Николай ГОНЧАРОВ
г. Ярославль      
УЗОРЫ НА ОКНАХ
Автобиографическое эссе

    Передо мной чистое пространство на экране компьютерного монитора. У меня есть выбор: либо оставить это пространство на мониторе чистым, либо перенести на него всё то, о чём помню с самого раннего детства, самые яркие воспоминания, всё, что живёт в памяти и будет жить до конца дней. Безусловно, мне не охватить всю свою жизнь. Мы проживаем тысячи будней, почти не отличающихся друг от друга. Постоянно ожидаем маленьких праздников, радуемся им, и эти крохотные мгновенья бытия навсегда  остаются в нашем сознании. Вот эти мгновенья я и хочу зафиксировать для того, чтобы о них узнали мои потомки.
    Сколько миллиардов судеб пронеслись сквозь время и растаяли, так и не оставив после себя ничего! Память о человеке живёт в умах близких всего два-три поколения. Знаем ли мы в большинстве своём что-то о своих предках, ушедших  каких-то шесть-семь десятилетий назад? Почти ничего! В лучшем случае их имена, и то по отчествам наших бабушек и дедушек. А ведь они прожили свои жизни с калейдоскопом чувств, мыслей, исканий, переживаний, побед и разочарований. Всё ушло в небытие. Справедливо это или нет? Несправедливо, конечно, но так устроена жизнь.
    Поэтому я пишу сейчас эти строки. Всё, что не стёрлось в памяти; самые, казалось бы, случайные, малозначимые впечатления. Но это живёт во мне, это искорки прожитой мною жизни. 

*   *   *
    Причудливые узоры на замёрзших окнах. Сквозь стёкла струится не очень яркий зимний свет. Что-то чистое, свежее в этом свете. Такое впечатление ― я уже тогда думаю: узоры напоминают ветки сказочных деревьев. Это моё первое воспоминание. И рядом с окном жарко натопленная печь. Сквозь щели в заслонках видны ярко-алые угли. Сколько мне? Наверно, нет ещё и года. Но я знаю, что в печке горит огонь, я знаю, что это такое.  Наверное, это знание от предков, миллионы лет просидевших у костров.
    Мама и прабабушка купают меня около раскалённой печки. Металлическая детская ванна, кажущаяся огромной, наполнена довольно горячей водой. Очень жарко! Совсем не нравится. Наверно, я плачу. Но после ванны сразу попадаю в прохладную кровать. Свежий воздух окутывает меня вместе с одеялом, и я засыпаю.
    Комнат в доме всего две. В маленькой, за печкой, живёт прабабушка Гуля, в большой комнате ― мы: мама, папа и я. Окон в комнате три. Два выходят на улицу, третье, боковое, во двор. По улице изредка проезжают машины. На потолке и стенах проплывают блики от фар, перемещаясь из одной стороны комнаты в другую. Мне нравится наблюдать за этими бликами, в них есть что-то сказочное.

*   *   *
    Сегодня в семье праздник. Родители занесли в дом огромную картонную коробку. В ней первый наш телевизор. Я до сих пор помню его марку: «Неман». Скорей всего, это 1962 год. Мне около двух лет. Но я уже с нетерпением жду, когда будут показывать мультфильм в перерыве очередного хоккейного матча.
    Первый потрясший меня фильм ― «Александр Невский». На всю жизнь запечатлён в памяти эпизод: немецкий рыцарь держит за ногу русского младенца и затем бросает его в огонь. По-моему, это вообще самый сильный и самый страшный образ в мировой кинематографии.
    Сильнейшее впечатление производит фильм «Иван Грозный». Конечно, я ничего ещё не понимаю, но атмосфера фильма остаётся  в памяти навсегда.

*   *   *
    Яркое, солнечное, ласковое лето. Я просыпаюсь, соскакиваю с кровати, засовываю ноги в тапочки и, в одних трусах, бегу во двор, гулять. Для меня двор кажется огромным, хотя, на самом деле, он не такой уж и большой. Трава, Солнце над головой, деревья во дворе. Я познаю мир!
    А вот другое детское воспоминание. Просыпаюсь. В доме прохладно. Видимо уже осень. Бабушка Гуля позвякивает на кухне кастрюлями и сковородками. Вкусно пахнет кислыми щами, которые варятся в печке. Щи густые, наваристые, с плавающими «звёздочками» жира.
    Десять часов утра. По радио передают новости. Каждый день сообщают о количестве сбитых вьетнамцами американских самолётов. Счёт идёт на тысячи. После новостей звучит такой знакомый, добрый, адресованный только тебе голос Николая Владимировича Литвинова. «Здравствуй, дружок!» ― доносится вкрадчиво и нежно. И тебе хочется ответить, поздороваться.  А потом звучит сказка. Некоторые знаешь почти наизусть, но всё равно слушаешь с удовольствием. Передают ли сейчас такие сказки? Наверно, если и передают, то прерывают рекламой лекарств или очередных финансовых пирамид.

*   *   *
    Следующие воспоминания уже более осмысленны. Я попытаюсь не только описать свои впечатления, но и вкратце проанализировать их.
   Шестидесятые годы двадцатого века. Сейчас это время принято называть «хрущёвской» оттепелью. Какое красивое слово ― оттепель. В нашей северной, вечно скучающей по теплу стране, оно особенно желанно. Да, действительно, люди, уставшие от душевной несвободы, от страха перед ночными арестами, постепенно раскрепостились, начали обретать подавленное властью человеческое достоинство. Это те люди, которые ещё совсем недавно пережили ужас самой кровавой войны в истории человечества, те люди, которые на протяжении нескольких лет жертвовали всем ради достижения главной цели ― Победы.
    Всего чуть больше пятнадцати лет прошли после окончания Великой Отечественной войны. В памяти моих родителей, моих бабушек и дедушек, она всё ещё ощущалась недавним кошмаром. Мама рассказывала мне, как во время бомбёжек Ярославля они всей семьёй прятались в вырытый  в огороде моим прадедом ― Александром Яковлевичем Дружининым окоп и надвигали сверху толстый лист железа, защищавший их от осколков.
    Город бомбили, хоть он и находился довольно далеко от линии фронта. Несколько осколков попало в наш дом. Я сам видел расщеплённые кровельные доски на чердаке. Когда немного подрос, я, любопытный пацан, любил залезать на тот чердак, казавшийся мне таинственным и волшебным из-за старинных предметов, хранившихся в полутёмном пространстве между стропил. Чего там только не было: старинные часы с латунными гирями, прялка, тяжеленная бронзовая ступка с пестиком, огромное количество журналов «Нива» начала века…

