Елена НАУМОВА
г. Киров (Вятка)    
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
  

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ АВГУСТА
                        Маленькая повесть

    К восемнадцати годам Коля по кличке Баян считал себя прожженным сердцеедом. И, в общем-то, не без основания. Во всем микрорайоне небольшого северного городка, где он жил, не было ни одной симпатичной девчонки,  на которую бы юный Дон Жуан  не обратил внимания. Другое дело, что микрорайон, где он родился и вырос, был  невелик, не так уж многолюден и просматривался насквозь. Баяном же Колю прозвали не зря. Несмотря на внешнюю грубость и немногословность, Коля был музыкален и даже поэтичен. Уже с восьмого класса  он безошибочно угадывал в понравившейся девочке то таинственное преображение, то, едва уловимое движение раскрывающегося бутончика, которое называется женственностью. И девчонки, каким-то только им присущим чутьем, чувствовали это. К тому же Коля сочинял незатейливые песенки и очень задушевно исполнял их в кругу друзей и подружек.  
    Соперничал с ним в покорении девических сердец его дружок Виталий, который по внешним данным, можно сказать, превосходил друга ― был высок, черноглаз, имел первый разряд по боксу. Но девочек выбирал по другому принципу ― к внешним данным обязательно должен был прилагаться социально-общественный статус, как-то: симпатичная круглая отличница, или секретарь комсомольской организации, или, на худой   конец, активная участница художественной самодеятельности. Этот статус бодрил его, возбуждал и толкал на подвиги не меньше, чем пара стройных ножек.
    ― Послушай, ― критиковал он очередную пассию друга, ― чего ты прилип к этой тихоне? Ведь у нее никакой перспективы.
    ― В каком смысле? ― вскидывал на него голубые затуманенные чувством глаза Баян.
    ― В самом главном. Ну, у нее впереди, в лучшем случае, учительство в каком-нибудь богом забытом селении…
    ― При чем тут учительство? ― искренне удивлялся Коля.
    ― Да при том, что рано или поздно мы все женимся, а чтоб не попасть впросак, лучше уж сразу выбирать девчонку с хорошим будущим.
    ― Ну, ты и прагматик, ― смеялся Баян, перебирая струны гитары и прислушиваясь к зарождающемуся мотивчику.
    ― Знаешь, ― презрительно смотрел на него Виталий, ― песни песнями, а жизнь ― совсем другое. Я бы, например, хотел жить в достатке и без проблем.
    ― И флаг тебе в руки…
    ― Ну-ну, ― усмехался перворазрядник, отправляясь на свидание с будущей медалисткой.
    После окончания школы до осеннего призыва в армию, друзья решили погулять на всю катушку. Вернее, так решил Баян. Виталий же сделал попытку поступить в институт за своей отличницей, но срезался на первом же экзамене. Погрустив немного, он присоединился к товарищу ― устроился на небольшой механический заводик подсобным рабочим и стал тоже «прожигать жизнь». С первой получки друзья приоделись-приобулись и, похрустывая новенькими рублями, почувствовали себя хозяевами жизни. Теперь они на правах завсегдатаев беспрепятственно пропускались строгими седенькими вахтершами в «райскую обитель» ― большое пятиэтажное женское общежитие.  Здесь вечерами начиналась особая жизнь ― девушки после рабочей смены старались придать себе товарный вид, потому что каждый вечер был особым и запоминающимся. Ребята после работы, прихватив гитару, спешили в этот вожделенный улей. За вечер они успевали посетить несколько комнат. Выбор был немаленький, и друзья не спешили. Виталий присматривался, принюхивался, пристреливался ― выпытывал у очередной зазнобы: откуда она родом, кто родители, в какой отрасли трудятся… Коля, трогая струны гитары, мечтательно заглядывал в глаза девушек.
    Ребята были всегда желанными гостями. У них уже что-то наклевывалось, назревало, как вдруг… В очередной приход, они решили заглянуть в комнату  к одной девушке ― знакомой Виталия, где еще ни разу не были. 
    В комнате было необычно светло. Заходящее солнце освещало все уголки своим волшебным согревающим светом. Пузырьки с недорогими духами, маленькие зеркальца, помады в стеклянных колпачках, кремы в бутылочках ― все это искрилось и переливалось в заходящих  лучах и выглядело россыпью драгоценной.
    Встретила их знакомая Виталия ― красивая, высокая Лика. Лика слыла большой спортсменкой маленького заводика. Показав лучший результат в беге на 1000 метров, она устремилась на Всероссийские соревнования, чем очень гордилась. Над ее кроватью висело множество почетных грамот  с дипломами за 1и 2 места и медалей на красных лентах. Виталий просиял навстречу всему этому великолепию. Он уже подтолкнул друга для знакомства, как дверь открылась, и на пороге с чайником в руках появилось что-то невиданное. Все трое замерли.
