Семён РАБОТНИКОВ
г. Переславль-Залесский
СИТЬ

    В ушедшем, 2018, году исполнилось 780 лет битве, происшедшей на реке Сить (ныне Ярославская область) в 1238 году между воинами Владимиро-Суздальской Руси под предводительством великого князя Юрия и кочевниками, закончившейся поражением наших предков и послужившей началом монголо-татарского ига. Немногие чудом сохранившиеся летописи той поры полны сообщений о страданиях простого люда и героизме воинов, сражавшихся с многократно превосходящими силами врага. Основная причина поражения — раздробленность и враждебность между княжествами, что, кстати, происходит и теперь. Темная злая воля вела кочевников из глубины Азии на покорение — ни более ни мене — всего мира. Не напоминает ли это современную нам жизнь?

1

    Великий князь Юрий сидел в жарко натопленной избе. Над сельбищем, огороженном частоколом, где он стал со своей дружиной и полками, опускались сумерки. В избе с единственным оконцем, затянутым бычьим пузырем, было сумрачно. Только в красном углу теплилась желтым языком лампада перед иконой Божьей Матери.
    Великий князь в одних портках и рубахе, спускавшейся до колен и опоясанной ремешком, сидел на скамье, поставив руку на стол и подперев ею бороду. Глаза его были обращены к иконе, но не сходились на одном месте, и было видно, что великий князь крепко задумался.
    На скамьях вдоль стен в беспорядке раскинуты боевое оружие и доспехи. Лежал меч в ножнах, дар его отца великого князя Всеволода, боевой топор и кольчуга с налокотниками. Позолоченный шелом великого князя лежал на боку, а круглый щит был прислонен к стене и на нем висела уздечка в серебряных бляхах. Днем меченосец хотел все прибрать, но великий князь Юрий, желая остаться один, отпустил его.
    Из сеней, где были приближенные дружинники и слуги, доносились всплески веселья. Они резвились, как малые неразумные дети. Один дружинник поразил копьем зубра, и сейчас они пировали — ели жареное мясо зубра и запивали его белопенной брагой. Был пост, сам великий князь говел, а дружине и полкам, с согласия отцов Церкви, разрешил есть мясо, чтобы набираться сил для злой сечи.
    «Послал Бог напасть за грехи наши, — думал великий князь Юрий. — Несметные полчища татар, аки туча, движутся по земле русской, и нечем им противостоять. Согрешили мы, Господи, сильно согрешили, воюя меж собой. От кары твоей не уйти... Как счастлив ты мой отец, Всеволод, и ты мой старший брат, Константин, что отошли к Богу, не видавши такого позора земли русской. Вы были разумнее меня. Недаром шла молва от полунощных стран до полуденных, с восхода до заката о тебе, мой отец, великий князь Всеволод, что ты со своими полками мог веслами расплескать Волгу, а шеломами вычерпать Дон. Все боялись тебя, и ты один мог противоборствовать им. И ты брат мой, великий князь Константин, ты был хоробрее меня, ибо сбросил меня с великокняжеского престола во Владимире, завещанного мне отцом. Престол был твой по праву, но ты имел дерзость ослушаться отца нашего. Даже хитрый брат Ярослав не смог мне помочь».
    Вспомнив о брате князе Ярославе, великий князь Юрий почувствовал тоску и одиночество. Как бы сейчас пригодился его совет, его изворотливый ум. Князь Ярослав одним ходом, не пролив христианской крови, покорил спесивый Великий Новгород, словом заставил повиноваться их меньшего брата Володимира, затворившего было в Москве. «Выходи, — сказал князь Ярослав, подступивши к Москве с малой дружиною. — Ты же брат мой, не съем я тебя». Князь Володимир вышел с повинной к брату и получил на княжение другой град. А теперь князь Ярослав в далеком Киеве.
    «Господи, укрепи мою душу, — молился великий князь Юрий на спокойное и строгое лицо Божьей Матери, державшей на руках младенца Иисуса. — Не призван я на такое великое дело — отвести удар от земель русских. Но я исполню свой княжеский и христианский долг до конца. И надо будет — положу голову».