 *   *   *
    Детство. Самое прекрасное, светлое время.
    Меня не отдали в детский сад, бабушка Гуля не дала. Сказала: «Нечего мучить ребёнка. Я сама его буду воспитывать». Теперь я понимаю, почему бабушка так сделала. Во время войны она потеряла единственного сына ― моего деда Николая, и я стал для неё его продолжением. Прабабушка понимала, что ей не так много оставалось жить, и хотела как можно больше помочь своей единственной внучке Нине ― моей маме.
    В то время ещё никто не опасался отпускать детей гулять одних, без сопровождения взрослых. Я обладал полной свободой передвижения по близлежащим улицам и переулкам. У меня появились друзья: Вовка, Серёга, Валерка. Мы облазали с ними все окрестности ― от берега реки Которосль до Туговой горы.
    У меня появился велосипед, трёхколёсный, который папа потом трансформировал в двухколёсный. Позже, когда я подрос, мне подарили «Орлёнок», пахнущий свежей краской и машинным маслом, казавшийся космическим кораблём.
    Зимой, бабушка Зина, работавшая на кордной фабрике библиотекарем, брала мне напрокат на своём предприятии коньки, и я катался по утоптанным тротуарам улицы Мельничной, как по льду. Она же приучила меня любить книги. Помню, как бабушка принесла из библиотеки отлично оформленную сказку «Приключения Буратино» с огромными рисунками на каждой странице, под каждым из которых располагалось немного текста, который я уже мог прочитать сам.
    Папа каждый год зимой насыпал во дворе снежную горку, заливал её горячей водой, чтобы лёд застывал ровнее, и я с удовольствием катался с неё. Он также соорудил качели, так что мне некогда было скучать. Как всё это было давно! Как всё это было прекрасно!
    Помню свои первые рыбалки на пруду алебастрового завода, что располагался неподалёку от нашего дома. Кривоватая удочка, вырезанная из черёмуховой поросли, поплавок из пробки от винной бутылки. Какое удовольствие вытащить небольшого карасика и отпустить его снова в пруд с шутливой присказкой, чтобы позвал своего дедушку! С тех пор любовь к рыбалке сопровождала меня всю жизнь. Это наверно в генах, поскольку рыболовами были мои деды и отец.
    Вспоминается первый выезд на лодке на Волгу, на рыбалку, на леща. Прохладный летний рассвет. Завораживающая, немного пугающая тишина. От воды шёл пар, исчезающий под лучами яркого жёлтого Солнца. Сильное течение. Отец бросил якоря, и наша лодка постепенно развернулась поперёк реки и замерла, растянутая двумя канатами. Мы забросили кормушки, донки и замерли в блаженном ожидании поклёвки. Наконец колокольчик вздрогнул и начал дёргаться, позванивая. Отец, не спеша, с достоинством опытного охотника, сделал подсечку, и вот уже за бортом в толще воды показалась серебристая спина килограммового леща. Взмах подсаком  и рыбина оказалась в лодке. Могущественная Волга завораживала.  Это трепетное чувство остаётся во мне и теперь,  более чем через полвека жизни. Сколько было таких рыбалок на любимой реке, а первая так и осталась в памяти!
    Вообще, я часто вспоминаю отца, маму, дедушек и бабушек. От этих воспоминаний становится тепло на душе. Родных, которые старше меня по возрасту, почти никого не осталось, все они уже ушли из жизни. В Ярославле сейчас из ныне здравствующих только родной брат отца, дядя Женя ― Евгений Викторович Гончаров и моя двоюродная тётя ― Ирина Васильевна Богородская. Дяде Жене под восемьдесят, он в полном здравии, мы любим с ним иногда посидеть за бутылочкой и поговорить о жизни. Две тёти, двойняшки, Татьяна Викторовна и Наталья Викторовна живут далеко. Одна ― в Башкортостане, другая ― в Украине.
    Я частенько расспрашиваю дядю о наших корнях, о наших предках. К сожалению, дальше, чем на три поколения назад нам заглянуть не удаётся. 
    Вообще, почти вся история моей семьи, прадедов и дедов, связана с Ярославлем. По маминой линии мои предки жили в деревне Андрюшино, что находилась недалеко от города, по костромской дороге. Деревни давно нет, там разрастается один из районов Ярославля. На месте перелесков, в которых мои предки собирали грибы и ягоды, сейчас находится Ярославский радиозавод. 
    В начале двадцатого века мой прапрадед Николай Гусев перебрался со своей семьёй из деревни в город, поближе к его центру, построив на улице Мельничной деревянный рубленый дом. В этом доме до самой смерти жила моя прабабушка Агриппина Николаевна Дружинина. В этом доме половину жизни прожила моя мама Нина Николаевна Гончарова. В этом доме  родился я, в нём прошли первые мои девять лет. 
    А вот отчество своего прапрадеда Николая мне уже не узнать, к сожалению. От моего прапрапрадеда не осталось ничего, даже имени, кроме меня, конечно, кроме моих детей и внуков.
    Предки по линии отца жили на другой стороне улицы. Один из моих прадедов, Иван Петрович Пылаев, всю жизнь проработал на мельничном производстве приказчиком, как бы сейчас сказали, старшим менеджером. Он, в свою очередь, перебрался в Ярославль из деревни Чернеево. Она существует и в настоящее время, расположена в трёх километрах от сегодняшней границы Ярославля, также, по костромской дороге.
    И только предки одного моего дедушки не связаны с Ярославлем. Дед по линии отца, Виктор Васильевич Гончаров, жил в небольшом городке Давлеканово, неподалёку от Уфы. А его отец, Василий Афанасьевич Гончаров, перебрался в Башкирию из Оренбургской области. Это было в первые годы после гражданской войны, когда многие семьи уезжали из родных мест в поисках лучшей доли. 
    Моего деда Виктора направили в 1937 году из города Давлеканово на артиллерийские курсы в ярославское военное училище, которое существует и в наши дни. Оно называется «Ярославское высшее военное училище противовоздушной обороны». На одном из танцевальных вечеров в каком-то доме культуры статный курсант Виктор Гончаров и познакомился с простой ярославской девчушкой Настей Пылаевой. В том же году они поженились. В 1938 году родился  их первенец, мой отец, которого назвали модным в то время именем Валентин. Дед Виктор прошёл всю войну и вернулся в звании капитана с двумя орденами Отечественной войны на груди. Долгие годы он работал на различных административных должностях. Выйдя на пенсию, занялся пчеловодством и кролиководством, выращивал огромные башкирские помидоры. Моя бабушка, Анастасия Ивановна Гончарова, прожила очень долгую жизнь, вырастила четверых детей, двух сыновей и двух дочерей. Она умерла на сто первом году жизни, в далёком от её родины городке Давлеканово, который стал для неё главным городом в судьбе.
    Я ездил в Давлеканово с родителями два раза, первый раз ― в пятилетнем возрасте, второй ― когда учился в школе. Запомнилась поездка с дедом Виктором на рыбалку, на живописный приток  Белой ― речку Дёму. Отчётливо помню ночёвку в стогу сена. Засело в памяти, как взрослые мужчины вытягивали из реки сеть, полную щук, жерехов и лещей. Говорят, в тех местах не так давно нашли нефть и от первозданной Дёмы уже ничего не осталось.
    Я часто задумываюсь, сколько должно было произойти случайных, независимых друг от друга событий, чтобы я появился на свет, сколько родов породнилось в нескончаемой веренице жизни. Хочу сохранить все фамилии моих предков, которые мне известны, для потомков. Вот они: Гончаровы, Пылаевы, Гусевы, Подснежновы, Соколовы, Дружинины. К фамилиям предков  с моей стороны у детей добавились фамилии предков супруги: Домрачёвы, Панарины, Махортовы, Емельяновы. К фамилиям предков внуков ― Тороповы и Николаевы. Эта пирамида уходит ввысь за облака.