    ― Ой, это Зоя. Познакомьтесь, ― слегка краснея, скороговоркой выпалила Лика.
    Вошедшая была карлицей с длинными ногами, с длинными болтающимися руками. Глядя на нее, казалось, что кто-то стукнул ее огромным молотком и вогнал голову, как гвоздь, по самую шляпку, но вогнал кривовато, и оттого сзади образовался горб.
    Зоя, помедлив какое-то время (она тоже не ожидала прихода гостей), прошла к столу и не без труда водрузила на его середину горячий чайник.
    ― Милости прошу, ― пригласила она ребят к столу. От звука ее голоса они вздрогнули ― до того не вязался этот приятный, даже завораживающий голос с   т а к о й   внешностью… Виталий даже покосился на дверь ― не вошел ли кто еще, но в комнату никто не вошел, и ему пришлось поверить, что таким чудесным голосом обладает именно эта уродица.
    Потом они пили чай, слушали голос Зои, стараясь не смотреть на ее маленькую головку, торчащую из-за стола. После Коля, по просьбе девушек деревянными пальцами перебирая струны гитары, без всякого энтузиазма исполнил пару своих песен и умолк.
    ― А можно мне, ― длинная рука на секунду коснулась Колиных пальцев, он замер. Гитару он не доверял никому. Но пальцы сами разжались, выпустив гриф. И тут… зазвучала настоящая музыка и настоящие стихи. Коля сидел не шевелясь. Он несмело поднял глаза и уже не увидел перед собой никакой карлицы, на него смотрели продолговатые темно-синие глаза с густыми ресницами, а длинные белые пальцы мелькали в причудливом танце.
    Компания не заметила, как солнце по-английски покинуло звучащую комнату, как во все углы потихоньку заползли вечерние сумерки, как лица ребят изменились то ли от надвигающегося полумрака, то ли от льющейся музыки.
    Наконец, прикрыв утомленные струны ладонью, Зоя тихо сказала: 
    ― Все. Спасибо.
    ― Нам-то за что? Тебе спасибо, ― громко кашлянув, заметил Виталий, и тем самым расколол таинственный полумрак, как хрустальный фужер. В ту же секунду вспыхнул свет (его включила Лика), и все снова посмотрели на Зою.
    Она прошла в свой угол, села на кровать, не зная, куда деть свои длинные руки, затем устроила их на коленях и, взглянув на ребят, виновато улыбнулась.
    ― До свидания, ― выдавил из себя потрясенный Коля.
    Какое-то время они с другом шли молча. Баян перекладывал гитару из руки в руку, словно она была горячей и жгла ему ладони.
    ― Ужас какой-то, ― наконец не выдержал Виталий, ― как Лика живет с этим ужасом в одной комнате?! Я бы не смог. 
    Коля промолчал.
    Молчал он и на второй день, и на третий. И на все уговоры друга посетить «райскую обитель» только мотал головой.
    Через какое-то время Виталий сообщил Баяну, что уговаривает Лику переехать в другую комнату, подальше от такой соседки.
    ― От какой «такой»? – не ожидая сам от себя такого возмущения, воскликнул Баян.
    ― От Зои этой… Ты знаешь, она, оказывается вообще детдомовская, и ее подселили к Лике для перевоспитания. К тому же она старая ― ей уже 23 года,     ― продолжал  выкладывать убийственные аргументы Виталий, ― Да и вообще, ты же сам видел, что это такое, ― поморщился он.
    ― Ну, и что твоя Лика?
    ― А Лика не хочет переезжать. Видел ее уголок, где кубки, грамоты и медали. Она говорит, что специально вызывала плотника, чтобы он просверлил стены для деревянных полочек, на которых стоит вся эта красота.
    ― Понятно, ― вдруг перебил его Коля, ― стало быть, Зое надо выметаться куда подальше.
    ― Да что ты так волнуешься,― рассмеялся Виталий, ― найдется и ей где-нибудь угол ― общага большая, места всем хватит.
    ― А ты слышал, как она поет?
    ― Ну-у, брат, ― протянул разочарованно друг, ― мало ли что. Поет она, конечно, ничего. Даже получше некоторых, ― он ехидно ухмыльнулся, ― но это не значит ровным счетом ничего. Вон, кстати, в  нашем ДК объявили конкурс «Алло, мы ищем таланты». Пусть там себя и попробует, если пустят, конечно.
    ― Отчего же не пустят? –  неожиданно завелся Коля.
    ― Оттого что уродина, и людей напугает, ― перестав ухмыляться, зло выговорил Виталий.
    Коля также неожиданно, сник, опустил голову и задумался.
    ― Послушай-ка, не унимался друг, ― ты чего это так раскипятился? Чего она тебе, а? ― он подозрительно вглядывался в лицо друга, ― Чего она тебе, а?.. ― повторил он, прищурившись.
