«В прекрасном и яростном мире...»

Илья КАРАМЫШЕВ
г. Ярославль

Карамышев Илья Сергеевич родился в Рыбинске в 1993 году. Окончил бакалавриат и магистратуру математического факультета ЯрГУ и аспирантуру философского факультета МГУ. Кандидат философских наук.  Автор книги рассказов «Исключения».

Второе место в категории прозаики до 35 лет.

    ЖАЛЬ!

Я одинок как Франц Кафка
                           Франц Кафка

    Жалею ли я?
    Я перебираю буквы в поисках подходящего слова и вижу твоё имя.
    Зонтик. Ты сказала, что это его полное имя. В таком виде оно пришло к нам из Голландии. Dek в Zondek — всего лишь покрышка. Ничего уменьшительного и уж тем более ласкательного. 
    Я не умею держать зонтик и никогда им не пользуюсь. А ты умеешь. Ты держала его, когда мы гуляли по парку. Мой друг зонтик.
    Жалею ли я?
    Желаю ли я вернуться? 
    А помнишь, как ты жалела, что не взяла зонтик?
   Пошёл дождь, и ты говорила мне про закон подлости, а я тебе — про ошибку выжившего.
    Жалею ли я?
    О чём? О подлости? Об ошибках?
    Пошёл дождь, и мы принялись считать. Ты — зонтастых, а я — беззонтных. Пока я пытался выработать критерий близости для учёта прохожих, ты успела досчитать до семи. А дождь успел закончиться.
    Мы гуляли по центру города, и ты спросила, в каком году было построено здание на пересечении Советской и Кедрова. Я угадывал, а ты отвечала: больше или меньше. А потом я рассказал тебе, что любое целое число от одного до ста можно так угадать с семи попыток, потому что семь — минимальная степень, будучи возведённой в которую двойка превосходит сто.
    Ты спросила, чего я хочу.
    Я не знал, что сказать.
    Если отвечать чем-то конкретным, возникают «зачемы». И здесь как в игре про числа. Максимум на седьмом «зачеме» всё разваливается. 
    Зачем нужен мир, в котором меня нет? И кому он нужен?
    — Тебе холодно?
    — Ладно. Ничего страшного. Мы скоро придём.
  Когда? Можно ли всё отмотать обратно, чтобы начать заново? Эта болезненная зацикленность. Не важно, о чём мы говорили. Это лишь метафоры, материал, используемый для высказывания о самом главном, о том, что действительно волнует. Важно не то, что говорит человек, а то, что он хочет сказать.
    Чего я хочу?
   Может быть, неправильно задан сам вопрос? Может быть, между нами невозможен вопрос, поставленный в такой форме?
   Мне просто нравилось быть с тобой. Этого мало? Но иначе получаются бесконечные и никуда не выводящие нас повторения. А я не люблю повторяться. Не люблю повторяться. Продолжая искать и писать о своём поиске, я обречён на топтание на месте. Но что бы и какими словами я не говорил, всегда думаю о тебе и говорю с тобой.
    Мне мало себя, чтобы быть собой. Нужна ты.
  Помнишь детскую хитрость? Когда закрываешь ладошками глаза, и всё вокруг пропадает. Я думаю, это не хитрость. Это неизбежность. Как в компьютерной игре. Существует лишь то, что я вижу и пока я это вижу.
    Благодаря тебе я узнал больше. Я узнал, что не только ты существуешь для меня, но и я существую для тебя. Не знаю, зачем я существовал раньше. Может быть, для того, чтобы ты встретила меня? И теперь всё, что со мной происходит, реально только потому, что я думаю, как рассказать тебе об этом.
   Ты помнишь наш пикник в весеннем лесу? Термос с горячим чаем, а кругом какие-то шишечки, листочки. Так хотелось выразить это в словах. Чтобы при чтении эти наши мелочи виделись такими же радостными и осмысленными.
    А помнишь, я рассказывал тебе, как выходя из-за стола после ужина, сказал маме «спасибо» и заметил через окно чудесный закат? Так захотелось поделиться с тобой. Или хотя бы сказать, что хочется поделиться. Чтобы мы вместе это почувствовали. Я поставил чашку в раковину и снова сказал маме «спасибо». Она пошутила, что ей и первого было достаточно. Я сразу рассказал тебе об этом. Ты улыбнулась.
    Помнишь, как мы вечером гуляли по набережной? Я был тогда без очков и сказал, что фонари мне видятся издали похожими на одуванчики? А ты пыталась сфотографировать закат. Но он получался каким-то не таким.
    А помнишь? Нет. Этого ты не можешь помнить.
    Мне никогда не нравились твои брови. Ты их выщипывала и докрашивала. Издали смотрелось хорошо. Но ведь я никогда не смотрел на тебя издали. Ты же знаешь, что я хорошо вижу только то, что рядом. Только оно для меня существует.
    Я помню тот тёплый до ржавчины электрический свет. Ты сидела за столом, вертя в руке стакан и задумчиво разглядывая, как по его дну словно улитка ползёт выжатый чайный пакетик. Потом спросила:
    — Ты доел?
    Еда потеряла вкус. Сырые куски ваты. В горле, во всём теле здоровенный ком. Я решил в последний раз проводить тебя.
  Мы остановились возле забора. Дул холодный ветер. Было неуютно. Металлическая конструкция слегка подалась на нас, а затем, издав глухой звук, вернулась в исходное положение. Тяжёлый воздух после дождя. Я протянул тебе руку на прощание. Ты взяла и убрала её к себе в сумку. Затем отвалилась нога. Ты не наклонилась, чтобы поднять её. Следом отвалилась вторая. Языка не было. Я ничего не мог сказать. Ты ушла.
    Снова подул ветер. Забор качнулся, но уже беззвучно. В тени возле столба я увидел ромашку. Может быть, нечётное? Подойдя ближе, разглядел вызревший и облысевший под дождём цветок мать-и-мачехи.
    
©    Илья Карамышев