*   *   *
    Первое сентября 1968 года. Я пошёл в первый класс. Двор школы №16 для меня давно стал родным, поскольку в нём мы с ребятами провели уже немало времени, играя в футбол на школьном стадионе или катаясь по нему на велосипедах. Утром я с мамой пошёл на первую в моей жизни школьную линейку. В руках у меня был громадный букет гладиолусов с нашего огорода. Из школы возвратился уже самостоятельно, точнее, на велосипедном багажнике «Орлёнка» приятеля Мишки, второклассника, которому тоже предстояло идти в эту же школу, во вторую смену.
    Учился я хорошо. Четвёрка была только по русскому языку, остальные все пятёрки. Правда, я испытывал небольшое психологическое неудобство, впервые оказавшись в большом коллективе, в отличие от большинства моих сверстников, которые ходили в детский сад. Но это скоро прошло.
    Мне выпало осознать, что такое смерть. Трагически погиб мой школьный товарищ. Его, как и меня, звали Колей. После уроков мы разбежались по домам, а наутро я узнал, что его сбила машина, когда он со своей мамой ходил в магазин. Прошло уже более полувека, а я всё ещё помню то ужасное чувство, которое ощутил тогда. Я живу, у меня выросли дети, растут внуки, а его жизнь прервалась, едва начавшись.
    В моей жизни появились неприятные перемены. Предстояло поменять школу, в которой отучился  полтора года. Моя прабабушка, бабушка Гуля умерла. Ей было восемьдесят. Меня не с кем было оставлять на целый день в доме, где из удобств только электричество и примус. Я переселился в пятиэтажный дом на проспекте Толбухина, тогда ещё улице Толбухина, где жили бабушка Зина и дедушка Миша. Бабушка Анастасия, или просто бабушка Ася и дедушка Виктор, родители отца, жили далеко, в Башкирии…
    О дедушке Мише хочу сказать несколько слов особо. По сути, он был мне не дедушка, а двоюродный прадедушка. Так сложилось. Мой родной дедушка по маминой линии, Николай Александрович Дружинин, не вернулся с войны. Прадедушка Миша, Михаил Николаевич Гусев, тоже воевал, что называется «от звонка до звонка», прошёл финскую и Великую Отечественную войны. Пока он был на фронте, его жена нашла другого. Старшине Михаилу Гусеву, израненному и обмороженному, некуда было возвращаться с войны, кроме как к старшей сестре Агриппине, которая была на девятнадцать лет его старше, и, по сути, являлась для него второй матерью. К ней, в дом на улице Мельничной, он и вернулся в августе  сорок пятого с огромной корзиной румынских яблок. В этом же доме, у свекрови, жила и моя бабушка Зина, тогда, в послевоенном году, двадцатисемилетняя солдатка-вдова с семилетней дочкой Ниной, моей мамой. Михаил и Зинаида, что называется, сошлись, и прожили вместе больше тридцати лет, до самой смерти дедушки. Дедушка Миша меня очень любил, я не испытывал абсолютно никакого дискомфорта от того, что он был мне двоюродный, а не родной. Мы постоянно ходили с ним на рыбалку, на Волгу. В последние годы его жизни, в середине семидесятых, когда у него уже плохо ходили обмороженные в зимнюю кампанию сорокового года ноги, я, на обратной дороге к дому, помогал ему взбираться на крутые волжские берега.
    …Для меня этот переезд, конечно, был психологическим стрессом. Из вольготной «деревенской» жизни, пусть и почти в центре города, в одночасье я попал в каменные джунгли со всеми удобствами. Я долго привыкал к новой, семьдесят первой ярославской школе. Но постепенно появились новые друзья, новые занятия, кружки, спортивные секции, и я уже не представлял себе иной жизни.
    Родители, наконец, получили небольшую квартиру на улице Володарского, в том же районе, где жили бабушка с дедушкой, и мне не пришлось больше менять школу. Школа №71 стала для меня родной.

 *   *   *
    Семидесятые годы двадцатого века. Сейчас то время принято называть годами застоя. Но тогда это было незаметно. Да, в магазинах недоставало продуктов, но как-то все жили, не голодали. А по праздникам столы ломились от разносолов. Зато, какие фильмы снимали! В кинотеатрах за билетами стояли в очередях по полчаса. Какие режиссёры творили в то время: Чухрай, Озеров, Бондарчук, Тарковский, Шукшин, Лиознова, Гайдай, Рязанов, Данелия!.. А какие актёры снимались: Тихонов, Миронов, Гурченко, Чурсина, Папанов, Леонов, Евстигнеев!.. Каждый год выходило по несколько десятков отличных фильмов, с оригинальными сценариями, с прекрасной работой режиссёров, с чудесным музыкальным оформлением. К сожалению, сегодня нам нечем похвастаться. Пусть многосерийные фильмы теперь принято измерять не количеством серий, а количеством сезонов, но в памяти зрителей от всех этих сезонов не останется ровным счётом ничего. Парадоксально, что отсутствие цензуры катастрофически снизило качество создаваемых фильмов. Это доказывает то, что критика в любом творческом процессе необходима, она не даёт расслабиться, не даёт сработать вполсилы.
    А какие мультфильмы были созданы! «Бременские музыканты», «Карлсон, который живёт на крыше», «Винни-Пух» и ещё сотни замечательных мультиков. Теперь это ― достояние детишек всего мира на все времена.
    А какие писатели и поэты творили: Солженицын, Распутин, Астафьев, Пикуль, Самойлов, Левитанский, Евтушенко, Соколов!.. Это был золотой век советского кино, золотой век советской культуры.
    Страна развивалась. Пусть не семимильными шагами, как сейчас Китай, но развивалась. Строились новые заводы и фабрики, жилые и общественные здания. Развивались технологии. Но внутри страны уже назревал кризис, который в дальнейшем привёл к её распаду. Сейчас принято обвинять во всём руководство страны, но, я уверен, всё намного глубже. Государство в том виде, в каком оно существовало, с той системой общественных отношений, было обречено. Только частная собственность на средства производства способна была двигать экономику страны вперёд со скоростью, достаточной, чтобы не отстать от остального цивилизованного мира. К экономическим проблемам в стране добавились проблемы в межнациональных отношениях, которые существовали всегда, но успешно замалчивались властью.
    А мы жили  и были счастливы. Мы учились, отдыхали в пионерских лагерях, занимались в спортивных секциях, ходили в библиотеки, влюблялись в соседских девчонок. Я всё время был чем-то увлечён. Несколько лет занимался конькобежным спортом и добегался до второго взрослого разряда. Потом ходил в городской дворец пионеров, в автомодельный кружок, где собирал действующие модели автомобилей. Там я получил ценные навыки слесарного мастерства, освоил токарный и фрезерный станки. Потом был период занятий боксом, который пришлось прервать после того, как на одной из тренировок мне сломали нос.
    Я всегда что-то собирал: марки, значки, этикетки от спичечных коробков. Много лет занимался аквариумистикой, разводил не только живородящих, но и икромечущих рыбок.
    Всегда много и с удовольствием читал. Любимыми книгами были, конечно, приключения и научная фантастика. До сих пор Иван Антонович Ефремов остаётся для меня одним из самых значимых людей, одной из самых ярких личностей.
    Любовь к серьёзным, талантливым книгам мне привила  замечательная  учительница ― Ольга Константиновна Москвина. Она преподавала в нашем классе русский язык и литературу. Делалось это с душой, не формально, с нестандартными подходами. Я очень часто  с особым душевным трепетом вспоминаю об этом прекрасном, добром и отзывчивом человеке.
    Почти все летние месяцы я проводил на берегах родной реки. Моя бабушка, Зинаида Дмитриевна Дружинина, всю жизнь проработала заведующей заводской библиотекой. Выйдя на пенсию, каждое лето она устраивалась работать библиотекарем в дом отдыха или пансионат. Несколько сезонов проработала в доме отдыха «Промкооператор», который  находился примерно посередине пути между Ярославлем и Рыбинском, на берегу Волги. И я несколько летних каникул жил там вместе с ней и с дедушкой Мишей, который тоже устраивался на какую-нибудь «непыльную» работу, вроде заведующего гладильной.
    Что мальчишке ещё нужно, если у него есть свобода и простор?!  Целыми днями я с приятелями пропадал на реке. Постоянно рыбачил и достиг в этом деле определённых успехов. Я, тринадцати-четырнадцатилетний подросток, пользовался уважением даже у взрослых мужчин, приезжавших по путёвкам на двенадцать или на двадцать четыре дня отдохнуть и порыбачить, поскольку знал в округе все «клёвые» места и делился с ними рыбацкими хитростями, которые постиг на практике.