    Виталий окончательно остановил свой выбор на Лике. Поникший Коля таскался за ними следом и молча сидел в просторной общежитской комнате, не зная как себя вести. Время от времени он ловил на себе пристальные Зоины взгляды, отмечая в глубине души, что ему это приятно, и что никто никогда на него так не смотрел. Вечера заканчивались Зоиными песнями, которые Коля уже знал наизусть (свои же в присутствии Зои он исполнять зарекся).
    Тем временем в Доме культуры полным ходом шла подготовка к конкурсной музыкальной программе. Председателем жюри был руководитель вокально-инструментального ансамбля круглый ясноглазый бодрячок с оптимистичным взглядом и располагающими манерами. Не раз он подходил к Баяну, зная его пристрастие к гитаре, и предлагал поучаствовать в конкурсе. Коля отмалчивался, отнекивался, всяческими путями увиливая от настойчивого устроителя музыкального марафона. Но в очередной раз, когда неутомимый бодрячок подошел к нему со знакомой «пластинкой», Коля, не дав открыть ему рта, заявил:
    ― Послушайте, я знаю отличную кандидатуру для вашего мероприятия. Он на мгновение перевел дух.
    ― Ну? – радостно открыл блокнот и выхватил из нагрудного кармана пиджачка шариковую ручку оптимист: ― Говори ―  кто, записываю.
    ― Зоя… Из первого цеха, ― подумав, Коля продиктовал адрес.
    ― Ты ее рекомендуешь со всей ответственностью?
    ― Да. Ничего подобного в своей жизни я не слышал.
    ― Хорошо, ― бодрячок захлопнул блокнотик, ― Завтра пятница… В 17 – 00 жду. Приводи. Посмотрим.
    Последнее слово ошпарило Колю ―  вот именно «посмотрим». Он готов был бежать за культработником, остановить его, сказать, что пошутил, что, конечно, он сам, известный всему микрорайону Коля Баян, сыграет, споет, спляшет ― сделает все, что угодно… Но Коля стоял, словно его загипнотизировали, а круглая фигура в виде колобка катилась от него все дальше и дальше, и, наконец, исчезла из вида.
    Вечером, не глядя на Зою, Коля сообщил, что завтра зайдет за ней, и они, прихватив гитару, пойдут в ДК. Он еще надеялся, что девушка наотрез откажется, охнет и замотает головой, или воскликнет: ― Что ты, что ты, никуда я не пойду! Но Зоя, пристально взглянув на Колю, ничего не ответила, не задала ни одного вопроса, и лишь едва заметно кивнула.
    На следующий день в начале пятого вечера он с тяжелым сердцем зашел в общежитие. Зоя была готова. На ней были аккуратные черные брючки (детские, что ли ― подумал Коля), светлая блузка с длинными рукавами, из-под которой поблескивала на короткой шее серебряная цепочка. Такое же серебряное колечко украшало безымянный палец левой руки. Пушистые ресницы не требовали никакой туши, и только губы были слегка тронуты помадой. Черные волосы густой волной прикрывали круглую спину. Зоя вопросительно посмотрела на парня. 
    ― Сойдет, ― грубо кивнул Коля.
    На улице было шумно. Народ, возвращавшийся с дневной смены, окружал ларьки с пивом и квасом, киоски с мороженым и шоколадом… Мужчины, прикуривая, сбивались в кампании, громко обсуждая очередной футбольный матч. Женщины обменивались репликами на ступеньках ближайшего гастронома. Дети с гиканьем и свистом гонялись друг за другом. Влюбленные, не спеша, фланировали, давая рассмотреть себя идущим навстречу…
    И они ступили в этот поток с бетонного крыльца общежития, и тотчас все, как показалось Баяну, замерли и уставились на них. Наверное, с таким же любопытством, перемешанным со стыдливой жалостью, люди смотрели бы на голых, появившихся невесть откуда. 
    Коля старался идти быстро, но ему  чудилось, что ноги не слушаются его, что все вместе и каждый по отдельности успевают «насладиться» необычной картиной. Женщины уже что-то шептали друг другу на ухо. Мужчины молча курили, провожая любопытно-растерянными взглядами небывалую пару, а несколько мальчишек, выглядывая из-за железных прутьев зеленой аллейки, выкрикнули в рифму: 
    ― Смотрите! Нашего Баяна захомутала обезьяна!
    Все здесь были так или иначе знакомы друг другу, и Коля начал считать про себя шаги, как это обычно делал, когда нервничал: ― Раз-два-три-четыре…, и снова ―  раз-два-три-четыре… И тут неподалеку мелькнул знакомый силуэт. Его слегка отпустило. «Главное, дойти до Виталия, а там можно будет расслабиться, пошутить, разрядить обстановку». Но в следующую минуту он увидел, что Виталий, заметивший их, поспешно переходит на другую сторону улицы. Коля замедлил шаг. Почти остановился. Огляделся. Людской поток, не торопясь, огибал их, почти что окружал, едва не образуя воронку, но в следующее мгновенье все-таки медленно рассасывался.
