Валерия ТРОФИМОВА-РИХТЕР 
г. Томск 

ДЕВОЧКА СВЕТА

    «99:25»
    И снова это черное табло с зелеными цифрами на стенке «пазика», прям перед водителем. Интересно, что они так застыли? Времени ведь такого нет. Фантастика, да и только.
    Я посмотрел на свои часы, всегда исправно работающие. Девять ноль ноль. По идее, для походов выходного дня подниматься надо гораздо раньше, с рассветом, и да будет тебе счастье. Не получится дойти до озера Песчаного — пожалуй, приземлюсь в любом лесном закутке, что приглянется, да поем ржаных бутербродов с тунцом из местной кулинарии. Еще орехи есть в соленой карамели, как раз по дороге перехватывать, слушая весеннее пение птиц. Сменные носки… Точно, прихватил — а то вдруг, ноги промочу в талой воде. Конец апреля, а природа в Сибири все еще просыпается — совсем нехотя, с ленцой, точно медведь в берлоге.
    Я снова перевел взгляд на мерцающие зеленые цифры в салоне автобуса. Единственный «пазик» такой на весь город с неверно застывшими аналоговыми часами, и постоянно, именно в нем, мне встречается кто-то особенный. То цыганка новую работу напророчит, то девушку встречу. Правда, ни с работой, ни с девушкой — не сложилось.
    Народу мало для раннего субботнего утра — в салоне даже не пахнет ничем кроме кожаной обивки сидений, слегка нагреваемой солнцем. Вот молодой парень в огромных наушниках безучастно смотрит в окно. На учебу едет, наверное. Город студенческий, и по субботам многие учатся. 
    Вон пожилая пара пристроилась в хвосте на последнем сидении, за руки держатся. Такое нечасто встретишь — да и как вообще сейчас люди подолгу вместе живут?.. Я вот, несколько раз сходился и расставался, самые длительные отношения из всех — шесть лет, от силы. И те рассыпались. А люди и по двадцать шесть, и по тридцать шесть, как, наверное, эти бабушка с дедушкой, вместе живут.
    Параллельно моему сидению замерла девчонка лет восьми-девяти, в темных очках. Очевидно, ее тоже заинтересовали светящиеся зеленые цифры. 
    — Как вас зовут? — неожиданно спросила она.
    — Виктор, — отвечаю на автомате, чуть вздрогнув. — Для дяди еще рано, так что можно просто — Витя. А тебя как?
    — Света. А куда едете?
    — В поход.
    — А куда это, в поход? — она сняла с плеч маленький ранец и положила рядом с собой на обшарпанное сидение.
    — В Тимирязево. 
    — А зачем?
    — Лес… Там ведь красиво. От бытовухи… то есть, от суеты отвлечься хочу, — протянул я. — Поздно вот только вышел.
    — Сколько время? — девчонка смотрела на меня через огромные стекла темных очков, явно не детских, с пятнистой оправой.
    В них, она напоминала стрекозу или муху.
    — Девять часов семь минут, — я снова посмотрел на свои спортивные часы. — А ты куда в такую рань, да еще и одна? 
    — Я прокатилась немного, домой еду, — Света взялась тонкими ручонками за спинку переднего сидения. — Подскажете мне, когда остановка Лагерный сад будет?
    — Мне самому на ней выходить, вместе и выйдем. 
    — Спасибо, — улыбнулась она и отвернулась.
    Я улыбнулся в ответ, но мысли закрались тревожные. Ребенок, один. В такую рань, домой. Получается, она уже накататься успела? Во сколько она вообще проснулась, и вышла одна?
    Я снова посмотрел на Свету. Легкая весенняя курточка малинового цвета с грязноватыми рукавами —  судя по всему, давно не стиранная. Серые джинсы — под коленом дырка, и по бокам грязные полосы. Ранец только вот целый, совсем новый. Еще и очки эти, наверное, у мамы или старшей сестры стащила.
    — Ты… точно не потерялась? — задал я зудящий вопрос.