Мысли его обратились к стольному городу Владимиру, который он оставил под защиту двум своим сыновьям — Всеволоду и Мсиславу, а сам с небольшим числом дружинников отправился на верхнюю Волгу собирать полки. Народ взволновался, запер ворота и не хотел его выпускать. Но великий князь Юрий скоро успокоил черный люд, сказав, что едет он с одной целью — выручить из беды Владимир и всю землю русскую, что запираться ему во Владимире — равносильно гибели: некому будет собрать полки и двинуть их на неверных, что он оставляет людям владимирским двух своих горячо любимых сыновей и княгиню. А жизнь сыновей для него дороже своей жизни, ибо он пожил на белом свете, а они нет. Великий князь целовал крест и обещал скорую помощь. Он давал наказ владимирцам биться крепко, нейти ни на какие уловки неверных и защищать своих княжичей и княгиню. Черный люд владимирский, обнажив головы, молча внимал словам великого князя и, думалось, соглашался. Княгиня плакала, стоя на красном крыльце, молодые княжичи сжимали рукоятки мечей.
    Но когда великий князь Юрий выехал на вороном коне своем через Золотые ворота, черный люд владимирский снова заволновался, почувствовав себя стадом без пастыря. Заговорил, что не надо было выпускать великого князя, что он бросил их и спасает только себя.
    Но великий князь рысил в чистом поле на вороном коне, за ним текли дружинники и воротить его было уже нельзя. Народ с тоской посмотрел ему вслед. Что там сталось со Владимиром? Сердце великого князя Юрия замирало в страхе.

2

    — Великий князь, — войдя сказал слуга. — Тут один прискакал, говорит, из Владимира.
    — Что?! — великий князь поднялся и опять опустился на скамью. — Где он? Веди сюда!
    Дверь распахнулась, и вместе с пьяными дружинниками и слугами в избу вошел молодой детина в шеломе, сдвинутом набок, с кривым иноземным мечом у пояса. На верхней губе и на подбородке вился беловатый пушок, щека его была рассечена, а голубые глаза вытаращены и безумны. Он хватил ртом теплого воздуху и закашлял.
    — Кто?
    — Каменщик Миней из Владимира, — откашлявшись, поклонился детина до полу.
    — Говори!
    — Плохую весть привез я тебе, великий князь. Люд владимирский полег в лютой сече с татарами. Город взят и сожжен. Неверные убивали грудных младенцев, стариков и калек. Осквернили храм Пречистой Богородицы.
Дружинники и слуги негодующе зашумели.
    — Несть им числа. Тьма тьмов навалила на Владимир. Видно, прогневали мы Бога.
    — А что князья и княгиня? - задыхаясь, спросил великий князь.
    — Полегли, великий князь, все полегли. А князь московский Володимир полонен, — сказал Миней, качнув головою.
    И душа великого князя, подстреленная злой вестью, упала и забилась, тоскуя. Глаза застлала мутная пелена, пошли круги, и он стукнулся головою о стол. Дружинники, стоявшие с ним рядом, слышали, как что-то кипело в широкой груди великого князя. Он раскрыл глаза и увидел перед собой икону Божьей Матери. Она с невозмутимым лицом смотрела на него, точно осуждая. «Господи! — великий князь, простер глаза к иконе. — Что еще худшее может со мною случиться? Ты взял у меня сыновей и жену, разорил Владимир. А жизнь моя — больше мне не дорога».
    Великий князь несколько успокоился и подобрался. Слуга подал ему ковш с водой, в котором стучал лед. Великий князь взял его обеими руками и долго пил, проливая тонкую струю себе на бороду. С каждым глотком он крепко сжимал веки, словно вода причиняла ему боль.
    — Как погибли князья? — великий князь провел ладонью по устам — Говори!
    — На пятый день неверные обложили город тыном, подвели к стенам орудия и начали метать камни. Стены не выдержали и рухнули, — рассказывал Миней, вытаращив глаза и уставив их на великого князя. — Они хлынули в проломы у Золотых ворот. Мы бились крепко. Но на одно наше копье приходились десятки татарских. Княжичи Всеволод и Мстислав с воеводою были в гуще сечи, и головы неверных летели от них, аки листья с дерева по осени.