*   *   *
    Семьдесят восьмой год. Пришло время прощаться со школой. Пришло время определять свою судьбу. В те годы было модно поступать в военные училища. В Ярославле их было два: ракетное и финансовое. Но служба в армии меня совершенно не прельщала. Я любил независимость, не хотел кому-то подчиняться. Мне нравилось что-то строить, что-то создавать, что-то делать своими руками. Я ходил по городу, заглядывал за заборы строек, мне нравилось наблюдать, как мой город растёт и хорошеет, как появляются новые, необычные здания. В результате документы были поданы  в политехнический институт, на специальность «промышленное и гражданское строительство».
    Я получил непростую профессию, но теперь, спустя почти сорок лет со дня окончания института, проезжая по любимому городу так приятно сознавать, что твои знания, твои нервы, твоё время вложены более чем в десяток объектов, украшающих Ярославль.
    В институте была военная кафедра, так что мне не довелось служить в армии. Я прошёл только военные лагеря Костромского училища химической защиты и получил специальность ― командир взвода химических войск.
    Первый курс. Новые знакомые, новые друзья, новая жизнь.
    Студенческая жизнь бурлила: дискотеки, клуб самодеятельной песни, творческие фестивали.
    На одном из таких межфакультетских фестивалей  я впервые услышал песню «Баллада о самородках» на стихи Евгения Евтушенко, которую исполнил один из преподавателей  нашего факультета. Слова и мелодия заворожили, очаровали меня, особенно слова. Мне, конечно, нравились стихи из школьной программы, я любил творчество Есенина, но это было что-то другое, неведомое:      

                          
                                 Ночной Фербанкс притих, устав,
                                 Но всюду скрыты,
                                 По снежным улицам в унтах
                                 Гуляют скрипы.
                                 В оленьей парке, в расписной,
                                 С лицом подростка,
                                 Спешит работать в бар ночной
                                 Стрип-эскимоска…   

    Я не знал, что такое Фербанкс, что такое парка, кто такая стрип-эскимоска. Но эти слова подействовали на меня волшебным образом. Я понял, что тоже хочу писать стихи, хочу выражать свои мысли, группируя их в столбики. Неужели всё то, о чём я думаю, должно пропасть когда-нибудь вместе со мной? Нет, это несправедливо, так быть не должно! На моё решение начать писать стихи повлияло ещё и то, что отец тоже их писал. Пусть  не достиг успехов, но он делал это. Однажды, разочаровавшись в себе, папа сжёг все свои сочинения, но я знал, что в его душе всегда жило это желание ― творить.

*   *   *
    Концерт  Владимира Высоцкого. Это было в феврале семьдесят девятого года. Мы с моим школьным другом Андреем Симоновым купили билеты на концерт группы «Цветы» под управлением Стаса Намина. Эта группа в то время была весьма популярна. Они играли полузапрещённый тогда в стране рок. Молодёжь тянулась к неизведанной, завораживающей музыке, к новым звукам, к оригинальным мелодиям.
    И вот, придя на концерт, мы узнали, что во втором отделении будет выступать Высоцкий. Получалось, что он выступал инкогнито…
    Необходимо сказать, кем тогда был для нас Владимир Семёнович. Он был легендой, тайной, поддерживаемой различными слухами о его жизни. В первый раз  я услышал песни Высоцкого в начале семидесятых на магнитофонной записи отвратительного качества в доме у моего школьного друга Володи Вареных. Но, несмотря на плохое качество звучания, этот хриплый голос завораживал, он казался чем-то инопланетным, недосягаемым. Потом я долго напевал про себя незатейливые строчки: « А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты».
    Потом начали выходить кинофильмы с его участием. Помню, меня не оставила равнодушным его роль в фильме «Плохой хороший человек», снятом по произведениям Антона Павловича Чехова, где он сыграл вместе с замечательными актёрами ― Олегом Далем и Людмилой Максаковой. Сейчас этот фильм несправедливо забыт, а между тем, это одна из самых значительных и глубоких ролей Высоцкого. Потом был фильм «Место встречи изменить нельзя». Потом был его безвременный уход. Потом мы узнали о нём почти всё, даже то, о чём знать не следовало.
    …Группа «Цветы» исполнила несколько песен из своего репертуара и покинула сцену. К микрофону вышел Высоцкий. Небольшого роста, худощавый, в сереньком свитерке-водолазке. 
    Трибуны, разгорячённые желанной музыкой, продолжали скандировать: «Цветы, Цветы…» Это продолжалось минуты две, но мне они показались бесконечными. Помню ощущение глубокого стыда за земляков перед стоявшим у микрофона человеком. Хотя и этих людей можно было понять. Они хотели слушать то, что ожидали, на что пришли.
    «У меня на вас на всех цветов не хватит!» ― хрипло, чуть раздражённо произнёс Высоцкий. И трибуны мгновенно стихли. Видимо, эту фразу он сказал не в первый и не во второй раз.
    Владимир Семёнович спел полтора десятка своих самых известных песен. Откровенно говоря, особого впечатления он на меня не произвёл. Всё было отработано до автоматизма. Ни одного нового слова, ни одного неизвестного до той поры созвучия. Несколько человек преподнесли ему цветы. В данном контексте это выглядело не очень уместно.
    Только после его смерти мы поняли, насколько не хватает нам всем хрипловатого, с надрывом голоса, его новых песен, его новых ролей. Таких личностей, как Владимир Семёнович Высоцкий единицы в каждом столетии. Его песни и роли будут жить бесконечно долго.
    В последнее время многих артистов, литераторов и художников принято называть великими, гениальными. Я бы не разбрасывался такими эпитетами направо и налево. Вот Микеланджело или Шекспир действительно были гениальными людьми. Но людей таких за всю историю человечества родилось совсем немного, их можно пересчитать по пальцам. Высоцкий был обыкновенным человеком, несомненно, талантливым, но обыкновенным. Достаточно посмотреть на его песенные тексты, и всё сразу станет ясно.
    Да, Высоцкий в те годы был чрезвычайно популярен. Этому способствовало и то, что любое проявление свободомыслия в стране существовало под определённым давлением со стороны властей.  Под негласным запретом находилась в то время и рок-музыка. Сейчас это кажется смешным, но тогда было реальностью.
    Я, как и подавляющее большинство молодых людей поколения семидесятых, тоже увлекался роком. В нём был напор, была энергия, подзаряжающая  нас. Сначала это были западные команды.  До сих пор мои любимые группы― «Pink Floyd» и «Urian Heep». 
    Потом, к началу восьмидесятых, появились отечественные исполнители. Впервые я услышал записи рок-групп «Воскресенье» и «Машина времени» в семьдесят девятом году, когда учился на первом курсе института. Эти песни потрясли меня. Наконец-то я услышал настоящий рок на родном русском языке. Песни Романова, Никольского и Макаревича завораживали своей необычностью в противовес звучавшим по радио и телевидению бесконечным вариациям на тему «партия ― наш рулевой».
    Позже появились группы «Круиз», «Кино», «Наутилус-Помпилиус», «ДДТ». Эта музыка стала частью нашей жизни. К сожалению, сейчас рок уже не так популярен. Последние динозавры, которые ещё ходят по планете с названием «Рок» ―  Борис Гребенщиков, Юрий Шевчук и Александр Васильев. Музыки сейчас много, но действительно талантливой практически нет.

