Татьяна АНДРЕЕВА
г. Вологда

    Татьяна Александровна Андреева — кандидат филологических наук, писатель, автор книг, вышедших в Вологде: «Прощай, ХХ век», мемуары (2010 год), «Вологодская бывальщина», сборник рассказов (2014), «Уходящее лето», сборник стихов (2010), «Волшебная повесть о городских птицах» (2015), «Сказки из Вологды для взрослых и детей» (2016), «Стихи для детей» (2017), «Своим чередом», сборник рассказов (2018).   Её рассказы публиковались в журнале «ЛАД Вологодский» (2007 — 2017 г.г.), в московском журнале «Лиффт» (2017), в журналах «Крым» и «Доля» (2017, 2018).  

  ВОЛОГОДСКАЯ БЫВАЛЬЩИНА

    Вологодская область отличается не только своей прекрасной природой, прозрачными борами, чистыми реками и озерами, но и такими же чистыми,  добрыми людьми.  Удаленность области от столиц и городов-миллионников до сих пор помогает сохранять самобытность вологжан, старинную русскую культуру и свою, некнижную речь — вологодский диалект и входящие в него говоры.  Еще двадцать лет назад в северо—восточных районах области «цекали» («ницево», «цветоцки», «целовек», «цасто» и тому подобное), частили в разговоре (говорили быстро).  Мелодический рисунок фраз напоминал интонации английской речи, падая с высокой ноты вниз, а затем снова высоко поднимаясь.  На западе «чекали» («овча», «делаетча», «смотрича»), и использовали не характерный для русского языка пассивный залог в глагольных формах («упадено было»), и так далее.    
    Здесь представлена малая часть рассказов, записанных автором в разных районах Вологодской области и в самой Вологде, и опубликованных в книжке «Вологодская бывальщина» в 2014 году.  Эти рассказы отображают характерные черты вологжан, их юмор, находчивость, простоту, а также те языковые особенности, о которых говорилось выше, и относятся к шестидесятым, семидесятым, девяностым годам прошлого столетия, а также к началу двадцать первого века.  Истории взяты из жизни, а потому словечка из них не выкинешь, даже если это словечко ядреное, не всегда приличное и режущее нежное ухо интеллигента.  

Тарногские истории

         Не в аппетит…

    В конце семидесятых годов прошлого столетия я работала в Тарногской средней школе учительницей английского языка.  С подружкой Гелей мы жили на квартире у Вали-магазинщицы, (так местные жители называли продавцов магазинов).  Валя была пролеченной запойной алкоголичкой, уволенной с работы и вынужденной сидеть дома.  Свои дети у нее выросли и разъехались, ждать их раньше следующего лета не приходилось.  А Валин муж, любя ее, хотел, чтобы она отвлекалась от своей болезни, хотя бы в заботах о чужих людях.  Валя честно хотела бросить пить и со всей страстью окунулась в домашнее хозяйство и заботы о нас с Гелей.  Мы даже договорились, что она будет кормить нас завтраками и обедами, а мы будем платить ей за квартиру и стол немыслимые по тем временам деньги — тридцать рублей в месяц.  Валя доставала в магазине лесников, где она раньше работала, колбасу, сыр, дефицитные рыбные консервы, шоколадные конфеты и все это выставляла утром к самовару, приготовленному к нашему уходу в школу.  А вот с обедами ничего не вышло, потому что готовила она ужасно.  И это приводило Валю в минорное настроение. 
    Вечером мы заставали нашу хозяйку грустно сидящей у того же самовара, подпершей щеку рукой и говорившей на дивном местном диалекте: 
    — Ой, дефьки! Цельной-от день емь, емь и все не в аппетит!  

