорочку и нательную майку. Взгромоздился на круглый вертящийся табурет и замер.
    Доктор чем-то погремел в кюветке и мягко подошёл сзади.
    — Я сделаю вам инъекцию между одиннадцатым и двенадцатым позвонками грудного отдела. Игла тонкая, длинная. Придётся потерпеть. Тем самым будет запущен механизм регенерации. Завтра к обеду снова будете крылатым.
    Сальников наклонил голову вперёд и зажмурился.

    Доктор Пастухов прикоснулся к коже Сальникова карандашом и сказал:
    — Вот сейчас ввожу иглу. Расслабьтесь. Будет такое чувство, словно вас немного распирает изнутри. Чувствуете? Жжение. Это лекарство воздействует на регенерационную железу. В стороны лопаток будет разливаться тепло.
    — Д-да, чувствую.
    — Ну и прекрасно! Посидите так немного. Когда вернётесь домой, важно найти точку фиксации. Если мечтали о чём-то в юности…
    — Всегда хотел что-то делать своими руками. А не кондиционеры по интернету продавать…
    Доктор Пастухов спрятал карандаш в карман халата.
    Пять минут спустя Сальников вышел из кабинета и, остро ощущая между лопаток набухающий ком, вызвал такси по срочному тарифу.
    Где брать силы, думал Пастухов, глядя в окно вслед долговязой фигуре Сальникова. Где брать силы на всё вот это? Плацебо хватит ненадолго, увы. Регенерационная железа… даже если она и есть в природе человека, её пока не обнаружили, а значит, и потеря крыльев — навсегда. Крылья нужно беречь.
    Он развёл руки в стороны, затем согнул их в локтях и ухватился пальцами за плечи. За спиной с шуршанием развернулись два белых крыла. Правое немного побаливало после случившегося обмана. Но, в конце концов, личной выгоды он не искал. К ночи должно бы прийти в норму. Кто там следующий?

    Сальников внимательно прислушивался к изменениям в организме. Ком затвердел, и от него по спине ветвилась невидимая паутина. Доктор сказал, завтра к обеду. Оказывается, давно разработаны методы экстренной помощи на все случаи жизни… А он сам себя измучил понапрасну.
    Мила увела Светку в консультацию.
    Полина была не в духе.
    — Папа, сколько можно? — кричала она, интонациями подражая старшей сестре. — Кому сейчас нужны эти скрипки? На синтезаторе в две клавиши играется любая пьеса! Ненавижу!
    Полина швырнула скрипку на пол и в слезах убежала в дальнюю комнату.
    Найти точку фиксации…
    Сальников поднял несчастный инструмент. Верхняя дека у скрипки треснула. Обрывки струн, лохматясь, торчали в разные стороны. Он прижал скрипку к груди и лёг на диван. Его потряхивало. Я тебя спасу, подумал он безнадёжно. Спасу и сохраню! А завтра, когда отрастут новые крылья, мы будем вместе кувыркаться в облаках под «Каприс» Паганини.
    Он лежал, зажмурившись, боясь пошевелиться, и под руками его струны сами собой тянулись к колкам, а трещина на деке превращалась в тонкий аккуратный шрам. Скрипке тоже хотелось летать.