    ― Пойдем быстрее, ― он перекинул гитару в левую руку, а правой, поймав на лету Зоину, крепко сжал ее и решительно направился к Дому культуры.
    В здании было сумрачно и пусто. Они миновали вестибюль, поднялись на второй этаж и без стука вошли в кабинет руководителя.
    ― А-а, ― радостно воскликнул тот, увидев Колю, но тут же поперхнулся, переведя взгляд на девушку.
    ― А-а?.. ― уже вопросительно выдавил он, и уставился на вошедших.
    ― Вот, ― кашлянув, произнес Коля, ― эта та самая Зоя.
Какое-то время в кабинете стояла густая тишина, казалось, бодрячок впервые растерял всю свою бодрость и не знал, что ему делать. Коля снова кашлянул: ― Ну что, прослушаете?
    ― Да-да, конечно, ― засуетился колобок. – Только, надо бы в зале.., а, вообще-то, сейчас из членов жюри никого нет… А один я не могу… Может быть, как-нибудь после… А, впрочем, давайте здесь, ― он устало махнул рукой и с тоской посмотрел в окно, где вовсю бушевало августовское солнце.
    ― На, ― Коля протянул подруге гитару и присел на первый попавшийся стул.
    Зоя исполнила пять своих лучших песен. Молча отдала гитару Коле и тихо, как тень, скрылась за дверью. Баян и Коробейников (так звали бодрячка) молчали. Наконец, председатель жюри поднялся из-за своего стола и подошел к Коле.
    ― Ну и что! – сказал он, ― но ведь на сцену ее не выпустишь, ты же сам понимаешь.
    Коля и понимал и не понимал.
    ― Почему? – упрямо спросил он.
    ― По кочану, ― не выдержал Коробейников, ― иди и подготовь что-нибудь свое.
    Коля угрюмо поднялся и направился к двери.
    ― Постой―-а… Ты… это… перепиши мне эти песенки . Ну, на память…
    Баян спустился в вестибюль, миновал его, прислушиваясь к гулу своих шагов, и вышел на улицу. Зои нигде не было. Коля крутил головой, уже не обращая внимания ни на кого, вытягивал шею, вглядываясь в людей на противоположной стороне улицы. Зои нигде не было. Зато как из-под земли вынырнул Виталий: 
    ― Ты что это, с ума сошел?  Он с нескрываемым любопытством смотрел на друга, ― Что ты затеял?.. 
    Он пытался понять – может быть, это очередной фокус или прикол, или что-то в этом роде. Коля обогнул его и, не проронив ни слова, зашагал к общежитию.
    Он застал Зою в комнате. Одну. Видно было, что она плакала. Но, взяв себя в руки, девушка сделала над собой усилие ― поднялась навстречу и сухо сказала: ― Уходи.
    ― Нет. Ты пойдешь со мной. Коля схватил ее за руку и потащил за собой. 
    Они быстро спускались по крутым ступенькам, где изумленные девушки, поднимавшиеся им навстречу, освобождая дорогу, жались к стенке.
    ― Пошли-пошли, ― повторял Коля, движимый порывом протеста. 
    Они шли по городу: он впереди с гитарой в руках, она ― едва поспевая, за ним. Но по мере того, как они оставляли за собой улицу за улицей, Коля понимал, что домой он Зою привести тоже не может. Они уже миновали центральные улицы и оказались на самой окраине. Дальше была только широкая серая простыня дороги, и лес по обе ее стороны.
    Решение пришло мгновенно и обрадовало Колю тем, что он теперь знал – «куда». 
    ― Куда? – словно прочитав его мысли, спросила Зоя.
    ― Пошли-пошли, ― уже весело повторил он.
    Его уверенность передалась девушке, и под уходящими теплыми и ласковыми лучами лета, жмурясь, как котята, они побежали по гладкой полосе шоссе. Они шли и шли, пока не начали уставать. Прошло уже много времени, когда Коля уверенно повернул в сторону леса. Здесь не было враждебных и любопытных взглядов, все здесь принимало их такими, какие они есть.
    Осторожно, раздвигая еловые и сосновые лапы, беглецы наслаждались воздухом, светом, нежным прикосновением листвы.
    ― Смотри! ― вдруг восторженно воскликнула Зоя. Под легкими хороводом молодых березок краснели своими крепкими шляпками и поражали своей первозданностью подберезовики.
    ― У-а!  Коля издал радостный вопль охотника и бросился собирать красноголовики. Ему пришлось снять рубашку, потому что грибы попадались еще и еще. И, наконец, их набралось так много, что беглецы подумали ― И куда теперь с ними?
    Но все образовалось само собой. Пройдя весь лес насквозь, они увидели на взгорке одинокую избушку.