Великий князь Юрий обвел дружинников и слуг, толпившихся в избе, долгим взглядом, гордясь своими сыновьями и находя в том утешение.
    — Говори! - молвил он.
    — Но, видя напасть Божию, по наущению воеводину мы отступили в старый город и затворились. Княгиня с малыми детьми и боярами заперлась в храме Божьей Матери. Но неверные окружили его бревнами и подожгли, а потом вломились, убили всех и разграбили храм Пречистой...
    Снова пошел ропот, дружинники сжимали рукоятки мечей. Многие плакали, вспоминая великолепие храма.
    — Но нас, затворившихся в старом городе, было мало, и князь Всеволод решил пробиваться. Мы выехали и секлись с неверными. Всеволод и Мстислав были первыми... Я видел, как они пали под копьями и мечами. Спасся я один. Я прыгнул в сухой колодец и просидел там до ночи. Неверные сбрасывали туда приколотых людей и жен. Многие еще были живы, я был весь в крови и по телам поднимался все выше. К ночи колодец наполнился с краями. Тогда я вышел, заколол татарина, взял его коня и меч и ускакал в лес... Долго искал я тебя, великий князь, чтобы сказать тебе лихую весть.
    Великий князь снова склонился над столом, обхватив голову руками. «Чем мы прогневали тебя, Господи! — подумал он. — Пошто льешь кровь невинных христиан!». Он встрепенулся и посмотрел на Минея.
    — Ступай в полк, какой хочешь.
    — Великий князь, хочу в твоей дружине, хочу голову за тебя сложить.
    — Иди в дружину.
    Миней вышел в сени. За ним толпою подались дружинники и княжеские слуги. Ему дали с конца копья кусок жареного мяса зубра и ковш белопенной браги. Окуная в ковше беловатый пушок усов и бороды, он жадно пил, а потом, рыча, раздирал зубами ногтями мясо. Насытившись, рыгнул, снял шелом, повалился на пол поближе к огню и сразу захрапел.
    Великий князь Юрий снова в задумчивости остался сидеть один. Слуга принес ему хлеба и меду, разведенному в воде. Он не притронулся к пище и молился перед иконой Божьей Матери, прося простить грехи, молился он и заступникам земли русской святым князьям Борису и Глебу, невинным, аки агнцы, павшим от руки своего брата. «Не за них ли ты посылаешь напасть на землю русскую? — молился великий князь. — Мы кровию искупим свои грехи». Чувствуя утешение, как будто он приобщился к тайне, великий князь лег на шкуры и лежал тихо, не шевелясь. Лампада, погорев еще немного, погасла.

3

    Наутро великий князь Юрий созвал к себе князей и бояр. Блюдя родовитость и старшинство, знать расселась на грубых скамьях вдоль стен. По правую руку от великого князя сели его младший брат князь Святослав, трое князей-племянников — сыновья великого князя Константина. Здесь был опытный в ратном деле боярин Ярослав Михалкович, воевода сторожевого полка Дорож и много знатных бояр земли суздальской. В избе была тишина. Поглаживая бороды, князья и бояре глядели на великого князя и дивились. Словно дух святой снизошел на него: он был спокоен и светел лицом, как будто не было лихой вести, полученной им накануне. В один день он потерял сыновей, жену, стольный город Владимир. Только зоркий глаз мог отметить в великом князе перемены — глаза его запали под лоб и были сумеречны, да впали щеки под окладистой русой бородой. Но оконце пропускало мало света, и это ускользало от глаз.
    — Братья! — держал речь великий князь Юрий. — Вы слышали, какая участь постигла наш стольный град Владимир. Сил у нас мало. Брат мой князь Ярослав в далеком Киеве и не успеет с помощью. Божья кара послана за грехи наши на землю русскую. Несметные полчища татар обложили наши города, жгут, секут, оскверняют святые храмы, берут в полон. Как Богу угодно, он рассудит, на чьей стороне будет победа, но мы должны исполнить свой долг до конца. Отступить в глухие леса муромские и отсидеть там лихое время, как говорят мне одни, не велит мне совесть. Лучше встретить смерть в лютой сече, чем жить с пятном на душе.
