Александр ПОНОМАРЁВ
г. Липецк
УГОВОРЩИК

    В первую секунду он даже не понял, что произошло. Винты самолёта насвистывали блюз, и Борис дремал, откинувшись в удобное кресло из красного бархата, покрытого сверху кипельно-чистой белой салфеткой.
    Он открыл глаза и огляделся. В проходе, между рядами кресел, стояла невысокая девушка и, сдвинув брови, сурово смотрела на пассажиров. Лицо её исказила злоба. Она сжала руки в кулаки так, что видно было побелевшие костяшки пальцев.
    — Что вы сказали? — спросил кто-то сзади, — нам тут не слышно!
    — Я сказала, сидеть всем тихо. Никому не шевелиться, у меня бомба. Теперь всем слышно?
    Ей никто не ответил, в самолёте повисла зловещая тишина. Слышался только гул турбин двигателей.
    Бортпроводница, которая вышла из-за занавесок, остановилась в замешательстве, на лице у неё застыла дежурная улыбка, которая с каждой минутой всё больше и больше напоминала гримасу ужаса.
    Девушка повернулась к стюардессе.
    — Всем членам экипажа быть в кабине, никому не выходить. Понятно?
    Стюардесса закивала головой и попятилась назад. Где-то в середине салона захныкал ребёнок.
    — Я сказала тихо сидеть. Успокойте ребёнка. Я не шучу! У меня бомба!
    Борис сидел совсем  рядом с проходом. При желании он мог встать, протянуть руку и дотронуться до девушки.
    Но он не стал этого делать. Вместо этого он внимательно рассматривал её. На вид лет 18—20, невысокая, рост примерно — сто пятьдесят – сто пятьдесят пять,   цвет волос тёмный. Скорее всего — родом с Кавказа.  Одета в чёрную длинную юбку, чёрную кожаную куртку, чёрный платок, повязанный концами назад. Черноглазая.  Довольно симпатичная.
    Девушка, увидев, что её пристально разглядывают, перевела взгляд на Бориса. В её глазах вновь сверкнули молнии.
    — Отвернись! Не смотреть на меня!
    Борис закрыл глаза. Что ж, не грех  и так посидеть. Если это чья-то дурацкая шутка, то можно подремать, а если нет — то и смысла просыпаться тоже нет. Это было бы очень смешно, если бы не было так печально.
    Всего полгода назад Борис уволился в запас из органов внутренних дел. В милиции он прослужил двадцать лет, где занимал должность психолога и считался профессиональным переговорщиком.
    Жена Марина  неделю уговаривала его отдохнуть десять дней в Турции. А когда путёвки были уже куплены, у неё случился аврал на работе.
    — Ты отдыхай там, — виновато улыбаясь, сказала она Борису, — я прилечу через пару-тройку дней. Ты даже соскучиться не успеешь.
    Да, тут можно не успеть не только соскучиться…

    Сначала их собрали в актовом зале института повышения квалификации работников МВД. После небольшой беседы, где, в основном, затрагивались организационные вопросы расселения, отметок в командировочных удостоверениях и прочей рутины, их отправили по кабинетам, где сформировывались учебные взвода.
    Психологов собралось десять человек: пять юношей и пять девушек.
    Когда в аудиторию вошёл усталый седой полковник, все поднялись. Он поздоровался и взял в руки журнал.
    — Товарищ капитан, — обратился он к высокому худому парню, — назначаю вас командиром группы. Возьмите журнал, занесите туда фамилии личного состава в алфавитном порядке.
    Тон его выдавал человека, который не привык терпеть возражения.
— Зовут меня Иваном Григорьевичем. Фамилия Трофимов. За три месяца я должен из каждого, слышите, из каждого сделать профессионального переговорщика. Прошу не улыбаться, тема очень серьёзная. Хотя хорошо, что почти у всех прекрасное настроение. Значит, будет хороший настрой на работу. Правильно? — и он в первый раз улыбнулся сам…

