Татьяна КУРМАЗИЯ
г. Минск

Родилась 2 августа 1992 года в г. Петрикове Гомельской области. Стихи начала писать примерно в возрасте шести лет. В 2015 году окончила филологический факультет Белорусского государственного университета по специальности «Белорусская филология (литературно-редакционная деятельность)». Работает редактором. Член Международного союза писателей и мастеров искусств. Дипломант II степени VII Всероссийского конкурса-фестиваля мелодекламации имени В. В. Верушкина «Петербургский ангел-2018». Призер Минского гала-концерта Международного фестиваля «Всемирный день поэзии -2018» в номинации «Самое красивое выступление». Лауреат II-ой степени IV Международного молодежного фестиваля-конкурса поэзии и поэтических переводов «Берега дружбы». Участник II Межрегионального форума молодых писателей Минской, Гомельской и Гродненской областей. Публикации: сборник ста поэтов «Стихи, какими они должны быть», изданный в рамках проекта петербургской поэтессы Стефании Даниловой (2019 г.); сборник переводов участников IV Международного молодежного фестиваля-конкурса поэзии и поэтических переводов «Берега дружбы» «Срэбная крыніца» (2019 г.); литературно-художественные журналы «Нёман», «Маладосць».

Я ПОМНЮ

*   *   *
Мне кажется, нам с тобой много сотен лет.
Мы — пара небесных тел, пригвождённых к солнцу.
Оно по оси нас кружит и зло смеётся,
В пространство раздав вай-фаем белёсый свет

Он сух и горяч. Он не предназначен греть,
И каждому, кто нарушит его границы,
Навек суждено в сиянии раствориться.
Я не назвала бы лёгкой такую смерть.

Ты знаешь, я правда думаю: нам пора
Кометами стать, сорвавшись с цепи орбиты,
Чтоб в мгле безвоздушной, бисером звёзд расшитой,
Хвосты оставлять, как росчерки от пера.

И будет гореть, как прежде, средь тишины
Огнём измождённым брошенное светило.
Ах, только бы сил и мужества нам хватило
Оставить его, не чувствуя в том вины.

*   *   *
Они говорят: «война», а потом смеются.
Они не видали дзотов и блиндажей.
Им матери наливают варенье в блюдца
И тихо вздыхают: «Вымахали уже…».
У них — подвороты, маечки фирмы Zara,
Кислотные пряди, кроссы от Adidas…
Они не вдыхали копоть того пожара,
Что сёла глотал, по карте ужом змеясь.
Им четверти века нет. Ну, почти что дети.
Какая война? Экзамены, институт…
А сколько таких гранатами в сорок третьем
Рвало на куски, впечатывая в маршрут
Бессмертных полков, шагающих по Союзу,
Которого и в помине уж нет давно?
Какие к чертям кроссовки, начёсы, вузы?
Ведь это же было, было! Сейчас в кино
Показывают залитых томатным соком,
Диетами изнурённых экранных див.
На линиях обороны стоят высотки.
Всё стёрто почти, а что же там, впереди?
Кто вспомнит об этом лет через эдак двадцать?
Кто бережно пыль платком с орденов сотрёт?
Кто детям своим расскажет (хотя бы вкратце)
О том, как войска ломились по рекам вброд,
О том, как кричали матери, отдавая
Земле сыновей, как немец стрелял в упор
В девчушку? И боль в глазах у неё такая
Была в этот миг, что кажется до сих пор,
Как вражьим штыком, той болью пронизан воздух.
Она — в каждом камне улиц и площадей,
И если содрать обыденности коросту
С души — ты в себе её можешь разглядеть.

Нам, детям, шагнувшим в третье тысячелетье,
Непросто услышать этот безмолвный крик,
Но смотрят они: Наташи, Ульяны, Пети —
На нас со страниц навязанных школой книг.
Как в зеркало смотрят: губы, глаза и уши
Совсем как у них. И, может быть, голоса
Вот так же звенят. Давай же! Замри. Послушай!
Они тишиной пытаются рассказать,
Как небо пылало, падали мессершмитты,
Как в ямы людей, охапками, — что собак!
Они не фантомы. Просто они… забыты,
Отмечены в списках, словно досадный факт.
И это — сейчас. А что будет с ними завтра,
Когда отголоски смоет грядущий час?
И я повторяю тихо, почти как мантру:
Я помню, я помню, помню… Я помню вас…

*   *   *
В дымке рассветной, словно немые пятна,
Узкие корабли покидают порт
И парусами воздух глотают жадно.
Курс обозначен. Солнце ласкает борт.

Лёгкие чайки кружат в небесной сини,
Крыльями задевая за облака.
А корабли полмира исколесили.
Берег родимый грезится морякам.

Жёны ночами плачут о них в подушки,
Дети не помнят лица своих отцов.
Даже привычный ром из щербатой кружки
Медленно оседает внутри свинцом.