Признание

  Как я радовалась, когда на перемене ко мне подходил какой-нибудь пятиклассник и спрашивал, «окая и цекая», а также растягивая по-тарногски гласные звуки: 
    — Татьяна Александровна-а-а, скоро английськой-от будёт?  
    А, когда я говорила: 
    — Через два дня, — слышала в ответ: 
    — Довго ждать! 
    Или зимой, пятиклассники приглашали меня кататься с горки на санках, говоря: 
    — Татьяна Александровна, пойдем на цюноцках катаце! 
 

Посетители

    Начались студенческие каникулы и ко мне приехали в гости брат Шура с нашим общим другом Славкой Поповым, посмотреть, как я устроилась и как складывается моё житьё-бытьё.  
    Они появились внезапно, прибыв в школу прямо с самолета.  Как же мы с Гелей радовались!  Наша хозяйка по этому случаю напекла несъедобных пирогов, но мы их ели, болтали  и хохотали от души.  Заняться ребятам было особенно нечем, поэтому они, как прилетели, так быстренько и улетели, оставив у нашей хозяйки неизгладимые впечатления, от веселой болтовни и песен под гитару.  
    Хозяйка Валя, несмотря на немногословность, умела смотреть в корень и давать сногсшибательные характеристики людям.  Не знаю, что она говорила обо мне, но Гелю называла «трехшерстной», за то, что крашеная Гелина головка была местами светлее, местами темнее, а где и рыжиной отдавала.  Про юркого и вездесущего Славку она сказала, что «у этого и на ж…е глаза есть!»  Причем, эта характеристика была ему дана без юмора и с большим уважением, поскольку слово на букву «ж» было и является в Тарноге вполне обиходным, и входящим в речевую норму. 

Странь

    В словаре Даля слово «странь», описано, как производное от слова странник, человек бродячий и праздно, шатающийся.  В тарногском диалекте, сохранившем много старинных русских слов, «странь» обозначает непутевую, гулящую женщину.  Творительный падеж от этого слова звучит, как «стране».
    До перестройки колхозники и частники сдавали молоко на местный молокозавод, причем за сущие копейки.  Тащит как-то утром Евлампия ведро с молоком на молокозавод, а навстречу ей идет старушка соседка, и спрашивает:
    — Куды молоко несешь?
    — Стране сдавать.
    — А что странь сама-то к тебе прийти не можот?

Месть

    У милиционера Васьки с Верхнего Погоста на заднице выскочил чирей.  До районного центра далеко, да и стоя неудобно ехать, а в деревне из лекарей — одна только знахарка, бабушка Текуса, которую Васька притеснял, завидуя её заработкам.  Однако чирей зрел и причинял нешуточную боль.  Делать нечего, пришлось идти к Текусе.  
    Текуса посмотрела на чирей, помазала его чем-то вонючим, взяла с Васьки двести рублей и велела приходить через три дня.  Вечером к знахарке забежала соседка, и Текуса поспорила с ней на двести рублей, что через три дня Васька покажет свою голую задницу из окошка её избы.  Соседка этой новостью взбудоражила всю деревню.  Васька явился, как было условлено, через три дня.  От боли он хромал и постанывал.  Текуса, сославшись на слабость зрения, велела ему подойти поближе к свету, к самому окну, снять штаны и показать чирей.  Васька выполнил ее просьбу.  Она ещё раз чем-то помазала больное место и сказала, что теперь всё пройдет. 
    — Пройдет, пройдет, — ворчал Васька.  — Не умеешь лечить, дак, не берись, отдавай мои двести рублей, — потребовал он.
    — Подавись ты своим рублям, посмотри вон в окно, я со всей деревней поспорила на двести рублей с каждым, что покажу им твою голую жо.у!», ответствовала Текуса.

Сам договаривайся    

    Митька до трёх лет сосал у матери грудное молоко.  Ей это мешало работать, и она отказалась давать Митьке грудь.  Сынишка бегает за ней и просит: 
    — Мамка, дай титю!  Дай титю!  
    Мать не обращает на него внимания.  Тогда Митька жалуется отцу:
    — Папка, она мне титю не даёт! 
    — Сам договаривайся, она и мне не даёт!