    — Нет-нет, я не первый раз катаюсь на этом автобусе, не переживайте, — она залезла в карман курточки, и не глядя, достала монетки. — Посмотрите, пожалуйста, здесь двадцать один рубль?
    — Кроха, ну что ты, надо математику-то в школе подтягивать, — я покачал головой. — Да заплачу я за тебя, оставь на мороженое.
    Я закинул свой рюкзак за спину и подошел к водительскому месту. 
    — Два. Лагерный сад, — протянул я деньги за проезд, сам украдкой посматривая за девчонкой. Жаль, за стрекозиными очками не поймешь — куда смотрит, грустит или нет, все ли в порядке. Глаза ведь, зеркало души — так вроде говорят.
    Девочка нащупала ранец, закинула на плечи, и держась за поручни, продвинулась к выходу.
    — Поможете мне спуститься? — она вертела головой, будто оглядываясь по сторонам. — А то, я не вижу…
    Я остолбенел. Чтоб на меня рухнула крыша этого старого пазика вместе с баллонами! Света слепая… А я ей со своей математикой, дурак!
    На остановке, я быстро выскочил и помог Свете спуститься.
    — Свет, послушай… Прости за математику, я не… 
    — А я ее знаю, Витя, знаю! Дважды два — четыре! Шестью шесть — тридцать шесть! — Света принялась кружиться под куполом остановки. Через узорчатое стекло пробивалось солнце — но девочка не могла этого видеть, только чувствовать.
    Интересно, из чего состоит ее мир? Ей ведь доступны только запахи, тактильные ощущения да звуки…
    — Свет, давай я тебя до дома доведу и маме передам, хорошо? — я проводил взглядом автобус, на который мне стоило пересесть, чтобы попасть в Тимирязево.
    А ходит он раз в четыре часа.
    Девочка перестала кружиться, втянула носом воздух, и пошла в мою сторону.
    — До мамы не надо, она занята. До качелек в моем дворе, хорошо?
    — Идет, дай пять! — приободрил я ее и взял за вспотевшую ручонку. 
    — Тогда, во двор через два дома! Которые деревянные, там желтые за ними и мой двор... Меня так научили говорить, — она снова заулыбалась.
    — Свет, а кто тебе помогает? Как ты только не боишься одна в автобусе ездить?..
    — Мне помогают добрые люди, — улыбка Светы стала еще шире.
    Мы двинулись в сторону ее дома, и я совсем забыл о походе. Сейчас мне казалось, что самое ценное — то, что происходит сейчас, а не то, что я так желал обрести в лесу.
    Деревянные скособоченные дома сменились трехэтажными сталинками. Незастекленные балконы пестрили коврами и стиранным бельем, хотя на улице еще прохладно — только днем пригревает. Из приоткрытой двери одного из подъездов душно пахнуло плесенью, собаками и нафталином. Между двумя сталинками и находилась детская площадка.
    — Свет, мы пришли, — я подвел девочку к качелям и помог сесть.
    — Покачаешь меня? — Света улыбнулась и поправила сползающие очки.
 — Конечно. Свет, а почему домой не идешь? — я легонько толкнул поскрипывающие качели.
    В этот момент, с одного из балконов послышалась грубая брань. Девочка вжала голову в плечи и прошептала:
    — А у меня папа пьет, дома нехорошо. Мама кричит. Я лучше погуляю…
    Кулаки сжались сами собой. «Папа пьет… Дома нехорошо… Я лучше погуляю», — в голове гулким эхом отдавались слова слепой девочки. 
    Слепой ребенок. На улице. Один. А они пьют?!
    Пытаясь утихомирить подкатывающую злость, я снова толкнул качели. 
    Медитативно, успокаивает.
    А девочка снова улыбнулась и звонко смеясь, взлетала выше и выше, навстречу солнцу.
    Которое никогда не увидит.
  «Девяносто девять двадцать пять… девяносто девять двадцать пять» — я раскачивал девочку и твердил про себя какой-то набор цифр для успокоения. 
Вроде, они были на табло в том самом «пазике». 
    Цифры, что мне эти дурацкие цифры дались…

©    Валерия Трофимова-Рихтер