    Борис снова открыл глаза. Девушка нервно прохаживалась по салону. Люди с тревогой смотрели на неё, опуская глаза и, боясь встретиться с ней взглядом. Мамаши шептали детям на ушко что-то успокаивающее, мужчины сидели, потупив головы.
— Правильно, — подумал Борис, — нервировать её не надо. По крайней мере, пока…

    Сегодня Борис был террористом. По легенде он взял в заложники двух женщин. Роль заложниц играли Ирина Болтнева из Подмосковья и Таня Горячих из Читы, которую все в шутку звали Кипяткова.
    — Я сказал, молчать, — и Борис  дёрнул Ирину за волосы.
    — Ай, больно, — взвизгнула та, —  сейчас как врежу, террорист. Не заигрывайся!
    — Извини, пожалуйста, — покраснел Борис.
    — Ничего-ничего, всё нормально, — перебил его Трофимов, — терпите, бандиты церемониться ни с кем не будут.
    — Иван Григорьевич, — Борис повернулся к полковнику, — мы ведь должны преступников уговорить? Так? Тогда мы не переговорщики, а уговорщики?
    Каждый день психологи проигрывали тысячи и тысячи ситуаций. Но запрограммировать всё до тонкостей, конечно же, невозможно. Решением задачи было заставить террористов сдаться. Методы и обещания в счёт не принимались: главным был конечный результат.
    Иногда это удавалось, иногда нет. Но там-то были свои ребята.
— Заложник — это лицо, удерживаемое в залог, до момента удовлетворения условий преступника, — Борис терпеливо записывает конспект…

    Да! Требования! Что-то я ничего не слышал, кроме того, чтобы все сидели тихо и не смотрели на неё. Не придумала пока? Или ещё не время? Все требования впереди? Возможно, в салоне находится сообщник или даже сообщники!
— Если преступник не выдвигает требований, то имеют место: Сексуальное, физическое насилие — не подходит. Похищение ребёнка — да тут не только дети, ещё и целый самолёт взрослых. Религиозные, обрядово-культовые цели — что ж, возможно. Политические цели — тоже не исключено. На почве принятия наркотиков — не похоже, хотя. Месть — а вот тут похоже, очень даже похоже. Укрытие человека, связанного с другими преступлениями — скорее нет, чем да.
    Чёрт знает что! За двадцать с небольшим лет службы никогда не приходилось ему вести переговоры с настоящими террористами. Не повезло как-то. Или наоборот повезло. А тут вышел на пенсию и на тебе!
    Борис опять напряг остатки ума и начал вспоминать многочисленные таблицы и правила, которые их заставляли учить наизусть.
    — Основным методом улаживания конфликта является обговаривание условий. Основные задачи — сохранение человеческих жизней, задержание преступников.
    В первую очередь нужно: уменьшить опасность угрозы заложникам, ограничить допуск случайных людей в зону операции, изолировать преступника от внешнего мира, оказать на него психологическое давление.
    Но это всё относится к наземной операции. Не время психологически на неё давить. Да и как? Сейчас рванёт чеку, и никто из посторонних точно не появится на месте операции!
    Переговорщик должен проявлять сдержанность и уравновешенность, способность принимать решения.  Во время ведения переговоров запрещается повышение голоса и перемена тембра. А вот это разумно!
    При ведении переговоров надо постараться выявить количество членов преступной группы, их намерения, морально-психологический климат, отношения между ними; выявить лидера, серьёзность их намерений по применению силы.
    Судя по всему, эта девочка не шутит! Намерения у неё  самые понятные, разнести всё в пух и прах!
    Очень часто Борис участвовал в учениях, где роль террористов играли ребята из других подразделений. Иногда место проведения операции планировалось заранее, а иногда «террористы» выбирали место сами. Как правило, для занятий выбирались заброшенные и заросшие бурьяном пионерские лагеря, полуразрушенные строения, лесные массивы или какой-нибудь автобус без колёс.
    — Товарищ майор, — Борис перемотал плёнку на диктофоне, готовый вновь вести переговоры, — а может не надо захвата? Я их уговорить попробую, вроде бы они заколебались немного!
— Это они просто замёрзли, — засмеялся командир, — в реальной обстановке — пожалуйста, лейтенант. А тут, мне готовность всех служб надо проверить. И группы захвата тоже, так-то, дружок! Отставить смех, парни, если что — ему, — тут командир упёрся пальцем в грудь Бориса, — под пули идти первым придётся …