Работа тонкая ума…

    Бабушка Густя, восьмидесяти лет от роду, пошла как-то раз в лес за малиной.  Ближний лес вырубили, и она ходила по вырубкам в поисках ягод.  Наконец, устала и начала выбираться на дорогу.  Неожиданно, она  зацепилась ногой за корень, который торчал из земли, и упала в ручей.
    Лежит в ручье на спине и думает:
    — Как бы мне так встать, чтобы и в сапоги не попало и в уши не затекло?

Железная логика
    Сколотил Федька туалет новый и сел в него.  Мимо идёт соседка:
    — Петрович, ты бы хоть дверь сколотил!
    — Дверь?!  А зачем, что тут брать-то?

Пост

    Супруги Миша и Валя — высокие и полные молодые люди.  Однажды решили они похудеть и договорились соблюдать Великий пост.  Непосредственно перед постом Валя говорит: 
    — Поститься будем.  Но учти, Мишка, что во время поста и сексом заниматься нельзя!
    — Ну, не все же бабы постятся! — отвечал Мишка.

Каратэ 

    В деревню приехал каратист.  Деревенские пошли к Ване-кузнецу уговаривать, чтобы он вступил с каратистом в бой, как самый сильный и крупный мужик в деревне.  Иван долго отказывался, но всей деревней его уговорили.
    Вышел Ваня на улицу, стоит, расправив плечи, мускулами поигрывает, богатырской силе своей радуется!  Смотрит, встал напротив него каратист — маленький, жидковатый мужичок.  Иван усмехнулся, ну, думает, этого-то я уложу!  Каратист разбежался и Ване в грудь ногой как даст!  Иван упал, лежит и не шевелится.  Подбежали к нему деревенские, спрашивают:
    — Как ты, Ваня? 
    Он глаза приоткрыл и говорит:
    — Каратист еще здесь?
    — Здесь.
    — Ну, так, когда уедет, скажете.  Я всей деревне пиндюлей навешаю!

Бабаевская история

    Женщина рассказывает другой женщине:
    — Колькя у меня дурак дураком, дак ведь с мотоцикла упадено было!

Череповецкая история
    Идут две подруги из лесу с грибами, только перешли мосток через речку, одна другой и говорит: 
    — Хочешь, анекдот расскажу?
    Только рот открыла — с мостка и свалилась, лежит, хоть и больно, а руку с корзиной вверху держит, чтобы грибы не рассыпались и шутит: 
    — Вспомнила череповецкую присказку — шла овча мимо крыльча, да как емнеча и перевернеча.  Овча, овча, хочешь белого хлебча, а она и не шевелича!
    Обе хохочут до слез.

     Вологодские истории

      О любви

    Мой старинный друг рассказал мне недавно, как, будучи еще студентом, подрабатывал летом массовиком-затейником на круизном пароходе, совершавшем длительный рейс из Череповца в Астрахань и обратно.  В те поры был он молод, энергичен и привлекателен благодаря широкой натуре и таланту чтеца.  Всю дорогу он безуспешно пытался склонить к адюльтеру молодую замужнюю женщину-шахматистку.  Однако к концу круиза дама стала проявлять к нему склонность и, наконец, вожделенный миг настал.  Она отдалась ему рано утром прямо на палубе в то время, когда пароход стоял на дне одного из шлюзов «Волго-Балтийского» канала.  В пылу страсти любовники не заметили, как вода стала заполнять шлюз, и пароход поднялся до уровня смотровой площадки, на которой находились нежелательные зрители в лице троих рабочих, обслуживающих шлюз, и нескольких любопытствующих.  Мой друг уже был близок к завершению страстных объятий, когда спиной почувствовал некоторое неудобство.  Чуть оглянувшись, он увидел радостно улыбавшихся зрителей и страшно смутился.  Они с подругой, несмотря на беспорядок в одежде, быстро ретировались с места преступления. Их сопровождал гром таких аплодисментов, каких он не смог снискать во всё время круиза за художественное чтение стихов Сергея Есенина, которые он любил и знал почти все наизусть.    

