Владимир СЕРОВ
г. Ярославль
МЕЛЬНИЧНОЕ КОЛЕСО

КАМЕНЬ СЧАСТЬЯ
Уж еле ноги волочу, 
Но, с валуном упёршись лбами, 
Себе солёными губами 
Шепчу едва: «Я докачу! 

Ещё есть мощь в моей спине 
И не растянуты запястья. 
Как он тяжёл — мой Камень Счастья! 
Но меньший будет не по мне!
 
Такой — иль вовсе никакой! 
Песок пустынь — не для мужчины. 
Тем более, что до вершины 
Уже почти подать рукой.
 
Что счастье есть, оно — не миф, 
Я докажу, клянусь Афиной! 
Мужчина я иль не мужчина! 
Сизиф я или не Сизиф!»

НИЩИЙ 
Воскресенье. Выбрился почище... 
Да простит меня за это Бог, 
Встал у церкви средь калек и нищих, 
Дерзко бросив шапку на песок.

Не кривой, не рваный, не горбатый — 
Я здесь вроде как и не у дел. 
— Помогите, братья, чем богаты. 
— Бог поможет... Морду-то отъел!

На себе презрительные взоры, 
Взгляды удивления ловлю, 
Словно расцвели на мне узоры, 
Где на каждой ветви по рублю. 

Сколько промелькнуло глаз прохожих, 
В чьих зрачках себя увидел я. 
Сколько промелькнуло глаз похожих, 
С нищетой страшнее, чем моя.

Люди! Неужели это ново? 
Я не клянчу жалкие гроши! 
Бога ради, ласковое слово 
Бросьте на спасение души!

ТЕНЁТНИКИ 
Похожим на аэродром 
Стал луг с утра. Лежат тенёта 
На травах тканым серебром. 
Туман клубится. За бугром 
Вскипает солнце. Час отлёта.
 
В траве, наверно, суета, 
И, может быть, ругаясь скверно, 
Кричат: «Все заняты места!» — 
И ждут команды «От винта!». 
Всё так оно и есть, примерно.
 
Тенётникам в краях иных 
Поляна мошками накрыта. 
А здесь лишь снег ждёт — бел и тих, 
Но «мухи белые» у них 
Не вызывают аппетита.
 
А нам? Что остаётся нам — 
Смотреть на зимнюю картину, 
Перебирать ненужный хлам 
Да по засиженным углам 
Ткать местных сплетней паутину. 

*   *   * 
Беду, известно, не зовут 
И гонят прочь с порога. Всё же 
Она порой то там, то тут 
Крадёт, что нам всего дороже,

То с шумом кровлю унесёт, 
А то на цыпочках, тихонько 
В дом прокрадётся и возьмёт 
Из люльки малого ребёнка. 

Возьмёт и сгинет без следа. 
А нам — то гроб, то пепелище. 
Беда — она и есть беда: 
Её полиция не ищет.
 
И рыщет в полдень и во мгле 
Беда у наших окон смело. 
Пройдёт — и пусто на столе. 
Лишь бросит взгляд — любовь сгорела. 

Берёт чужое, как своё, 
И нет безжалостнее вора. 
И нет забора от неё, 
Нет ни замка, ни заговора...

НОЧНОЙ ЗВОНОК 
Сон разорвав, телефонные трели 
Мечутся в доме, как эхо в горах. 
Резким рывком поднимаюсь с постели, 
Трубку никак не нашарю впотьмах.
 
Страшно подумать, что я опоздаю. 
С кем-то несчастье, и помощь нужна. 
Пальцы дрожат. Что-то на пол роняю. 
Где же та трубка? Да вот же она! 

Чья же судьба в проводах застонала? 
Чья это бьётся с мольбою беда? 
Трубка в руках тяжелее металла: 
— Слушаю вас. — Ой, опять не туда!

Носит сквозняк по квартире тревогу. 
«Всё хорошо, — прижимаюсь к стене. — 
Всё хорошо. Обошлось, слава Богу!» 
Только вот пот всё бежит по спине. 

А за стеною и звёзды, и лето. 
Настежь окно открываю. «Жара!» 
Окна напротив взрываются светом, 
Чтобы тревожно гореть до утра.

*   *   * 
Картины всё реальнее рисуя, 
Который год в себе ношу вопрос: 
Как я приму, себя как поведу я, 
Когда на Землю вновь придёт Христос? 