    ― Ура! ― обрадовался Коля. – Идем!
    Зоя остановилась, опустив глаза. ― Сходи один. Я тебя тут подожду.
    ― Пошли! ― строго сказал Коля, и девушка послушно пошла за ним.

    Изба была не заперта, но, сколько неожиданные гости ни колотили в дверь, никто не отозвался. Наконец, передав Зое рубаху с грибами, Коля вошел сначала в сени, затем в комнату.
    ― Есть кто-нибудь?
    С печки, что белела посередине избы, спрыгнул серый пушистый кот и, потянувшись во всю свою красу, зевнул, мяукнул, и посмотрел с любопытством на входящего. Затем, словно признав  в нем своего, подошел и потерся о его ногу. Коля опустился на корточки и погладил кота. В это время мимо одного из окон избы проплыл человек. Коля выскочил из дома, забрал из рук Зои рубаху с грибами и поприветствовал хозяина дома.
    ― Грибов нынче много, ― сказал он, ― вон мы сколько набрали!..
    ― Сами-то из города будете? ― поинтересовался старик лет семидесяти.
    ― Ага,― кивнул Коля.
    ― Моя старуха тоже нынче в город подалась, хлеба купить. Раньше сам ходил, а теперь вот что-то плохо себя чувствую, с глазами неважно ― ничего не вижу…
    Он направился к двери, приглашая гостей за собой.
    ― Нате вот, чистите, ― он показал на таз с водой. – Картошка ― в углу. Печку уж не будем кочегарить ― жарко. Сварите на плитке. А хлеб с солью вон здесь в шкафчике над столом. Хозяйничайте, а я прилягу. Устал что-то.
Говоря это, дед, прищуриваясь, пытался разглядеть Зою. Он тер слезящиеся глаза, часто моргал:
    ― Невеста  что ль твоя?
    Коля, хмыкнув, покраснел.
    ― А? ― не унимался дед, лукаво моргая. – Мала чего-то больно. Да, ладно, ― не понятно кого успокаивая, заключил он, ― мал золотник да дорог. Пойду, полежу, ― и он скрылся за печью, где жалобно скрипнули пружины железной кровати.
    Кот, покружив около гостей, тоже нырнул за печь.
    ― Ура, ― сказал шепотом Коля, ― будем варить грибовницу.
    Через два часа под легкий храп деда, Коля с Зоей ели густой, обжигающий и пьянящий своим ароматом грибной суп, запах которого заполнил всю избу и сквозь открытую форточку выплывал на улицу.
    В это время дверь отворилась и на пороге появилась маленькая аккуратненькая старушка с двумя тяжелыми сумками, подвязанными одна к другой и перекинутыми через плечо. Старушка от изумления молчала, не признавая в молодых людях ни родных, ни знакомых. Дед беспечно похрапывал за печкой, и только пушистый кот, как ни в чем не бывало, мурлыкая и ластясь, встретил хозяйку.
    ― Здравствуйте, ― наконец, нарушил молчание Коля. 
Он хотел пригласить старушку к столу, но вовремя понял, что это будет нелепо, что это она должна приглашать гостей к своему столу, за которым они уже по-хозяйски устроились.
    ― Из города мы… Грибов набрали и набрели на ваше хозяйство. А дедушка вот разрешил нам тут похозяйничать. Попробуйте, очень вкусно получилось.
    ― Эхе-хе, ― закряхтел, просыпаясь, за печью дед. ― Мать, ты что ль пришла? Это я ребят пустил, не ругайся. Влюбленные они… Не хай у нас на сеновале остаются. На сеновале хорошо… 
Коля от таких слов поперхнулся, закашлялся. А Зоя, возмущенная речью деда, наконец, подала голос:
    ― Что вы дедушка! Мы просто за грибами в лес пришли, и больше ничего… Но, перехватив внимательный бабкин взгляд, притихла.
    ― Ладно-ладно, ― удивительно звонким голосом отозвалась бабка, ― сидите уж, раз пришли. Старый, ты хотя б медком ребят побаловал.
    ― Побалую-побалую, ― вышел из-за печки дед. ― Ты, это… купила чего-нибудь?
    ― А чего, чего-нибудь? Хлеба вот, соли купила, колбасы, конфет…
    ― Тьфу ты, на фиг мне твои конфеты. Ну, купила эту… как ее, чекушечку-то?
    Бабка, делая вид, что сердится, продолжала ворчать:
    ― Зрение теряет, здоровья нет, а все какую-то чекушечку ему подавай. 
    Сама же выкладывала на край стола из сумки и хлеб, и соль, и вожделенную чекушечку.
    ― Уф, жарко, ― развязывая концы платка, опустилась она на табурет, ―  Проголодалась я, давайте вашу грибовницу.