*   *   *
    Начало восьмидесятых. Незабываемые годы учёбы в институте.  Первые написанные мной стихотворения, наивные, несовершенные. Сейчас мне это абсолютно ясно. Но тогда они казались гениальными. Это нормально. Это происходит с каждым начинающим литератором. 
    Я увлёкся авторской песней, открыл для себя таких замечательных бардов, как Александр Городницкий, Булат Окуджава, Вадим Егоров, Александр Суханов, Евгений Клячкин, Александр Дольский.  Дольский произвёл на меня особое впечатление своей виртуозной игрой на гитаре и глубокими, но абсолютно понятными и близкими моему восприятию мира стихами. Я с нетерпением ожидал выхода каждой новой его пластинки и, приобретя её, заучивал почти все песни наизусть, пробовал, как умел, сам исполнять их под гитару.
    Чуть позже я увлёкся творчеством Вероники Долиной, Олега Митяева, Валерия Пака. Появилось несколько собственных песен. Пусть они оставляли желать лучшего, пусть я не выносил их на суд зрителей, но творческий процесс во мне  было уже не остановить.
    Каждое лето нас ― студентов «Политеха», ждал стройотряд. Песни у костра под гитару ― что может быть более романтичного. Сама обстановка располагала к творчеству, и я, незаметно для самого себя, всё больше и больше времени в своей жизни стал отдавать поэзии.
    В душе каждого человека, любящего стихи, интересующегося поэзией,  должно быть место для любимого поэта, который бы занимал значительную часть сознания, которому бы ты боготворил, подражал, учился у него. Если ты сам хочешь  заниматься сочинительством, его поэзия должна жить в тебе, помогая искать творческий ориентир, не сбиваться с намеченного пути. У меня много любимых поэтов. В разные периоды жизни они сменяли друг друга, одни становились на первый план, другие на какое-то время отходили на второй, потом снова возвращались на высшую ступеньку пьедестала.
    Долгое время поэтом номер один для меня был Сергей Есенин. Кто ещё мог так сказать: «Выткался на озере алый цвет зари, на борах со звонами плачут глухари…»?  Я часто повторял про себя строки из его залихватских стихов о бесшабашной, на первый взгляд, но совсем непростой жизни поэта. Я восхищался его любовной лирикой. Особенно меня завораживали своей музыкальностью и таинственностью персидские мотивы: «Шаганэ ты моя, Шаганэ, потому что я с севера что ли…», «Никогда я не был на Босфоре, ты меня не спрашивай о нём, я в твоих глазах увидел море, полыхающее голубым огнём…», « Ты сказала, что Саади целовал лишь только в грудь, погоди ты бога ради, научусь когда-нибудь…»
    В те времена с книгами было не так просто, как сейчас. Даже в областной библиотеке не всегда можно было найти то, что нужно. Я выискивал книги любимых поэтов, переписывал многие стихи в специальный блокнот, заучивал их наизусть.
    Однажды мне дали послушать на несколько дней магнитофонную ленту со стихами Евтушенко. Я уже упоминал, что был очарован песней «Баллада о самородках». А тут целая плёнка с великолепными стихами, такими понятными, такими близкими, в потрясающем исполнении самого Евгения Александровича. Запомнились поэмы «Северная надбавка»,  и «Дальняя родственница». Казалось бы ― незамысловатые сюжеты, бытовые, знакомые почти каждому. Всё про нас, про нашу ежедневную, обыденную жизнь, со своими радостями и печалями. Но как это всё сказано! Очаровала поэма «Фуку» оригинальным приёмом чередования стихов и прозы. В дальнейшем я взял этот приём на вооружение в своём творчестве.
    Я снова и снова включал магнитофон, снова и снова вслушивался в эти слова, заставляющие задуматься, заставляющие сопереживать вместе с автором. На долгие годы Евгений Александрович стал для меня главным авторитетом в мире современной поэзии. На него всегда обрушивалось много критики за его непростой характер, за его неравнозначное творчество. Да, действительно, у Евтушенко большое количество откровенно слабых стихов. Он и сам это осознавал и говорил об этом. Как я был разочарован, когда прочитал одну из последних его книг «Счастья и расплаты»! Создалось впечатление, что писал совершенно другой человек, хотя стиль, несомненно, был присущий только ему, «евтушенковский».
    Но у Евгения Александровича много и великолепных стихотворений, которые принадлежат Истории. Если из десяти томов его произведений составить один том, то это будет одна из лучших поэтических книг всех времён и народов. Когда коллеги по творческому цеху мне говорят, что поэзия Евтушенко вторична, несовершенна, я предлагаю: «Напишите что-то подобное по силе таким стихотворениям, как «Ольховая серёжка», «Зашумит ли клеверное поле…», «Не исчезай», и я встану перед вами на колени».
    Конечно, для меня не могло остаться незамеченным творчество Андрея Вознесенского. В то время он был одним из самых модных авторов. Его книги невозможно было достать, их переписывали, перепечатывали на пишущих машинках. По моему стилю, по внутреннему творческому строю, Андрей Андреевич был мне далёк, но я с удовольствием читал и перечитывал его стихи. У стихотворений Вознесенского есть одно удивительное качество, по крайней мере, на меня они воздействуют совершенно определённым образом. Когда читаешь его книгу, мозг начинает работать параллельно, приходят свои поэтические строчки, которые становятся отправными точками для новых стихов. Я долго не мог понять, почему так происходит, но, в конечном итоге, пришёл к выводу, что в стихах Вознесенского заложен некий внутренний ритм, действующий на подсознание. Как известно, многие из своих стихотворений Андрей Андреевич сочинил во время дальних прогулок по окрестностям посёлка Переделкино. Так вот, в них и заложен этот ритм шагов, который передаётся другим, в том числе и мне, заставляя включаться в творческий процесс.
    Были и другие поэты, которые в определённые периоды жизни, становились для меня главными. Это Ярослав Смеляков, Александр Твардовский, Давид Самойлов, Владимир Соколов, Юрий Левитанский, Евгений Чеканов, Георгий Бязырев, Игорь Царёв. Их стихи жили во мне, наполняя мою сущность смыслом, заставляя творить, равняясь на их творчество.
    И, конечно, самым главным поэтом в моей жизни с самого раннего детства являлся Александр Сергеевич Пушкин. Чью книжку я доставал с полки, когда всё валилось из рук, когда жизненные проблемы заполняли всё моё существо? Конечно, это были стихи Пушкина. 
    Я запомнил это загадочное имя года в четыре, когда сходил в кинотеатр вместе с родителями на премьеру фильма «Сказка о царе Салтане». Это было время великих советских фильмов, и вышеупомянутая кинолента заняла среди них достойное место. Потом в мою жизнь вошли остальные сказки Александра Сергеевича. Особенно мне нравилась «Сказка о попе и работнике его Балде» с её озорством и залихватским сюжетом.
    Позже, в школе, полюбились замечательные лирические стихи Пушкина, его стихи гражданской направленности. Несколько раз был перечитан непревзойдённый шедевр ― роман в стихах «Евгений Онегин». Чуть позже я, что называется, взахлёб прочитал роман «Капитанская дочка», который запомнился простотой и ясностью изложения на фоне монументальности событий, в нём описанных. 
    Почему Пушкин велик? Он полифоничен! За что бы поэт ни брался, всё у него выходило гармонично. Вообще, я считаю, что «высший пилотаж» в стихосложении, это когда при чтении возникает ощущение того, что ни одно слово уже невозможно переставить на другое место, не изменить ни одной строчки. При чтении пушкинских произведений у меня возникает именно такое ощущение.