Как я, проживший с верою иконной, 
Переборю врождённый скепсис свой, 
Когда перед толпой заворожённой 
Предстанет Бог, воистину живой? 

Поправ в себе сомнения и страхи 
И только жаждой истины томим, 
Я, не пугаясь ни креста, ни плахи, 
Готов ли буду следовать за ним? 

И, может, поступая бесшабашно, 
От самого себя ответ таю. 
Поскольку страшно мне, ей-Богу, страшно 
За душу православную свою.

*   *   * 
Поздняя осень — безликая старость 
Нищей царицы увядшей страны. 
Править недолго уже ей осталось — 
Ночи сосчитаны. Дни сочтены. 

Знаю я, знаю, что всё повторится, 
Как это было в столетьях не раз — 
Новый сентябрь коронует в царицы 
Осень венком золотым. Но сейчас… 

В шляпе стою я у царского трона, 
Как у простого замшелого пня. 
Дождик срывается. Кружит ворона, 
Чувствуя близость последнего дня. 

Знаю я, знаю, что всё повторится, 
Как на собаке душа заживёт. 
Всё возвратится. Но серая птица 
Каркает хрипло: «Всё прахом пойдёт!»

*   *   * 
Искрошен мел. Очерчен круг. 
Успел! За окнами темнеет. 
Меня вовеки не узреет 
Теперь никто — ни враг, ни друг.
 
Пускай в мой дом звонит беда, 
Пусть вышибает двери с треском — 
Дом пуст. Лишь пыль по занавескам, 
Да в кухне капает вода. 

Но что тот круг? Идут года, 
Но в двери ни звонка, ни стука. 
Мир онемел. И слышать мука, 
Как в кухне капает вода. 

«Я здесь! Я здесь! Сюда, сюда!» — 
Из заколдованного круга 
Зову беду, врага и друга. 
В ответ лишь капает вода. 

Она кричит и бьёт в набат, 
Вниз уходя по вертикали... 
Сантехник мирно спит в подвале. 
Но он ни в чём не виноват.

МЕЛЬНИЧНОЕ КОЛЕСО 
А время в самом деле, как вода, — 
Без запаха, без вкуса и без цвета. 
И к нам оно — то холоднее льда, 
То милосердно, словно бабье лето. 

Оно сквозь нас стремительно течёт, 
Как будто мельниц водяных колёса, 
Вращая жизни. Так за годом — год, 
До скрежета. До полного износа. 

И где бы ни был ты, каких богов 
Ни умолял бы удержать вращенье — 
Ты — колесо, заложник берегов 
И целиком зависишь от теченья. 

Какой тяжёлый и нелепый путь! 
Но истина любая не бесспорна, 
И, может, в том твоя святая суть — 
Молоть судьбины каменные зёрна.
 
Лишь колесу дано познать успех 
И, просияв под солнцем лопастями, 
Уйти ко дну и вновь взбираться вверх, 
Скрипя от дикой боли жерновами. 

Терпи. Крутись. Пока ещё не срок 
Тебе смолоть той истинной крупицы, 
Что день и ночь тебя Илья-пророк 
Испытывал для новой колесницы.

*   *   * 
Для червя, что живёт под землёю, 
Что ни дождь — то всемирный потоп.         
Вот опять ветер с дьявольским воем 
Гонит волны протоками троп.
 
И, покинув земные чертоги, 
Посинев от воды ледяной, 
По дороге, слепой и безногий, 
Червь скользит, извиваясь, змеёй. 

Увязая в грязи, как в болоте, 
По Руси колеям вековым 
Он ползёт, земляной плоть от плоти, 
Век за веком червём дождевым. 

К лучшей доле своей, сквозь иголку 
Приземлённой червячьей судьбы, 
Чертит след по глухому просёлку, 
Огибая травинки-столбы.
 
Он, конечно же, гадость, мокрица, 
Но с упорством таким через пять 
Или шесть миллиардов лет птицей 
Высоко сможет в небе летать.

Он раскинет свободные крылья 
Выше крыльев грохочущих гроз, 
Над утёсами, ставшими пылью, 
Над речным отражением звёзд.
 
Над людьми, что ползут втихомолку 
Всё по той же суровой земле, 
По тому же глухому просёлку, 
По размытой дождём колее.

©    Владимир Серов