    Гул одобрения прокатился по рядам князей и бояр. В знак согласия они кивали головами, и бороды упирались в грудь и распушались.
    — Воеводою над всеми полками я ставлю боярина Ярослава Михалковича...
    Боярин Ярослав, высокий ростом, тучный телом, встал и поклонился великому князю до полу.
    — Великая честь принять мне от тебя, великий князь, воеводство.
    — Сам я, — продолжал великий князь Юрий, — буду биться в первых рядах по древнему обычаю князей русских и видеть все не смогу. Пусть боярин Ярослав дает указы от моего имени... Воеводе Дорожу теперь же со сторожевым полком отправляться пытать о татарах.
    Воевода Дорож, сухопарый, как борзой пес, с ястребиным носом и выпученными огромными глазами, также поклонился великому князю до полу.
    — Исполню волю твою, великий князь, - и тотчас вышел.
    — Князьям и боярам устраивать полки к сече.
    Все поклонились великому князю и разошлись.
    На улицах небольшого сельбища, где был стан великого князя, толпился люд. Дружинники, разосланные во все концы земли суздальской, приводили с собой ратных людей. Тут были оратаи, ремесленники, торговые люди, монахи, бояре, боярские отроки, слуги, попы, тать. Кто приходил на коне, кто пешком; кто в золоченой одежде, кто в шубейке, в прорехи которой глядело грязное голое тело; кто с мечом, кто с дубиной; кто шел сам, кого приводили силой. Гул стоял над сельбищем — ржали лошади, ревела толпа, звенело оружие, скрипели сани. Воеводы разбирали этот люд и ставили под знамена полков; у кого не было ничего, давали оружие и броню, у кого было лишнее, отбирали и отдавали неимущим.
    Воины примеряли кольчуги и шеломы, пробовали пальцем острие мечей, копий и боевых топоров, натягивали тетивы луков и пускали стрелы в забор, на котором был намалеван углем человек со страшной рожей. Кто попадал в глаз, того награждали криками. Желающих потешиться стрельбой было много, и стрелы летели как дождь.
    Здесь же вертелся владимирский каменщик Миней уже в щеголеватой одежде княжеского дружинника и в шапке, отороченной куницей. Свой иноземный кривой меч, добытый в бою, показался ему легким, и он продал его за две гривны богатому торговому человеку, который был уже в летах и не мог участвовать в битве, но который хотел похвастаться перед своими своей удалью — вот де, мол, и я сразил неверного и отнял у него меч. Одну гривну Миней пропил со своими новыми товарищами по дружине. Те в начале косились на Минея, называя его каменщиком, но после чаши медовой браги забыли обо всем и хлопали его по спине. Другую гривну он спрятал в полу, думая о тиуновой дочери Авдотье. Теперь то уж, когда он стал великокняжеским дружинником да с гривной, тиун ему не откажет. Только вот убереглась ли она от лихой напасти. Минею думалось, что убереглась. Не такой тиун, чтобы бросить ее на произвол судьбы. Припрятал, наверно, в глухом лесу до поры до времени.
    Миней получил огромный меч, отточил его на камне и попробовал на березе. Меч рубил важно. Но теперь оружие и броня лежат на месте, а сам Миней во хмелю ходил и поглядывал на народ. Столько люду не было в самом стольном граде Владимире.
    Над сельбищем, над окрестными полями и лесами стояло серое небо, и мороз был небольшой. Уже чем-то вешним повеяло с полуденной стороны и пахло пробуждающейся почкой. Оратаи глядели на небо и нюхали воздух.
За сельбищем не севере вилась река Сить, неширокая и неглубокая, каких много на земле русской. Теперь она во льду и заснежена, и ее нельзя было бы заметить, если бы не берега, густо обросшие ольшаником, ивой и березой.
    Через два дня утром Дорож прискакал со своим сторожевым полком, привез два десятка полоненных татар и весть, что татары подходят к стану великого князя, что ведет их не сам Бату, а его темник богатырь Бурундай, что татары пожгли на своем пути много городов, сел и деревень и никому не дают пощады и что надо ждать скорой сечи.