*   *   *
    Вторая половина восьмидесятых. Я уже несколько лет отработал по своей специальности. Появилась семья, дети. Работа в строительной отрасли достаточно специфична. Это, пожалуй, одна из самых стрессовоёмких отраслей, когда изо дня в день приходилось решать новые нестандартные задачи и проблемы. Но я привык так жить, мне это даже нравилось.
    В стране началась неразбериха, названная перестройкой. Могли ли мы думать, что станем свидетелями очередной, пусть и вялотекущей, революции в нашей многострадальной стране? Сейчас принято ругать Горбачёва за то, что он развалил великую державу.  Да, страна развалилась. Но она, рано или поздно, развалилась бы и без Горбачёва. Да, ему не хватило ума, житейской мудрости, воли. Но он понимал, что так жить дальше нельзя. А вот как изменить жизнь к лучшему, не знал. Он сам себя наказал, взявшись за непосильный труд. Каково остаться в истории человеком, погубившим страну? И врагу не пожелаешь такого.
    Я считаю, нам повезло, что потерянную Горбачёвым власть вовремя подхватил простой русский мужик ― Борис Николаевич Ельцин. Да, у него были свои недостатки. Но, неизвестно что могло бы произойти, если бы Ельцин не взял управление страной в свои, тоже не совсем умелые, порой не совсем трезвые руки. Где взять гениев? Их нет! 
    Я вспоминаю трясущиеся руки Геннадия Янаева, которого порывистый ветер двадцатого века на пару мгновений вынес на первые роли. Я помню несколько дней безвластия  и безвременья в огромной, застывшей в ужасе стране, где и «ядерный чемоданчик» был уже непонятно в чьих руках.
    Несколько позже у меня появились такие строки: 

Не кляните недавних вождей,
Тех, что век подытожили прошлый;
Это ― несправедливо и пошло,
И обида берёт за людей.

Грешны все! В главном нам повезло ―
Что у них незлобивые души.
Тридцать лет нами правило зло,
Из Истории вычеркнув лучших.

Нет империй без тяжких оков.
Несвобода ― причина разлада.
Доказать теорему распада
Помогла аксиома веков.

Обошлось всё для новой страны.
Пусть потом осознав, пусть за стопкой ―
Спас один нас от ядерной кнопки,
А второй ― от гражданской войны. 

    Сейчас стало модно ругать правителей. Не могу согласиться с такими людьми, беспрестанно занимающимися демагогией. Это люди, которые кроме как «бла-бла-бла» языками, ничего за свою жизнь не создали, не совершили. Хочется спросить их: а приходилось ли вам руководить хотя бы средних размеров предприятием, представляете ли вы, насколько это сложно и ответственно? Да, в истории России прошлого века были злонамеренные правители, но, на мой взгляд, их было только двое: Ульянов и Джугашвили. Все остальные вожди, которым довелось руководить страной в двадцатом веке, были в той или иной степени совестливыми людьми, хотя каждый из них был со своими недостатками, начиная с самодурства Хрущёва и заканчивая чрезмерной жёсткостью Андропова, недопустимой для руководителя такого ранга. 

    Процессы, происходившие в государстве, конечно, изменили жизни каждого из нас. Я не говорю сейчас о возникших материальных и социальных сложностях. Мы в короткое время прозрели, поумнели, начали совсем по-другому осмысливать окружающую жизнь. На нас обрушился поток информации, которую трудно было воспринимать непредвзято. Всем нам открылась бездна исторических событий, парадоксов, ранее неведомых тайн. Лично меня это подхлестнуло к активной творческой деятельности. Практически каждый день возникало новое стихотворение на актуальную тему. Пусть качество этих стихов было невысоким, но они были абсолютно искренними, отражали моё душевное состояние.
    Однажды я прочёл в областной молодёжной газете «Юность» объявление о начавшем функционировать при редакции литературном объединении. Пришло время показать людям то, что к тому времени создал. С нетерпением я стал ожидать обозначенного в объявлении дня.
    Первое занятие литобъединения вёл талантливый поэт из Рыбинска Сергей Хомутов. У него уже был свой сложившийся поэтический голос ярко выраженной  философской направленности. Первый раз в жизни я общался с настоящим поэтом. Конечно, в душе  надеялся, что моё творчество сразу заметят, но этого не произошло. Тем не менее, окунувшись в литературную среду, познакомившись с земляками, занимающимися сочинительством, я уже не был одинок в своём движении к намеченным целям. Многие из тех, с кем тогда познакомился в стенах редакции газеты «Юность», стали моими друзьями. Я и сейчас поддерживаю приятельские отношения с Евгением Капитановым, Александром Авдеевым, Николаем Вихаревым.
    Через несколько месяцев руководителем литературного объединения стал Евгений Чеканов. В то время он был главным редактором той самой областной молодёжной газеты «Юность». Евгений Феликсович как поэт уже был известен не только в Ярославской области, но и за её пределами. Хочу сказать, что занятия под его руководством повлияли на мою творческую судьбу в наибольшей степени. Кроме замечательного поэтического дара, Евгений Чеканов обладал ещё и даром наставника, учителя. Жёстко, но справедливо критикуя мои ранние стихи, он обозначил для меня вектор творческого развития. Для этого хватило нескольких занятий. Я точно для себя определил, в каком направлении двигаться, какой путь избрать, какие ошибки я не должен совершать. 