    Фактор времени — вот  самый главный союзник переговорщика. Во время того, как заложники находятся в одной упряжке с террористами, у них возникает взаимная симпатия. Это невозможно объяснить, но это правда. Это даже имеет своё название — «стокгольмский синдром». 
    А у нас, сколько времени прошло? Сорок пять минут! Урок, школьный урок! А что ещё нам там, на уроках говорили?..  

    — Задавайте как можно больше вопросов:  во-первых устанавливается психологическая связь, во-вторых получаете информацию, которая может очень пригодиться в дальнейшем; пусть преступники изливают душу, не перебивайте их, можно немного подыграть, попробуйте уловить чувства и эмоции, проявите сочувствие.
    Самое главное — карточка ведения переговоров. Её все сдавали наизусть, как стихи.
    Не торопитесь. Установите доверительный контакт. Справьтесь о состоянии здоровья преступника. Определите  режим контакта. 
    Не упустите из вида конечную цель, определите собственный интерес, наилучшую альтернативу и сосредоточьтесь на цели, а не на собственных эмоциях.
    Мысли бродили в голове Бориса, изредка натыкаясь одна на другую. Самое главное ничего не упустить. Малейшая неосторожность и результат будет отрицательным.         
    Любые переговоры — игра. Но надо твёрдо знать правила — тогда ты победишь, а твой проигрыш будет очень дорого стоить, что немаловажно, не только тебе.
    Второй и самый главный шаг — «присоединение» — обезоружьте их, перейдите на их сторону, включите обратную связь, отзеркаливайте, перефразируйте, переспрашивайте, признайте чувства и поступки вашего оппонента верными и правильными, ведите себя уверенно, но не уступайте... 
    По окончании курсов всех выстроили в шеренгу. Полковник Трофимов каждому из офицеров жал руку и вручал заветный значок. Остановившись возле Бориса, он взглянул ему в глаза и улыбнулся: «Удачи тебе, уговорщик» и  дружески хлопнул лейтенанта по плечу…