    Люд высыпал на улицу посмотреть полоненных иноземцев. Многие из них впервые видели этих грозных татар, слухами о которых была полна земля. Говорили, что у них две головы, два сердца и три руки, говорили, что они неуязвимы для стрел и мечей. Народ посмотрел, ахнул и засмеялся. Были татары малого росту, узки в плечах, худосочны и статному русу не доставали до пазухи. И кони их были малы под стать им, броня тонка, мечи коротки. Полоненные татары стояли со связанными руками и зыркали своими глазами-щелями по сторонам на ржавших, как кони, русов.
    Дорож подошел к ним, плюнул в свою широкую ладонь, вынул меч и, налившись кровью и выпучив глаза, стал по порядку срубать с полоненных головы. Головы слетали с одного удара. Татары вытягивали шеи и, казалось, помогали голове отделиться от остального тела. Только последний, настрахавшись, закричал и присел. Дорож отсек у него маковку, а потом, разозлившись, крякнул и развалил его до пояса.
    Народ посмотрел — не воскреснут ли посеченные — и разошелся. Псы стали тешиться над трупами.

    Первым из-за леса показался передовой отряд татарских всадников. На своих маленьких конях они казались игрушечными. Отъехав немного от леса, остановились и стали глядеть на стан русских. Не дожидаясь приказа, навстречу татарам кинулись юноши сторожевого полка. Сталкиваясь крупами коней, гремя щитами и мечами, они неслись прямо на них. Но татары, выпустив по стреле, завернули коней и помчались к лесу. Вдруг в наст провалился конь, всадник не успел убежать и его изрубили в куски. Юноши, не доскакав до леса, вернулись назад. Под одним был убит конь, и воин тяжело бежал, держась за стремя своего товарища, весь в поту и красный. Их криками встретил весь сторожевой полк. Первая стычка на берегу Сити кончилась в пользу русских.
    Но юноши привезли нерадостную весть: лес кишмя кишел татарами, как муравьями.
    Великий князь Юрий, его брат князь Святослав, трое князей-племянников, воевода боярин Ярослав Михалкович, облаченные в доспехи, выехали устраивать полки.
    Под великим князем был вороной конь; чуя скорую сечу, он раздувал ноздри и сытые бока, гремел сбруей и косился умным темным взглядом на своего всадника. Золоченый шелом великого князя тускло посвечивал под пасмурным небом, меч звенел, ударяясь о стремя, а позади развевалось черное великокняжеское знамя. Великий князь оглянулся назад на север, на реку Сить, на лес, черневший за ней, но тотчас же повернулся и стал глядеть вперед, туда, откуда грозила опасность. Он был спокоен, и сердце не замирало в груди под толстой броней, как когда-то перед опасностью. Посмотрев на небо, подумал, что, может быть, нынче он свидится со своими убитыми сыновьями и женой.
Ратные люди спешно одевали холодную броню и шеломы, разбирали оружие и вставали под знамена своих полков. Воеводы расставляли их рядами и давали наказ биться крепко, не показывая тыла. Попы были тут же с мечом у пояса и крестом в руках, благословляли ратников, давали им отпущение грехов, говорили, что принять смерть в сече — великая честь для христианина и на том свете будет уготован рай и вечное блаженство. Некоторые плакали, прикладываясь к зацелованному кресту губами, бородой, носом — всем своим лицом. Когда мимо проезжал великий князь Юрий, все взоры обращались к нему, воины обнажали мечи и кричали, что примут смерть за великого князя. Великий князь смотрел на них грустным взглядом и ехал дальше.
    На виду у полков и дружины великий князь Юрий обнялся и поцеловался с братом, племянником и воеводой Ярославом, и каждый поскакал на свое место. Снова великий князь подумал о том, как ему не хватает брата князя Ярослава. Не поспел тот с помощью из Киева.
    Полков было много, чтобы смирить какого-нибудь непокорного князя, и мало, чтобы сдержать напор, когда двинулся весь восток. И сердце великого князя похолодело. Сеча будет непохожей на другие. Тут будут драться не свой против своего, не князь против князя, щадя свою христианскую кровь: тут будут драться два народа, две веры, две стороны света и пощады никому не будет.
