Русская классика
Мамед ХАЛИЛОВ
п. Пречистое, Ярославская обл.

 ДВЕ СТИХИИ В ОДНОЙ ДУШЕ
Романтизм и реализм в творчестве М. Ю. Лермонтова

    Среди блестящей плеяды отечественных поэтов и прозаиков, классиков русской литературы, совершенно особняком стоит М. Ю. Лермонтов. На протяжении почти двух веков его творчеством восхищаются, спорят о нём и пытаются разгадать чарующую магию его произведений, которые не оставляют равнодушными читателей разных возрастов и разных социальных слоёв.
    Что же есть такого в произведениях и в личности поэта, что заставляет нас через головы столетий «тоской томиться» и «безутешно ждать», когда «матерь божья» окружит «счастьем душу достойную»?
    В поисках ответа мы воспламеняемся огненной страстью неистового Демона и гордым свободолюбием Мцыри, трезвеем от холодного отчуждения Печорина и истекаем кровью в полдневной жаре «в долине Дагестана». Неужели душа обязана пройти через все эти страсти, чтобы в конце концов устало выдохнуть:

                Горные вершины
                Спят во тьме ночной;
                Тихие долины
                Полны свежей мглой;
                Не пылит дорога,
                Не дрожат листы…
                Подожди немного,
                Отдохнёшь и ты?
                             («Из Гёте»)

    А как же тогда стон отчаяния и горькая ирония, пронизывающие лермонтовскую «Благодарность»?

                За всё, за всё тебя благодарю я:
                За тайные мучения страстей,
                За горечь слёз, отраву поцелуя,
                За месть врагов и клевету друзей;
                За всё, чем я обманут в жизни был…
                Устрой лишь так, чтобы тебя отныне
                Недолго я ещё благодарил.
                                 («Благодарность»)

    Творчество М. Ю. Лермонтова вопросов ставит больше, чем даёт ответов. Философы и литературоведы, писатели и культурологи, начиная с В. Белинского и Н. Чернышевского, и кончая нашими современниками, изучают и анализируют его произведения, его переписку и обстоятельства личной жизни, пытаясь понять, разгадать тайну неослабевающего с годами эмоционального воздействия его поэзии на современников и потомков.
    Если поэзия Г. Державина — это духовный экстракт золотого, Екатерининского века русского дворянства, с его сибаритством, с его пасторальной умиротворённостью, с отеческим ворчанием по поводу несовершенства жизни, когда поэт может с патриархальным добродушием «истину царям с улыбкой говорить»; если поэзия А. Пушкина — это торжествующая симфония первооткрывания, упоение безграничной художественной мощью «обмирщённой, подённой», но выражению О. Мандельштама, речи, когда любые запреты и табу на поэтическое высказывание воспринимаются как личное оскорбление; то поэзия М. Лермонтова это столкновение, противоборство полярных стихий — пламенного пафоса возвышенного романтизма и охлаждающего душа диктуемого жизнью реализма.
    Выросший на философии Шеллинга, романтизме Д. Байрона и В. Скотта, на переливающейся всеми гранями смысловых оттенков поэзии А. Пушкина, с одной стороны, и мрачной атмосфере Николаевской реакции, с другой, ⁠— Лермонтов и в творчестве своём пользуется методом противопоставления духа и быта. В самом этом противопоставлении Лермонтов не оригинален, это излюбленный приём романтической поэзии и прозы, но Лермонтов смотрит глубже. Несовершенство жизни предопределяет трагедийность образа героя, подчёркивает противоречие между небесной гармонией и земным несовершенством. И причина несовершенства земного в самом человеке, и это несовершенство не предопределяется роком, судьбой, как у Е. Боратынского — оно может быть преодолено человеком. Такое философское понимание и определяет героико-эпический характер лирического героя Лермонтова, в котором противодействуют мотивы сверхличностные и мотивы земные. Например, в стихотворении «Небо и звёзды» поэт говорит:

                Люди друг к другу
                Зависть питают;
                Я же, напротив,
                Только завидую звёздам прекрасным,
                Только их место занять бы желал.

    Всё юношеское творчество Лермонтова это мотив одиночества, рождённого недостижимостью идеальной гармонии. Но Лермонтов в отличие от других романтиков анализирует само чувство хоть и в русле романтической проблематики вечного и временного, бесконечного и конечного, однако сама эта метафизика выступает у него в форме диалектических противоречий реального, психологически-конкретного сознания. Лермонтов одновременно и переживает и выражает свои переживания. Внутренний монолог, обращённый к самому себе, становится диалогом. Это способствует раскрытию против собственного сознания, через которое раскрывается противоречие жизни вообще ( «И некому руку подать.» , «А годы проходят — всё лучшие годы», «В минуту душевной невзгоды» и т. д.) Антитеза прозы жизни и поэзии идеала, при видимой доминанте прозаической речи, художественно воплощает победу реального над идеальным. Лермонтов обнажает раздвоение субъективного сознания — мысль становится внутренне противоречивой.
    Если для Пушкина этапы отдельной человеческой жизни (рождение — зрелость — смерть) естественны и закономерны, как исторически неизбежный, всечеловеческий закон:

                     Увы! На жизненных браздах
                     Мгновенной жатвой поколенья,
                     По тайной воле провиденья,
                     Восходят, зреют и падут;
                     Другие им вослед идут…
                     Так наше ветреное племя
                     Растёт, волнуется, кипит
                      И к гробу прадедов теснит.
                      Придёт, придёт и наше время,
                      И наши внуки в добрый час
                      Из мира вытеснят нас.