Воздух горячей глыбой повис над рубкой.
Кажется, что до суши рукой подать,
Но коммодор*, пыхтя почерневшей трубкой,
Бросил приказ скорей паруса поднять.

Небо накрыло линию горизонта.
Плачут, надраив палубу, моряки.
Реет проклятье над королевским флотом.
Дьяволу возвращение не с руки.

«Слышите, братцы, а коммодор-то спятил!», —
Зло отчеканил старый седой матрос.
«Все мы рехнулись в этом аду, приятель», —
Бросил сквозь зубы боцман, крепивший трос.

Небо седое словно прогнулось ниже.
Солнце круглится жаркой сковородой.
«Братцы, я землю на горизонте вижу!» —
Сдавленный крик проносится над водой.

Вновь коммодор пускает из трубки кольца,
Снова в туман попятились берега.
Сердце матроса часто и гулко бьётся.
Ноет давно утраченная нога.

Время глотает поочерёдно годы.
Выросли дети, внуки ушли в закат,
А корабли всё так же взрезают воду.
И впереди по курсу маячит ад.

* Коммодор — в Англии, США и Голландии командир соединения кораблей, не имеющий адмиральского звания.

*   *   *
И как бы там ни было, что бы там ни случалось,
Со мной неизменно падают в пустоту
Все годы рефлексии. Боже, какая малость.
А я всё лечу и думаю, что иду.

А я всё карабкаюсь, думая, что наверх, но
На голову сыплет небо сухой песок.
Я скоро достигну дна, и вот тогда, наверно,
В груди разорвётся что-то наискосок.

И будет нейтральная, будет большая пустошь
Смотреться в меня, как некогда я в неё.
А я успокоюсь и, вдруг научившись слушать,
Узнаю, о чём так долго она поёт. 

*   *   *
Лучше-ка, Таня, попусту ты не плачь 
(Все «Спорттовары» мира полны мячами),
А погляди, как времени злой палач
Рубит года, что головы, без печали.

В реки — большие склады самоубийц —
Всё продолжают падать мячи из пальцев
Сотен таких же глупых, как ты, девиц —
Не повидавших истинных бед страдальцев.

Слышишь, Танюша, выросла ты давно,
Мама и папа выучили, одели.
Хватит лежать у берега, как бревно,
И наблюдать мелькание дней недели.

Ты и не помнишь, верно, чего ревёшь.
Мячик давно крутым унесло теченьем.
Дырку в груди игрушкою не заткнёшь
И не залечишь Карлсоновым вареньем.

Будь осторожна, Таня! Вернись домой,
Там ждут еды аквариумные рыбки.
Видишь, под грязно-серой речной водой
Детства гниют резиновые обрывки.

*   *   *
Опять ноябрь, опять стучится осень
В моё окно ржавеющим листом,
И неба застывающая просинь
Надрезана курлычущим крестом.

И этот крест, плывя неспешно к югу,
Благословляет гладь холодных рек,
А куст рябины шепчет мне, как другу:
«Взгляни вокруг, упрямый человек...

Ты видишь холод, грязь и увядание,
В твоих глазах — растерянность и страх.
Возьми багряных ягод на прощание,
И пусть горят они в твоих руках

Костром надежды, маленьким и жарким,
Что согревает душу в трудный час.
Не отвергай осеннего подарка,
Покуда мой светильник не погас.

Храни его, когда листок последний
Сорвёт ветрами с плачущих ветвей,
Когда зима, расшаркавшись в передней,
Наставит всюду снежных волдырей.

Когда покинут радость и терпение,
Когда сожмётся сердце в липкий ком,
До красных ягод ты без промедления
Дотронься холодеющим перстом.

И вновь пожар багряный разгорится,
Тоска отступит, и печаль уйдёт.
Всё умирает, чтобы возродиться.
Да будет так, а не наоборот».

И я внимаю, отпустив тревогу,
Сжимая горсть багряную в руке,
А клён всё сыплет листья на дорогу,
Как золото отринувший аскет.

*   *   *
Оттепель в рёбра ударит, чихнёт капелью,
Выгнет облезлую спину дворовый кот,
Птицы встряхнут небеса хрипловатым пеньем —
Всё по сценарию вот уж который год.

Но, с непривычки, сощурив глаза от солнца,
Выпростав тонкие пальцы к его лучам,
Кто-то звеняще-доверчиво рассмеётся.
Солнечный зайчик прижмётся к худым плечам.

Ворон седой покачнётся на тонкой ветке,
Ветер бутылочным звоном сыграет марш.
Люди, квартирного улья покинув клетки,
На чудака озирнутся — мол, что за блажь! 

Бросят озлобленно: «В сторону! Дай дорогу!»,
Время спеша обратить в медный блеск грошей.
Он улыбнётся. Помашет рукою Богу.
Солнечный зайчик прижмётся к его душе.

©    Татьяна Курмазия