    Так, всё, пора!
    Борис открыл глаза. Смертница стояла рядом с ним, опустив голову.
    — Как тебя зовут, дочка? — как можно мягче, произнёс он.
    — Хадижат, — машинально ответила она и тут же вновь злоба исказила её лицо, — не смей называть меня дочкой! Понятно?!
    —  У меня такая же дочь, как и ты, наверное, одного с тобой возраста. Поэтому я так назвал тебя, Хадижат.
    — Мои родители погибли, больше никто не назовёт меня так, — во взгляде девушки было столько тоски, что Борис и вправду испытал к ней сильную жалость.
    — Мой отец тоже погиб на войне, на самой страшной войне, которая только выпала на долю человечества, — и, не давая ей возразить, он продолжал, — хотя каждая война страшна по-своему и приносит людям только горе и разрушения. Ты, конечно же, права, за свою семью надо мстить и это правильно. Вот только надо верно выбрать объект мщения. Скажи, разве эти люди, — и он обвёл рукой салон, — виноваты в том, что случилось?
    — Они русские, и этого достаточно, — в голосе девушки сквозила неуверенность.
    — Не все. Здесь есть и граждане Турции, и не только.  Многие из пассажиров  мусульмане. Разве справедливо будет, если они тоже пострадают?
    Хадижат отрицательно покачала головой.
    — Значит, правильным будет — дать самолёту приземлиться?
    Девушка утвердительно кивнула.
    — Ты здесь главная и должна сама сказать об этом экипажу.
    А потом они сели рядом и Борис без остановки начал говорить с ней. Причём она не перебивала его и ничего не переспрашивала. Он рассказывал истории из своей жизни, показывал что-то руками, причмокивал языком, смеялся, жестикулировал, вертел головой и объяснял ей прописные истины. Девушка слушала его всё внимательнее и внимательнее, в её глазах появился интерес к жизни, она как будто очнулась от сна, несколько раз кивнула Борису и даже один раз улыбнулась. Он видел цель, главную цель — уговорить.
    Когда шасси зашуршали по взлётной полосе от сердца у Бориса немного отлегло, но ситуация ещё была далека от завершения.
    — Трап подадут, но вокруг никого не будет, как вы и просили, — стюардесса проглотила  комок в горле и слегка закашлялась. 
    Хадижат неуверенно посмотрела на Бориса, тот утвердительно кивнул головой.
    — Всё правильно,  — девушка опять посмотрела на него, — все мусульмане, кто находится в самолёте — идите. Я отпускаю вас, — громко сказала она.
    Сначала все сидели молча, как в начале, а потом потихоньку, неуверенно начали вставать с кресел и исчезать в дверном проёме. Больше всех торопился к выходу здоровенный, курносый «ортодоксальный исламист» с копной светлых волос на голове и  золотой цепью на шее, в палец толщиной, на которой покачивался  массивный крест.
    Она вновь посмотрела на Бориса.
    — И ещё те, кто прилетел в Турцию, чтобы поклониться святыням ислама и в дальнейшем  принять эту веру. Да, женщины и дети тоже свободны!
    Через десять минут он огляделся по сторонам. На последнем сиденье спал молодой парень, его Борис приметил ещё на аэродроме. Едва-едва того не сняли с рейса. Парень был пьян в дугу.
    — Я летать боюсь, — заплетающимся языком говорил он.
    Вот и сейчас он сладко спал, положив кулачок под голову.
    — Счастливчик, — подумал Борис, — почему всегда везёт пьяным и дуракам?
    — А теперь и мы пойдём, девочка, — сказал он вслух.
    Сначала из глаз Хадижат брызнули слёзы, а потом она затряслась в рыданиях, прижавшись к его плечу.
    Он не останавливал её и ничего не говорил. Он давал горю выплеснуться из её, совсем ещё юной, души.
    — Иди один, — выдавила она, — я не выполнила свою миссию. На моём теле спрятаны двенадцать тротиловых шашек. Я останусь здесь и завершу начатое.
    — Сколько тебе лет, — он гладил её по голове.
    — Шестнадцать!
    — Твоя миссия впереди, Хадижат! Я скажу, в чём она — любить и быть любимой. Вот в чём твоя миссия. Выйти замуж и родить детей!  Это тоже твоя миссия. Те, кто послал тебя на это чёрное дело — посмеиваются, пересчитывая деньги. Ты должна была взорвать бомбу в воздухе?
    — Да, но сначала я испугалась, а потом ты заговорил со мной. Как тебя зовут?
    — Борис.
    — Иди, Борис. Я останусь здесь. Всё равно мне не дадут выйти. Там всё оцеплено полицией и, наверняка, снайперы держат самолёт под прицелом.
    — Мы пойдём вместе,  русские своих не бросают, — улыбнулся он, — я пойду первым, ты за мной. След в след.
    — Не стреляйте, мы сдаёмся — он нёс в руках белый платок. Девушка шла за ним по взлётной полосе, опустив голову.
    Перед ним ещё раз мелькнул её растерянный взгляд, когда её под руки сажали в полицейский «джип».
    — Не бойся, Хадижат, я не брошу тебя! Слышишь? Я буду с тобой, Хадижат! — прокричал он, но полицейская машина, включив сирену, уже неслась по улицам Стамбула.

©    Александр Пономарёв