    У Лермонтова же поколение осмысливается как обречённое, ничего не оставляющее потомкам:

                      И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
                      Потомок оскорбит презрительным стихом,
                      Насмешкой горькой обманутого сына
                      Над промотавшимся отцом
                                                                  («Дума»)

    Для Лермонтова мера оценки гуманистических идеалов и внутреннего мира личности заключена в личном деянии.
    Чувство возможности, желательности поступка, переживание его как действительного, реального, как некоего идеального общественного поведения выдвигает Лермонтова из круга людей своего времени. Вместе с тем прямого действия нет, и поэт сознаёт себя представителем ущербного поколения, не выступающего открыто против власти, не жертвующего собой. Сознание поэта объективировано. Проникновение в лирику объективных моментов выводит её за пределы романтической лирики обычного типа. В этом плане центральное, ключевое место в поэзии Лермонтова занимает стихотворение «Дума» - сложное, многожанровое произведение, где элементы оды, сатиры и элегии, совмещаясь в одном лирическом комплексе, оказываются подчинёнными индивидуально-конкретному и психологически обоснованному переживанию лирического героя. Несмотря на отсутствие в «Думе» стилистического и интонационного единства (Впрочем, так же, как и в «Смерти поэта», в стихотворении «И скучно и грустно» и целом ряде других), здесь нет и простого механического сцепления отдельных жанровых особенностей элегии и сатиры. Единство стихотворения достигается благодаря единству авторского переживания, которое свободно и психологически обоснованно воплощается в разнообразных жанровых формах.
    Если для ранней лирики Лермонтова характерны мотивы отчуждения, изгнанничества, апатии и смерти, то уже с 1830 года в его творчестве появляется особый жанр — жанр лирического размышления, в центре которых не событие, а определённый момент непрерывного процесса самоанализа и самоосмысления. В его творчестве начинают просматриваться элементы диалектики, которые выражаются в форме поэтических антитез покоя и деятельности, земного и небесного, жизни и смерти, добра и зла. В 1832 — 1836 г.г. в творчестве Лермонтова получают развитие нравственно-философские темы. Действительность рассматривается в контексте противоречий, присущих сознанию героя, то есть индивидуальное сознание как отражение социальных процессов. Отсюда и углубленный самоанализ, психологическая рефлексия. В эти же годы значительно расширяется и диапазон художественных исканий Лермонтова. Это и обращение к фольклорным началам как в «Боярине Орше», где идеализируется романтический индивидуализм, превозносится культ храбрости, удали и страсти. И, как противовес Арсению из «Боярина Орши», в те же годы создаётся образ Калашникова из «Песни про царя Ивана Васильевича…», где через фольклор Лермонтов передаёт мысль о внутренней оправданности и глубине христианского закона, вошедшего в психологию, быт и обычаи русского люда. Эти же искания Лермонтова хорошо просматриваются в его прозаических произведениях: от исторического романа из эпохи пугачёвского движения — «Вадим» до светского романа «Княгиня Лиговская».
    Отличительная особенность «Вадима» — сочетание в нём субъективно-лирического начала с объективно-повествовательным. Центральный персонаж романа герой-мститель, в котором «одно мучительно-сладкое чувство ненависти, достигнув высшей своей степени, загородило весь мир» (гл. XIV).
    В противоположность «Вадиму», центральный персонаж «Княгини Лиговской» —  вполне ординарный герой. Это светский человек, внутренние душевные коллизии которого находятся в сфере явлений и чувств, возможных и понятных именно в этой среде.
    Все эти искания,  в конечном счёте, явились той философской, нравственной и художественной основой на которой и базируются зрелые поэтические и прозаические шедевры М. Ю. Лермонтова.
    Высшими достижениями романтической поэзии Лермонтова — не только по своей проблематике, но и по языку, безусловно, являются поэмы «Демон» и «Мцыри». И исповедь Мцыри, и монологи Демона явились результатом длительной творческой работы, но внешне они предстают читателю почти как импровизации, сплошной речевой поток, захватывающий и гипнотизирующий читателя. В этих поэмах логическое завершение развития антитез Лермонтова: Демон, живущий с проклятием на устах, в конце концов, приходит к искупительному, очищающему страданию, как к мере внутренней ценности человека; Мцыри умирает «никого не проклиная». Тем самым здесь Лермонтов предвосхищает толстовскую критику общества с позиций естественного сознания.
    Второй вершиной эволюции литературного, художественного сознания Лермонтова явился «Герой нашего времени».
    Проблема социальной обусловленности поведения человека, форм его психической жизни, и исторической закономерности жизни народа, неизбежно приводит к вопросу о свободе воли, индивидуальной ответственности личности и, с другой стороны, к вопросу о роли случая и фатальной предопределённости в жизни общества и индивидуума. Лермонтов отказывался судить своего героя по общепринятым меркам, он давал анализ психологии общества в целом. Аналитический характер романа был величайшим художественным достижением Лермонтова, затем усвоенным критическим реализмом, в частности Ф. М. Достоевским.
    На вопрос о непреходящем интересе к творчеству М. Ю. Лермонтова, поставленный в самом начале статьи, исходя из всего вышесказанного, можно ответить следующим образом:
    Первое: творчество Лермонтова — наглядная иллюстрация развития личности от юношеского максимализма до осознания очистительной функции страдания, и второе: впрочем об этом Михаил Юрьевич сказал сам Ю. Ф. Самарину в Москве (апрель 1941г.) незадолго до своей смерти: «Хуже всего не то, что известное количество людей терпеливо страдает, а то, что огромное количество страдает, не сознавая этого».

    Не относятся ли эти слова и ко дню сегодняшнему и к нам, ныне живущим?

©    Мамед Халилов