    Великий князь, еще раз помолившись про себя заступникам земли русской святым Борису и Глебу, подъехал к своей дружине и встал в пером ряду, не слушая меченосца, советовавшего отъехать в середину. Позади него полоскалось на тихом ветру черное великокняжеское знамя.
    Полки стояли, приготовленные к сече. Вперед был выдвинут сторожевой полк. Зоркие глаза Дорожа были уставлены на лес. Он ждал каждую минуту появления врага. Но по приказанию воеводы боярина Ярослава сторожевой полк, чтобы не быть смятым и посеченным, отошел назад и встал по правую руку от дружины великого князя. Молодые нетерпеливые юноши, которых было большинство в полку, горячили коней, поднимая их на дыбы.
    Сам воевода Ярослав стоял на бугре позади полков с небольшим запасным отрядом. Вдруг лес отделился от леса и пошел на встречу русским, и не сразу поняли, что это татары. Они шли густыми толпами, ломаными кривыми линиями, казалось без всякого порядка, пехота перемешивалась с конницей, копья с боевыми топорами и мечами, шли, грозные, не столь каждый по себе, сколь своей численностью.
    Какая земля породила их в таком изобилии? Что собрало и повело в чужие земли? Кто управляет ими?
    Дух беспокойства, тревоги, как в полчища саранчи или крыс, вселился в них и гнал их в едином порыве через моря и степи. Где бы они не проходили, все сметали на своем пути. Думалось, ничто не остановит их и нет им преграды.
Тысячи сердец сжались при виде этого потока, катившегося по полю. Русские полки стояли тихие, словно зачарованные небывалым зрелищем, люди и кони переминались с ноги на ногу, и снег хрустел под ними. Только Миней, сидя на своем татарском коне, с превосходством смотрел на оробевших, а до того спесивых дружинников. Ему уже раз приходилось видеть эти полчища со стен Владимира. Он поглядывал на великого князя, которого ему было плохо видать из-за спин дружинников, и держался за рукоятку меча. Но и его начинала охватывать дрожь, не от страха, хотя был и страх, а от волнения и горячности. Перед боем он всегда горячился.
    Воевода Ярослав, зная, что сечу чаще выигрывает тот, кто идет, а не стоит, ибо движение сообщает силу, дал знак двинуть полки. И воины, повинуясь, пошли, и две силы шли навстречу друг друга. Казалось они нейдут, а белая полоса снежного поля сокращалась между ними.
    И вот два потока пошли рывками, и, наконец, стали в отчаянии, не дойдя друг до друга. Настал миг, последний перед сечей. Люди глядели широко раскрытыми глазами, тяжело дышали, и пар вылетал изо рта и клубился над остроконечными шеломами.
    С обеих сторон выскочили лучники в легкой броне без щитов. Натянулись тетивы луков, и сотни стрел полетели, сталкиваясь в воздухе, опрокидываясь и втыкаясь в снег. Передние ряды прикрылись щитами, и стрелы, ударившись о металл и проскрежетав, отлетали в сторону, расколовшись надвое и выпустив оперение хвостов. С той и с другой стороны упали первые убитые и раненые, и снег розовел под ними.
    Воины распрямлялись и снова хоронились за щиты, и, наконец, когда лучники разбежались и спрятались за спины, два потока с криком устремились друг на друга. И звон оружия, как стон, потек над рядами.
    Голубые и светло-серые большие глаза русов столкнулись с чуждыми темными глазами-щелями, которые как будто прицеливались; огромные окладистые бороды соломенного и пепельного цвета переплетались с редкой и жесткой, как конский волос, черной татарской бородой; клыкастые зубы русов стучали о редкие зубы татар. Бились, теряя рассудок. грудь с грудью. Задние напирали на передних, и передние задыхались от тесноты, и меч, поднятый, нельзя было опустить. Подлезали под коней, и кони повисали копытами в воздухе от человеческих тел. Трескалась броня, раскалывались вместе с черепами шеломы, мечи были в зазубринах, как пилы, копья ломались, и дрались руками, вывихивая и ломая пальцы. Уставшие воины и раненые отходили назад, давая место свежим. А ослабшие падали тут же, и ногам было тесно от трупов. Люди теряли человеческое обличие и походили на зверей — ревели рычали, впивались зубами в горло, откусывали носы и уши.