    Дед, довольно почесывая затылок, тоже устроился с другой стороны стола. Кряхтя и потирая  мозолистые ладони, он то и дело бросал многозначительные взгляды на бабку, вроде ― вот тебе и повод: пришли гости да со своим угощением, так что, давай, разливай.
    ― Ну, ладно, ― сдалась, наконец, бабка и полезла за маленькими рюмочками, ― Давай, старый, разливай за знакомство. Мне половиночку, как всегда.
    ― Мне тоже, ― подхватила Зоя.
    Бабка одобрительно кивнула головой. Казалось, она совсем и не замечает Зоиного уродства.
    Довольнехонький дед разлил мужчинам по полной, женщинам по чуть-чуть, рюмочки весело звенькнули, и все с удовольствием приступили к ужину.
    ― Вкусно, ― оценила бабка.
    ― Угу, ― подхватил дед, ― надо бы повторить…
    ― Не части. Еще не поговорили.
    Бабка сняла платок, провела полукруглой расческой по волосам, концом платка вытерла уголки губ и, кашлянув, отрекомендовалась:
    ― Баба Аня я, а это Егор Захарыч. Местные мы. Раньше здесь деревня была.
    ― Больша-ая, ― кивнул дед. ― Сейчас мы вот одни остались. Все в город уехали. А мы вот здесь привыкли. Детей у нас нет, а есть племяш. Иногда навещает. Да толку-то от него… Лентяй и пьяница. Когда уж занеможем совсем уедем, а пока здесь будем.
    ― Хорошо у вас тут, ― стараясь хоть как-то подбодрить стариков, сказал Коля  и попал в точку.
    ― Еще бы! ― приосанился дед. ― Грибов-ягод ― сам видал сколько! А еще, тут рядом речка. С виду неказистая, а рыбы в ней!.. М-м, что ты! Пойдем на зорьке посидим, у меня и для тебя удочка найдется.
    ― Погоди ты, дед, уймись. Люди устали, да и я тоже. Надо их на ночлег устроить.
    От этих слов ребята не на шутку смутились. С одной стороны возвращаться в такую даль (вернее из такой дали) не очень-то хотелось. Тем более что следующие два дня были выходными. А с другой ― как-то вот сразу и на сеновал…
    ― Не робей! – хлопнул дед по плечу Колю  после второй. ― Я вот в свое время…
    ― Погоди-ко, ― перебила его бабка. Вас как кличут?
    ― Меня Коля, а это ― Зоя.
    ― Угу, ― что-то соображала про себя бабка. ― Сделаем так ― в сенях есть топчан с периной, там ляжет Зоя, ну а ты уж, как мужчина наверх…
    Ребята благодарно кивнули.
    ― Ну, вот и хорошо.
    Баба Аня встала и, извинившись, скрылась за шторкой, где под образами находилась ее кровать. ― Устала я, наломалась за день, с ног валюсь. А вы сидите, пока не надоест. Сидите, угощайтесь.
    Ребята тоже вскоре разомлели от ароматной грибовницы, от нескольких капель водки, от крепкого чая с медом.  Дед полез в платяной шкаф, вытащил оттуда большую пуховую подушку с одеялом.
    ― Это тебе, пигалица. В сенях даже лучше, чем в избе ― прохладнее. А тебе, уж уволь: одна фуфайка под голову, второй укроешься. Обе чистые, не беспокойся. Да наверху-то, ― повышая голос и усиленно делая Коле знаки, объяснял дед, ― еще лучше ― сено мягкое, душистое, нырнешь, как в облако, и выныривать не захочется.
    Он скосил хитроватый глаз в Зоину сторону, мол, мотай на ус, дуреха. Но та уже, подхватив подушку с одеялом,  направилась «на свое место».
    ― Ну, спасибо, Захарыч, ― пожал старику руку Коля, ― спокойной ночи.
    ― Может, завтра посидим на утренней зорьке, а? С утречка, знаешь какой клев!..
    ― Там видно будет, ― неопределенно и в то же время, боясь обидеть старика, кивнул Коля и полез по лестнице наверх.
    Рухнув в душистое сено, он, действительно, почувствовал себя на облаке и тотчас провалился в крепкий сон.
    Как только довольный дед, устроив ребят, вошел в избу, баба Аня села на кровати.
    ― Господи-господи, спаси и сохрани…
    ― Ты чего?
    ― Что дед, ничего ты не заметил?
    ― А чего? Хорошие ребята.
    ― У Зои-то ничего, говорю, не заметил?
    ― Не-а, а чего?
    ― «Чего-чего», зачевокал. Она ж карлица. О, Господи, бедолага… А на личико ничего ― симпатичная.
    ― Что мала―то? Заметил, ― не понял дед. – А ты―то сама―то больно велика. Подумаешь…
    ― Охо-хо, ― продолжала вздыхать бабка, ― он-то, он-то какой пригожий… Надо же, надо же…
    ― Ну, чего это ты раскудахталась. Главное ― хорошие  ребята, ― раздухарился дед.