 *   *   * 
    Девяностые годы двадцатого века. Сейчас их принято называть лихими годами. Сменился общественный строй, поменяла название страна. Нужно было выживать, и все выживали, как могли. Мне повезло, я был молодой, энергичный, имеющий определённые жизненные планы. В каких-то вопросах был безрассуден. В каких-то вопросах ― осмотрителен и осторожен. 
    В то время я руководил небольшой строительной организацией. Но, как и большинство людей в то непростое время, пытался заниматься каким-то бизнесом, какой-то торговлей. Вспоминаются мои поездки в Москву, на переговоры с иностранцами, которые проходили в фешенебельном отеле «Балчуг», неподалёку от Кремля. Я пытался торговать обувью, ещё чем-то, но быстро понял, что торговля ― не моё, что это тяжёлый, порой неблагодарный труд, что этот вид деятельности не приносит мне удовлетворения. Несколько позже окончил курсы по ценным бумагам, но особо на этом поприще тоже не отличился, хотя и не прогорел, как многие. Я понял, что по-настоящему умею только строить, а другими делами лучше не заниматься; не хватает характера, упорства, целеустремлённости.
    Я продолжал писать стихи. Появились мои первые публикации в местных газетах, таких как «Очарованный странник», «Северный край», «Золотое кольцо», «Губернские вести», «Северная магистраль». Однажды, на занятиях литературного объединения при редакции областной газеты «Северный край» я познакомился с поэтом Георгием Бязыревым, творчество которого мной уже давно было замечено и любимо. О Георгии Александровиче я хочу рассказать подробней.
    Более противоречивого человека в своей жизни мне встречать не приходилось.   Он был поэтом настолько, насколько вообще возможно быть поэтической, творческой натурой. В нём соседствовало всё: организованность и безалаберность, жёсткость и мягкотелость характера, целеустремлённость и непредсказуемость. Видимо, такими должны быть настоящие поэты.
    Мы подружились. Это Георгий Александрович убедил меня в том, что в моём поэтическом багаже набралось уже достаточно стихотворений, которые можно выносить на публику, что их уже можно издать отдельным сборником. Так в двухтысячном году появилась на свет моя первая книжечка «Созвездие Пегаса», редактором и издателем которой и стал Георгий Бязырев. К великому сожалению, Георгий Александрович ушёл от нас в 2010-м году, ещё достаточно молодым. Ему не было и шестидесяти.
    В последние годы жизни Бязырев серьёзно увлёкся эзотерикой. Он пытался и меня приобщить к этому делу, но я особого желания не проявил. Слишком уж всё это казалось фантастичным, нереальным. Но знания Георгия  в этой области вызывали уважение. Я несколько раз пытался, что называется, подловить его, задавая очень неудобные вопросы, но Георгий Александрович каждый раз выходил из сложившейся ситуации с честью, упорно объясняя своё миропонимание и мироощущение с точки зрения эзотерических учений.
    Потом он уехал в Москву, всерьёз занялся издательской деятельностью. Издавал книги преимущественно эзотерической направленности. Начал строить дом в Подмосковье и почти достроил его, но помешала преждевременная смерть. Банальная язва желудка, которую нужно было вовремя начать лечить. О том, что Георгия Александровича больше нет с нами, я узнал от Ларисы Желенис, талантливой поэтессы, с которой у Бязырева на протяжении многих лет были прекрасные дружеские отношения.
    Остались изумительные стихи. Так сказать мог только один человек во Вселенной. Только он и никто другой. Не могу отказать себе в удовольствии процитировать два небольших шедевра Георгия Александровича. Вот одно, на мой взгляд, главное его стихотворение, в котором весь он:      

                                  
Кто-то учится петь, словно птица,
Кто-то хочет начальником стать.
Я хочу говорить научиться,
Чтоб не стыдно мне было молчать.
Чтобы в споре я мог, если надо, 
Иногда отвечать на вопрос
Лишь кивком головы, резким взглядом,
Распечатываньем папирос.

    И ещё одно прелестное стихотворение о любви:

Любимая, бежим в «Ремонт часов»!
Пусть часовщик починит этот час
Или мгновение, в конце концов,
Которое поломано у нас.
Ты час назад ещё не будешь злой,
Я час назад не буду ревновать…
О, почему и мы живём с тобой
Так, будто время можно исправлять!..

    Вообще, жизнь меня свела с несколькими замечательными поэтами. Это Тамара Пирогова, добрый, отзывчивый человек, пишущий лёгкие, воздушные стихотворения. Они у неё коротенькие, почти все состоящие из восьми строчек, но каждое из них с оригинальным замыслом, с «изюминкой», без которой в поэзии не обойтись. Это Владимир Поваров, много лет проработавший корреспондентом на Ярославском областном телевидении, тяготеющий к стихам философской направленности. Мы с ним в чём-то похожи по стилистике творчества. Это уже упомянутая мной Лариса Желенис, яркая представительница так называемой «женской» поэзии. Это Анатолий Смирнов, поэт-экспериментатор, сочетающий в своём творчестве классическое стихосложение с элементами постмодернизма. Все они ― мои добрые товарищи, с которыми можно в любой момент посоветоваться, узнать их мнение о своём творчестве, услышать слова поддержки или справедливую критику.
    И ещё о творчестве двух человек мне хочется сказать особо. Это Владимир Серов, поэт со своим ярко выраженным поэтическим миром, со своим стилем стихосложения, со своим мироощущением. В жизни очень скромный, немногословный человек. Но как много он сказал в своих стихах! Хочу познакомить читателя всего с одним произведением Владимира Александровича. Стихотворение небольшое, двадцать две строчки, но вскрыт целый пласт нашей незатейливой, во многом противоречивой жизни:    

                                            
На трёх бобах, на трёх гробах,
На трёх натруженных горбах
Моя качается страна.
Казалось бы ― обречена,
Вот-вот, и в бездну упадёт…
Но что-то рухнуть не даёт.

Уже давно и стержня нет ―
Сдан по частям во вторчермет
Тот стержень веры вековой
На проституток и пропой.
И я качаюсь в той стране,
Как на качелях, и во мне
Уж стержня нет давным-давно.
И я бы в бездну рухнул, но…

Но в детском парке звонкий смех ―
Качели носят вниз и вверх
Ребёнка. Словно мотылёк,
Порхает он, и стерженёк
В душе его ― на каждый взлёт! ―
Звенит, и рухнуть не даёт
Тебе и мне, и всей стране,
Земле и солнцу в вышине.  