О литературе 

    Темной майской ночью, молодой кандидат филологических наук, доцент И. Ш. возвращался из гостей домой.  Только что прошёл теплый дождь, и асфальт был покрыт лужами, в которые падали красные тополиные серёжки.  Вдруг впереди он увидел картину, надолго запечатлевшуюся в его памяти.  В конце переулка стоял обычный фонарный столб с лампочкой под козырьком, которую качал весенний ветер.  Тень от фонаря металась над большой лужей, а в ней навзничь лежал пьяный человек и потрясал воздух душераздирающими воплями.  И. Ш. забеспокоился и подошёл поближе, вдруг нужна помощь?  Человек кричал: 
    — Начальник — сука, жена — б..дь, дети — сволочи!  Что делать?!  Как жить?!  Повешусь на х..!
    Вдруг он замолчал, последовала длительная пауза, а затем он громко и отчетливо сказал: 
    — Нет!  Сначала прочитаю «Блокаду» Чаковского, а потом повешусь!
    И. Ш., восхитившись приверженностью этого человека художественному слову и именно творчеству Чаковского, хотел даже написать последнему письмо, чтобы тот разыскал почитателя своего таланта и поил его водкой всю оставшуюся жизнь, но почему-то передумал.  

Спор о значении слов

    В начале семидесятых годов Т. А. преподавала английский язык на факультете иностранных языков в Вологодском педагогическом институте.  Как-то раз зимой, часов в восемь утра, она направлялась в институт.  Впереди неё по заснеженной улице Клары Цеткин шли два обычных вологодских мужичка, худеньких и низкорослых, прибитых морозом и похмельем.  Одеты они были неказисто в старые телогрейки, потрепанные шапки-ушанки, на ногах валенки с галошами.  При этом они вели неспешную и серьёзную беседу.  Т. А. шла совсем близко от них, и невольно слышала содержание этого поразительного разговора.     Тот мужичок, что был постарше и повыше ростом, ласково выговаривал второму: 
    — Сколько можно повторять тебе, Василий, нужно говорить не «пидарас», а «педераст», понял?! 
     

  
Из гостей

    Это было в начале семидесятых годов, когда Татьяна еще училась в пединституте.  После первого курса её направили на практику в пионерский лагерь.  Перед работой необходимо было сдать анализы, чтобы не занести пионерам какой-нибудь инфекции.  Анализы принимали в первой городской поликлинике и Татьяне, жившей тогда на улице Батюшкова, нужно было рано утром пройти по скверу, который и сейчас простирается за памятником Ленину, пересечь улицу Мира и выйти на Каменный мост, где и располагалась многие годы эта самая поликлиника.  
    В тот день июньское солнышко ласково пригревало пустынный и не проснувшийся еще город, одинокая кошка грелась в его лучах, развалившись на тёплом асфальте у заборчика сквера, на газонах цвели яркие цветочки и кругом царила благостная атмосфера, не предвещавшая никаких экстраординарных событий.  Полюбовавшись этой мирной картиной, Татьяна собралась перейти улицу в направлении популярной среди жителей Вологды «Пирожковой», когда с Каменного моста к этому самому месту вывернула нетвердо державшаяся на ногах старушка, в длинной чёрной юбке, в платочке и с большой сумкой в руках.  Шаткая походка говорила о том, что накануне она побывала то ли на проводах в армию, то ли на крестинах, и ещё не пришла в себя от выпитого алкоголя.      Быстро оглядевшись и не заметив на другой стороне улицы Татьяну, она присела под окном «Пирожковой» и принялась освобождаться от переполнявшей её жидкости.  Теплая струйка, дымясь, устремилась прямиком к памятнику Ильичу.  В тот самый момент её и застали на месте преступления, появившиеся со стороны Ленинградского магазина два молодых милиционера.  Они быстро подошли к нарушительнице порядка, подхватили её «под белые ручки», и практически понесли, упорно сопротивляющуюся старушку к вытрезвителю, который находился тогда чуть дальше по улице Мира.  Наконец она обессилела и только причитала жалобным голосом: 
    — Деточки мои, простите меня старую, не дотерпела до дома!  Из гостей иду!  Я больше никогда так не сделаю!  Ради Бога, отпустите!
    Милиционеры уже было сжалились над старухой, и на какой-то момент ослабили хватку.  Она тут же осмелела, и, размахнувшись, изо всех сил стала сумкой лупить по голове близ стоящего милиционера, сопровождая свои действия довольно лихим матом.  
    То ли она не поняла, что её собрались отпустить, то ли алкоголь снова вступил ей в голову!  Недолго думая, молодцы подхватили её тщедушное тельце и теперь уже прямиком потащили в вытрезвитель.