    ― Хорошие-хорошие. Спи давай с Богом.
    Коля провалился в душистую подушку  и тотчас попал в мягкие объятия сна. Ему снилась речка, полная рыбы, дед Захарыч с двумя удочками, и будто сам он, Коля, лежит с закрытыми глазами, объятый со всех сторон дурманящими травами. И с каждым новым порывом ветра травы обнимают его все крепче, все ощутимее… Прикосновенье их он чувствовал на лице, на груди, на всем теле и небывалое наслаждение охватывало его. И когда уже от непереносимости ощущения захотелось кричать, Коля открыл глаза. Но не увидел ничего. Ночь была так густа, что не было разницы оттого, откроешь ты глаза или нет. Всей плотью он почувствовал, что никакие ни травы обнимают его ― Зоино горячее дыхание и ее легкие руки творили над ним чудеса. Коля хотел обнять  девушку, но чего-то испугавшись, так и остался лежать с раскинутыми руками, как распятый…
    Незаметно Коля остался один. Ни скрип лестницы, ни какой другой посторонний звук не выдали Зою. Точно ничего и не произошло. Коля уснул крепко без сновидений. И был разбужен на рассвете дедом.
    ― Ей, слышь, Колька, вставай! ― свистящим шепотом позвал старик, ухватив гостя за голую пятку.
    ― А? Чего?
    ― Вставай, говорю. Самый клев сейчас. Айда на речку, как договаривались.
    Коля нехотя сполз по лестнице, кося глазом на топчан, где мирно посапывала его необыкновенная подруга.
    ― Кхе-кхе, ― весело кашлянул дед, перехватив его взгляд. Видно было, что ему не терпится  кое-что спросить у Коли, но из деликатности он только покашливал и крякал в усы.
    ― Вот, значит, одевайся. Штаны мои надевай и рубаху старую мою. Ну и сапоги. Не в штиблетах же тебе идти. Рыбалка ― дело серьезное.
Видно было, что дед, действительно, со знанием дела относится к своему любимому занятию. Снасти были готовы, черви накопаны. Коля только качнул головой от такой боевой готовности.
    ― Егор Захарыч,  говоришь, не видишь ничего? Сам собрался и меня собрал, ― лукаво заметил Коля.
    ― Дак я ж тут все с закрытыми глазами знаю.
    ― Ух ты, ― выйдя из избы, неожиданно замер Коля. 
    Солнце из-за горизонта только-только показало свою роскошную корону. 
    ― Хм,  а ты как думал, ― мотнул головой довольный дед. Это тебе не в городе дым глотать. Тут все живое, каждая травинка. Все дышит, растет, солнышку радуется…
    Речка оказалась совсем близко. Нужно было подняться на пригорок, что прямо за избой, и там внизу она ― речка, уже весело журчала, пела, переливалась. Мелкая рыбешка так и подпрыгивала, оставляя веселые долгоиграющие круги, словно заигрывала с рыбаками, говоря ― вот я какая резвая.
    ― Ну, понятно, ― рассмеялся Коля, ― для кота наловим в самый раз.
    Дед нахмурился: ― Во-первых, это не кот, а кошка Муська, а во-вторых… ― дед не нашел от возмущения нужного аргумента и только прибавил шагу.
    Они молча дошли до места.
    ― Там в кустах стоит большая корзина с крышкой. Принеси-ко, ― по-командирски приказал дед.
    ― Зачем корзина? ― удивился Коля.
    ― Эх, едритвой налево! Ну, не рыбак, так не рыбак! Рыбку, чтобы подольше свежей оставалась, надо в водичку опустить, ― дед все еще сердился на Колю.
    Тот решил больше не задавать лишних вопросов, дабы не огорчать деда. С удовольствием подчиняясь старику, Коля все делал, как его строгий учитель, и вскоре, действительно, заклевало. Да еще как! Пять окуньков уже плескались в корзинке, опущенной в воду, а дед только вошел в раж.
    ― Погоди, сейчас только все и начинается!
    И, правда, рыбаки не успевали насаживать червяков… 
    Наловили несколько лещей, а под конец дед один за другим вытащил двух судачков. Радости не было предела!
    ― Что я тебе говорил! ― сматывая удочки, радовался, как ребенок, старик.
    Возвращались уже за полдень. Во дворике перед избой Зоя развешивала на веревке выстиранную Колину рубаху. Заметив рыбаков, она, смутившись, скрылась в избе.
    ― Дед, а дед, ― поинтересовался Коля, ― а как ты с бабой Аней познакомился?
    ― У-у, ― прогудел старик, ― в 44-ом в госпитале. Ранило меня немножко. Вот она и выходила. Красавица была, ну, как твоя Зоя.
