Евгений ОБУХОВ
г. Дедовск, Московская область

ГОГОЛЬ-МОГОЛЬ

    Этой мой Дедовск, исхоженный с детства вдоль и поперек. Я выгуливаю по знакомым улицам племянника, привезённого в пятницу из далёкого города Касимова. Он брошен на меня, чтобы его предки смогли свободно помотаться по московским супермегамаркетам и закупить для жизни в Касимове всякий будущий хлам. Парню семь лет, ему всё известно из интернета и он на всё имеет собственное мнение.
    Я назидательно рассказываю ему, что раньше Дедовск назывался посёлком Гучково, и что вот на этом месте был деревянный клуб, а потом построили красавец дом культуры.
    — Здесь я в молодости работал худруком. То есть, художественным руководителем.
    — Да я знаю, что такое краткое худрук. Тебя уволили?
    — Ну, почему, уволили?! Я сам ушёл. Надо было в армию.
    — На войну?
    — Ну, почему на войну. Просто в армию… Ой, гляди — Гарик Доманов идёт. Одноклассник, седой уже! Мы лет пятнадцать не виделись.
    — Он что, сидел?
    — Ну, отчего ж, сидел?!
    — Потому что ровно пятнадцать лет дают за изнасилование.
    Я оглядываюсь, не слышал ли Гарька, которому я только что радушно покивал.
    — Господи, Артур, где ты набрался?! Изнасилование… Он хороший. Мы, когда совсем молокососами были, с Домановым вместе на свидание бегали, поодиночке не решались. Вот тут в городском парке, где сейчас всё вырубили и выровняли, была беседка — и нас девочки ждали. Они тоже вдвоём приходили.
    — Путаны?
    — Ч-чёрт, ну почему — путаны? Просто девочки. 
    — А где вы их тискали, в беседке?
    — Упс, блин! Мы их не тискали. Мы за ручку ходили, очень романтично. В наше время так и говорили: «он с ней ходит». Это потом, когда мы все выросли, я на той, которая в детстве была Игорькова девушка, чуть не женился. В гости к ней наведывался, к институтским коллоквиумам вместе готовились. Коллоквиум — это…
    — Да, я знаю. А почему не женился? Вас в постели матец застукал?
    — У меня сейчас от тебя мозги взорвутся: какой ещё матец?! Кто застукал?!
    — Да в рекламе. Они целуются, и вдруг — предки ломятся в её комнату. Она говорит парню: «Это матец!»
    — Да не «матец», а «мой отец». У актрисы в рекламе дикция такая. Слушай, о чём мы говорим — всю ерунду собрали! Знаешь что, я устал с тобой тут. Пойдём вон в кафе посидим. Куплю тебе, чего захочешь. А себе возьму коктейль…
Племянник открыл рот, чтобы… Но я его опередил:
    — …молочный. И гоголь-моголь, они тут делают.
    — Чего?!
    Артур замер и внимательно поглядел мне в лицо снизу вверх: придумал я такое угощение или оно существует на самом деле? А я испытал мимолётное чувство приятного мщения:
    — А-а, не знаешь, что такое гоголь-моголь?! Что ж у тебя за детство такое унылое?!
    Он взял мою интонацию:
    — Ну, почему ж — унылое?
    — По качану. Гоголь-моголь не знаешь, из рогатки,  небось, не стрелял… На ломе не катался с горки.
    — На каком ещё ломе?
    — На обычном. Тогда ведь компьютеров, ватрушек и сноубордов всяких не было. Не изобрели ещё. И нам отцы гнули толстый железный прут. Справа-слева по снегу как полозья, на эти концы ногами становишься. А середина прута кверху петлёй, за неё руками держишься. Назывался — лом.
    — Ух, ты! Прикольно. Я бы покатался.
    — Сейчас не на чем. Бомжи город очищают и весь металл в скупку сдают. Железный прут днём с огнём не найдёшь… А хочешь, болты в стену покидаем? У меня в гараже есть — берёшь гайку, два болта, а между ними серу со спичек стругаешь. Знаешь, как шарашит! Или поджигу сделаю, у меня трубка подходящая тоже есть…
    Артур смотрит на меня с восхищением и явным уважением. Решает:
    — Болты надо вечером, чтоб огонь красиво пыхал. Я потерплю. А пока давай гоголь-моголь. Купи мне два — уж пробовать, так пробовать!
    И мы идём в кафе. Следующий час проходит почти в полном молчании. И я ещё больше начинаю ценить яичные желтки, взбитые с сахаром: эта штука будет посильнее «Фауста» Гёте!

©    Евгений Обухов