  Инициатива наказуема

    На вологодском автовокзале сбоку от платформ, к которым прибывают рейсовые автобусы, сделан навес над скамейками.  В этом, защищенном от ветра и дождя месте, в теплое время года можно подождать своего рейса.  Здесь же с самого раннего утра сидят пассажиры и редкие протрезвевшие бомжи.  У их ног прыгают многочисленные воробьи, поглядывая на людей и ожидая подачки, так уж их приучили сердобольные отъезжающие.   
    Я пришла на вокзал за полчаса до своего автобуса, скромно присела на крайнюю скамейку и стала наблюдать за разворачивающимися передо мной событиями.  От вагончика с хлебом уверенно отошла крепкая невысокая тётка с тяжёлой сумкой в руке.  Она приблизилась к скамейкам под навесом и, вынув из пакета пол батона, стала кормить воробьёв, с достоинством поглядывая на окружающих, дескать, вот какая я добрая.  Воробьёв было много, поэтому тут же образовалась шумная птичья свалка.  Покончив с едой, птицы вспорхнули на сетку, натянутую под навесом, и чинно расселись в ряд.  Тётка устроилась как раз под ними.  
    В ту же минуту ей на голову капнул один воробей, второй, третий…  Тётка вскочила и стала растерянно шарить руками по испорченной причёске.  Сидящая в стороне деревенская старушка, глядя на нее, философски заметила: 
    — Кто кормил — того и навоз.
    Я радовалась этой фразе до самой Тарноги.  
    Думая в пути об этом происшествии, я вспомнила о том, что в пятидесятые годы, когда вологодские крестьяне не имели возможности пользоваться химическими удобрениями, а коров и другой частный скот разрешалось пасти только в придорожной полосе или в лесу, навоз, как органическое удобрение, очень ценился.  Его собирали, те, у кого не было своей скотины, из-за него ссорились и говорили друг другу эту сакраментальную фразу: 
    — Кто кормил, того и навоз!  

Грязовецкие истории           
                 
          Осторожность

    Сгорела в деревне пекарня.  Ведется следствие.  Сторожа спрашивают:
    — Куришь?
    — Курю.
    — Наверное, это ты пекарню спалил.  Окурки-то, небось, на пол бросаешь? 
    — Не-е-е, я осторожный!  Я их в тесто кидаю.

Что с одной бабы взять?

    Этому разговору, без малого, шесть десятков лет. А то и больше.  Разговаривают два грязовецких мужика.
    — Ну, сколь детей у тебя, Ерофеич?
    — Дак, много ли одна баба натаскает? — Одиннадцать человек.

Значение сельмага в жизни крестьян середины 20-го века 
    У сельмага митинг, обсуждают последние известия.  А в деревне всего три злободневные темы: 
    — Кто, что про кого сказал.
    — Кто, что у кого украл.
    — Кто, с кем спит.

©    Татьяна Андреева