    ― Послушай! – рассердился Коля, ― ты что, издеваешься? Да ведь она же…в общем, горб у нее. Ты что, действительно, ничего не видишь?
    Дед пожевал сухими губами.
    ― Я, может, и не вижу кое-чего, а кое-что побольше твоего замечаю.
    Вечером варили уху. Не в избе. У стариков во дворе было специальное место для костерка. Егор Захарыч умело развел огонь, достал старый солдатский котелок, и к вечеру уха была готова.
    ― Слышь, паря, ― обратился он к Коле, ― сыграл бы что-нибудь, а то что же инструмент без дела пропадает.
    ― Да это не я, это вот Зоя… 
    Старики с удивлением посмотрели на девушку.
    ― Ну, Зоя так Зоя. Пусть нам чего-нибудь споет.
    Зоя вынесла гитару, примостилась на бревнышке, и до самых ярких звезд пела свои песни.
    ― Да,― время от времени встряхивал головой дед, ― хорошо.
    ― Хорошо, ― соглашалась умиротворенная баба Аня.

    …Домой они вернулись в воскресенье поздно вечером. Старики показали расписание автобусов, и ребята, обогнув лес, точно успели на последний рейс.
    Проводив Зою до общежития, Коля направился домой. На душе опять стало пасмурно и зябко ― что скажут родители, особенно отец. Подойдя к своей двери, Коля постарался тихонько, чтоб никого не разбудить, открыть дверь своим ключом. 
    Отец поджидал его на пороге. Град ругани посыпался на Колину голову. Разгневанный родитель, размахнувшись, попытался даже ударить сына. Но Коля перехватил руку и тихо сказал: 
    ― Только попробуй.
    Мать голосила на кухне с мокрым полотенцем на голове: ― Опозорил на всю вселенную. С кем связался… На заводе только об этом и говорят. Это она его, ведьма горбатая, присушила. Я вот пойду в заводоуправление, в профком, в местком ― найду управу, пусть разберутся, пусть отправят туда, откуда приехала…
    ― Только попробуй, ― повторил Коля и скрылся в своей комнате.
    С этого дня, возмущающей спокойствие граждан, необычной паре, был объявлен бойкот. А они, счастливые, не смотря ни на что, дождавшись пятницы и накупив для стариков продуктов, отправлялись к ним на все выходные. Коля вместе с Захарычем копал картошку, Зоя помогала бабе Ане по хозяйству.
    В это время друг Николая Виталий гордо прогуливался со своей чемпионкой, лаская взгляды прохожих ― очень уж они были красивые и подходящие друг другу ― оба высокие, стройные, спортивные. Но и у Коли, и у Виталия все закончилось в один миг ― пришли повестки в Армию. Колю повестка застала врасплох. Был дан только день на сборы. Не успел он толком и понять, что произошло, как «прощай, любимый город!»
    Простился он не только с родным городом, простился с родителями, потому что после службы в Афганистане не вернулся домой. Распрощался ― и получилось, навсегда, с добрыми стариками ― поскольку они вскоре один за другим умерли. Дом же  их достался ленивому племяннику, который тут же его и продал. Навсегда простился он и с Зоей, потому что сколько ни писал, ответа не получил ― родители выполнили свою угрозу – девушку перевели на другое предприятие в другой город.
    Друг его Виталий сделал карьеру ― женился на дочери полковника и успешно продвинулся по военной части. Николай же уехал в незнакомый город, женился.  Песен больше не пел,  ни к какой гитаре не прикасался. Свою же, тогда, давно ― в другой жизни ―  он подарил Зое.    

 

© Елена Наумова

⁠Родилась в посёлке Вахруши Слободского района Кировской области. В 1989 году, будучи студенткой Литинститута им. М. Горького IХ Всесоюзном совещании молодых литераторов была принята в члены Союза писателей СССР. Публиковались в журналах «Литературная учеба», «Октябрь», «Нижний Новгород», «Наш современник», «Москва», в еженедельниках «Литературная газета», «Литературная Россия» и др. Дважды финалист премии им. И. Бунина и финалист премии «Ясная поляна» им. Л. Толстого. Лауреат Всероссийской премии им. Н. Заболоцкого. Победитель российских и международных конкурсов «Золотое перо». Победитель в номинации «лучшее произведение малой повествовательной прозы» Межрегионального фестиваля документального кино и литературы «Солдаты Отечества» им. Г. Булатова. Лауреат Премии Кировской области в области литературы и искусства. Автор 20 книг стихов и прозы, которые вышли в издательствах Кирова, Санкт-Петербурга и Москвы.

Авторизуйтесь, чтобы оставить свой комментарий:

Комментариев:

                                                         Причал

Литературный интернет-альманах 

Ярославского областного отделения СП России

⁠«Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни.»  Фёдор Достоевский
© ООО«Компания». 2014 г. Все права защищены.
Яндекс.Метрика