    Великий князь Юрий был в гуще сечи, далеко зайдя со своею дружиной в татарские ряды. С отрешенным бледным лицом он махал мечом, нанося удары по лицам, головам, рукам, перерубая копья, наставленные ему в грудь, казалось, не ведая страха. Мечники отводили от него — опасные удары, но великий князь все время вырывался вперед, был на острие своей дружины, надвое раскалывая татарские ряды. Дружина шла ним, усеивая вражескими головами свой путь.
Миней схватился сo знатным татариным. Узкие черные глаза, как лезвие меча, стояли перед ним. Татарин было чуть не хватил его в бок копьем. Но дружинник успел загородиться щитом, а потом перерубил копье. Татарин взялся за топор, и они съехались. Тот был жилистый и увертливый, как змея. Миней никак не мог достать его мечом, а татарин несколько раз поражал его топором — разрубил щит и повредил руку. «Коли этого одолею, — подумал Миней, — живой останусь.» Он притворился ослабшим, опустил голову, а сам из-под кудрей зорко следил за ним. Татарин лихо наехал на него, забыв о бдительности, и в это время Миней вложил в меч силу руки и всего тела — разрубил кольчугу и достал до шеи. Татарин удивился и слал падать с коня.
    Несколько часов шла сеча. Русские рубились без устали, сдерживая напор огромного полчища. Вал трупов шел по середине. Воины переходили за него и дрались на свободном месте. Русские ликовали; хотя победы не было, но враг, превосходивший их в численности не смог их одолеть.
    Только один воевода Ярослав, стоя на бугре и глядя в кулак, видел, какая опасность грозит русским полкам. Из лесу шли свежие полчища татар. Не прорвавшись в середине и даже сами чуть ли не расколотые надвое великокняжеской дружиной, они стали заходить с концов, угрожая тылу. А у воеводы Ярослава под рукой был только небольшой отряд.
    — Братья! - вынул он меч и подал голос. — На помощь своим!
    Разделив отряд на две части, он ударил с обоих концов. Но эта горстка всадников сразу же затерялась в неприятельских рядах.
    И вот русские полки дрогнули, обратили тыл и побежали.
    Великий князь Юрий услышал гул за своей спиной и, не оборачиваясь, понял, что случилось. В отчаянии он поднял меч и, не желая видеть бегства, врезался в гущу врагов. Щита у него не было, и великий князь рубил обеими руками, не видя ничего перед собой. Он даже не заметил, как его золоченый шелом был сбит с головы. «О Господи! Прими душу мою...» — подумал великий князь Юрий. Голова его вместе с мыслью отделилась от тела и, покатилась по снегу.
    Миней, увидев, что случилось непоправимое, повернул коня, ударил его плашмя мечом и поскакал, заворачивая правей к обросшему берегу Сити. Густая толпа русских бежала прямо к чернеющему лесу. Татары настигали их и рубили, устилая трупами поле. На Минея налегал один татарин. Выставив копье, тот мчался за ним. Выманив его далеко от своих, у самого берега Сити Миней круто завернул коня и встретил татарина. Увернувшись от копья, он поразил его мечом в глаза и переносье. А потом соскочил с седла и нырнул в густые заросли ольшаника. Оглянувшись и щелкнув, как волк, зубами, он побежал по заросшему берегу Сити вниз по течению, радуясь своему спасению.
    Спустя несколько недель епископ Ростовский Кирилл, возвращаясь из Белозерья, вместе со служками завернул на поле злой сечи. Снег почти весь стаял, и трупы оказались на поверхности. Народ в округе разбежался, и некому было предавать земле погибших. Одни хищные волки с лисами рыскали по полю, да враны летали, тяжело опускаясь на жертвы. Кого тут лежало больше русичей или татар — не счесть. По одежде он обнаружил обезглавленное тело великого князя Юрия. «Мертвые сраму не имут», — подумал архипастырь, вознося молитву Богу. Позднее нашли и голову.
    Великого князя Юрия похоронили в Ростове.

©    Семён Работников