БЕЗ РУЧКИ

    Из всех чемоданов, которые Артёму довелось перетаскать к его тридцати годам, этот был самый тяжёлый. Чужой! И непонятно, что там у него внутри. Скорее всего какое-нибудь никчёмное барахло, а всё равно боязно. Время такое.
    Да Артём и не стал бы к нему прикасаться. По инструкции ведь как? Увидел брошенную вещь — обязан доложить. Вот и рация на такой случай имеется. Нажал кнопочку, аккуратно проинформировал, и пусть начальство решает, что с этим делать.
    Богодух сказал:
    — Сейчас по внешке объявим.
    Объявили. Ноль по модулю. Стоит себе эта гробина перед входом в «Сбербанк», и никому до неё дела нет. Посетители ТРК обходят по дуге. Торгаши окружающие ничего не помнят. Бариста доморощенный с кофейного островка сказал правда, что вроде старичок какой-то чемодан притащил. Поставил и растворился в зале с банкоматами.
    Артём прикинул габариты возможного старичка, хмыкнул и наведался к банкоматам — безрезультатно. Покрутился ещё, присел рядом, прислушиваясь: не тикает ли внутри?..
    Вроде нет. Связался по рации:
    — Делать-то чего? Надо бы кинологов или сапёров… Пространство очищать?
    Богодух покряхтел сквозь характерное шипение.
    — Может, вынесешь его на задний двор? От греха подальше. А, Тёма?
    — А похороны, если что, оплатишь?
    — Премию выпишу, не сомневайся!
    Ну вот станешь в такой ситуации залупаться? Богодух добрый-добрый, а пнуть может так, что завтра же на улице без работы окажешься. И ведь нифига ему в принципе не будет.
    Артём посчитал варианты. Плюс-минус.
    Ухватил чемодан за ручку и тихо охнул. Цемент там, что ли?
    Ручка осталась в ладони. Чемодан — на полу.
    Т-твою дивизию!
    Обхватил за корпус, рванул, толкнул, утвердил на плече. И быстрым шагом ринулся к выходу.
    Ерунда, конечно! Кому мы тут нужны, чтоб нас взрывали? Скорее! Скорее! Сквозь стеклянные двери! Направо. Вокруг здания. Во двор!
    Добежал до срединной аппарели и сблочил неподъёмный груз. Получилось немного неуклюже. Чемодан хлопнулся плашмя. Замок на крышке сработал, и крышка отскочила. В лицо ему ударило белой пылью, которой чемодан был заполнен до краёв.
    Артём зажмурился. Яркий свет солнца пробивал светофильтр шлема. Он постарался развернуться к светилу спиной и увидел Землю. Огромный сине-голубой массив, замотанный в снежную шубу, был почти неподвижен. Висел, раскинувшись, в пустоте. И Артём, уцепившись за страховочный фал, ведущий к кораблю, невесомо парил над ним. Он узнал очертания Австралии и подумал: как на глобусе, ччёрт! В голове и в груди стоял непрерывный стоголосый звон. Начал понемногу сматывать фал, сориентировавшись ногами в сторону кессона. Пора возвращаться.
    Дурман схлынул. По-рыбьи глотая воздух широко раскрытым ртом, Артём стоял склонившись над чужим чемоданом, а к нему через двор колобком катился пухленький невысокий старичок.
     — Мил человек! Мил человек! Не сердись, будь ласка!
    — Ты, дед, охренел?! — гаркнул Артём, с трудом осознавая, где находится. — Что за мусор у тебя в бауле?
    — То ж прах веков, — хихикнул хозяин баула. — Несеянный. Умыться бы тебе, служивый! Святой водичкой. Эта ноша не каждому по плечу.
    Артём хотел выругаться, но злость неожиданно пропала. Дед сноровисто захлопнул крышку чемодана и искательно спросил:
    — Так я это, пойду?
    — И быстро, — сказал Артём.
    Дед легко, словно это был дипломат на две папки, подхватил чемодан (на нём к этому времени выросла новая ручка) и дунул наискосок, к платной автостоянке.
    Требовалось срочно прополоскать горло. Хотя бы и водой, пока не кончилась смена. Он вдруг перестал ощущать себя как штатную единицу ЧОП «ОСА». Реальность треснула, и его понесло сквозь цветные витражи. Он прыгал с гитарой по сцене, а внизу бесновалась толпа. Рубил уголь в забое. Штопал человеческие внутренности. Что-то кому-то объяснял менторским тоном. Гнал на велосипеде с горы. Смачно взмахивал хворостиной. Отстреливался от погони в кисло воняющей подворотне.
    Сменившись, еле дополз до родного «ниссана» и с выпученными глазами вырулил на проспект.
     Подъехали сани Геккерена.
    Он воткнул саблю в снег и принялся шагами отмерять барьер. Участники взяли пистолеты и встали наизготовку. Александр был бледен, но спокоен. Артём скомандовал сходиться. Француз выстрелил первым, не дойдя до условленной отметки. Александр повалился набок, выронив пистолет и зажав бедро ладонью. Артём бросился к другу. Лицо у того было искажено болевой судорогой. В бакенбардах застрял снег. «К барьеру!» — прошептал он, и Артём не посмел ослушаться, подал ему другой пистолет, а сам упал грудью на руль.
    Сзади и с боков ему раздражённо сигналили.
    Пустое!
    Поднять Александра, усадить его в сани и срочно гнать лошадей к эскулапу. Фатум! Какая глупость! Век себе не прощу!
    Артёма трясло. Кислород не поступал в лёгкие.
    Кто-то барабанил в стекло слева.
    Мир мой!
    Покоя больше не будет.

©    Сергей Фирсов