    Вот он, точнейший, выверенный образ, найденный автором, который отличает настоящую, вневременную поэзию от поделок-однодневок.   
    И, конечно, я благодарен судьбе за то, что она свела меня с Евгением Чекановым. Как я уже говорил, он оказал наибольшее влияние на моё творчество. Я знаком со стихами Евгения Чеканова уже более трёх десятков лет. Один из его первых поэтических сборников «Место для веры» стал моим настольным пособием по науке стихосложения. Позже к нему присоединились выпущенные не так давно увесистые фолианты «Прощай, Земля» и «Горящий хворост». 
    Человек он по характеру жёсткий, категоричный, временами, на мой взгляд, излишне категоричный. Но он имеет право на эту категоричность в силу того, что сделал для русской литературы. А сделал он много. Конечно, по полочкам всё расставит время, но, на мой взгляд, нескольким десяткам стихотворений Евгения Чеканова уготована очень  долгая и счастливая жизнь. А в Истории можно остаться и всего с одним стихотворением, как, например, Иннокентий Анненский с его маленьким шедевром «Среди миров».
    Когда мне бывает особенно тяжело от несправедливости, с которой часто приходится сталкиваться в жизни, от самодурства начальства, страдающего ярко выраженным «синдромом Бонапарта», я повторяю про себя строчки Евгения Феликсовича:    

                                        
Нужно выдюжить, нужно выжить,
Пережить этих злых калек,
По возможности надо вышить
Светлым бисером тёмный век.

Пусть порой под свиным копытом
Горько плачет твой робкий стих,
Но останется век расшитым
Светлым бисером слёз твоих.

    А строки из его эссе «Огненная когорта» стали для меня путеводными: «…Нашу когорту видно издалека. Наши знамёна пылают, наши плащи и шлемы горят, наши мечи раскалены добела. Мы ― огненная когорта…
    … Твоё место в наших рядах. Смотри, сколько нас, смотри, какие бойцы среди нас ― Шекспир и Пушкин, Достоевский и Гёте, Данте и Толстой, Лермонтов и Байрон, Свифт и Гоголь, Розанов и Рембо, Киплинг и Блок, Платонов и Честертон, Голдинг и Кузнецов…
    А кто у них? Чернь, шелупонь, люди толпы ― какие-то Ротшильды, Вандербильты, Гусинские, Березовские…
    …Ощутите себя писателями, наконец! Зарабатывайте деньги на свой прокорм любым другим честным трудом, оставьте надежды на то, что искренние и талантливые книги будут вас кормить! Вспомните, что все великие произведения Мировой Литературы писались не ради прокорма, а ради высоких целей!
    В сторону от светской власти!
    Огненная когорта ждёт вас!»
    Этих принципов в жизни я и стараюсь придерживаться. Возможно, я смог бы сделать карьеру в бизнесе, но понял, что мне это не нужно. Ну, ездил бы на «двухсотом крузаке» с красивыми номерами, ну носил бы на левой руке золотой «ролекс» или крутой «брайтлинг»…  А что дальше? Было бы удовлетворение от проживаемой жизни? Нет, конечно! За время, когда я руководил строительной организацией, мной было написано совсем немного. Голова была занята другим. Считаю для себя это время во многом потерянным. Не сразу, но понял ― мне нужно совершенствовать себя в другом, главном в жизни.  А главное ― листок бумаги, ручка и желание творить.
    Я ощущаю себя вполне счастливым человеком. Что нужно для счастья? Совсем немного. У меня дружная семья, выросли умные, порядочные дети, подрастают внуки. Я написал несколько удачных стихотворений, которые прочитают мои праправнуки. Что ещё нужно? Ничего!
    Главное, вовремя остановиться и не писать лишнего. Многие грешат этим. Творческие планы, конечно, есть, без этого нельзя жить. Хочется всерьёз заняться прозой. А вот в стихах, по своему внутреннему ощущению, то, что я хотел сказать, на девяносто пять процентов я уже сказал. Порой приходит оригинальная мысль, которую можно взять за основу нового стихотворения, но через несколько мгновений понимаешь, что на эту тему тобой что-то уже написано, повторяться не стоит.
    Есть время, когда ты живёшь будущим, у тебя грандиозные планы. Есть время, когда ты эти планы воплощаешь.  Кому-то удаётся их воплотить, кому-то не удаётся. Есть время, когда ты начинаешь жить прошлым, и это прекрасно. Сейчас я нахожусь в начале этого отрезка жизни.
    Необходимо постоянно совершенствоваться в своём ремесле. А для этого нужно как можно больше читать, выискивать в произведениях коллег те маленькие бриллианты мастерства, которые они огранили из простых алмазов слов в процессе кропотливой работы.
    И в настоящее время появляются крупные, значительные поэты и прозаики. Последние несколько лет я нахожусь под влиянием творчества двух мастеров слова. Это Игорь Царёв (Игорь Вадимович Могила) и Николай Зиновьев.
    К сожалению, Игорь Царёв ушёл от нас в 2013 году. Ушёл на пике творчества, когда пришло осознание того, что он может делать со словами всё, что задумал. Мне посчастливилось немного пообщаться с ним через социальные сети. Очень хочется процитировать два любимых мною стихотворения Игоря:

Мой мир
Вот дом, где каждый гвоздь забит моей рукой,
Вот три ступеньки в сад за приоткрытой дверью,
Вот поле и река, и небо над рекой,
Где обитает Бог, в которого я верю…

Я наливаю чай, ты разрезаешь торт,
Нам звёзды за окном моргают близоруко,
Но мы из всех миров предпочитаем тот,
Где можем ощутить дыхание друг друга.

Очерчивает круг движенье рук твоих,
Рассеивает тьму сиянье глаз зелёных,
И наш домашний мир, делённый на двоих,
Огромнее миров никем не разделённых.

    При чтении этого стихотворения у меня возникает ощущение, что автор вдруг взмахнул волшебной палочкой, и появились эти чудесные строки, такие простые и такие всеобъемлющие, охватывающие всю планету, всю нашу Солнечную систему, всё мирозданье.
    И второй маленький шедевр, который называется «Следы на песке»:

Вселенною правит нетленный закон:
Всё вечно, ничто не пройдёт без следа.
И против бумаги бессилен огонь,
И против огня бесполезна вода.
Не верь в беспощадность течения лет ―
Со временем пыль обратится в гранит.
И добрый твой след, и недобрый твой след
Прибрежный песок навсегда сохранит.

    Вся философия мира уместилась в восемь мудрых строчек! Несомненно, это мастерство!
    Николая Зиновьева я бы назвал трагическим голосом нового века. Простые, но монументальные строки, отражающие все перипетии нашей непростой сегодняшней жизни:

В степи, покрытой пылью бренной,
Сидел и плакал человек.
А мимо шёл Творец Вселенной.
Остановившись, он изрек:
«Я друг униженных и бедных,
Я всех убогих берегу,
Я знаю много слов заветных.
Я есмь твой Бог, Я всё могу.
Меня печалит вид твой грустный,
Какой бедою ты тесним?»
И человек сказал: « Я ― русский»,
И Бог заплакал вместе с ним.

    Когда Николай Александрович приезжал из своего Кореновска в Ярославль, я ходил на его творческий вечер. Мы обменялись книжечками, и я теперь частенько с удовольствием перечитываю его замечательные маленькие стихотворения, которые заставляют о многом задуматься и многое в своей жизни переосмыслить.

*   *   *
    Наступили десятые годы двадцать первого века. Я недавно потерял обоих родителей. Сначала, в две тысячи шестом ушёл отец, через четыре года ― мама.
    Но жизнь продолжалась. Мы выдали замуж старшую дочь Наташу. В 2011 году на свет появился первый внук ― Денис.
    Все бытовые вопросы решены. Появилась возможность путешествовать по миру. Супруга Ирина давным-давно подталкивала меня к этому.
    Первое большое путешествие по западной Европе. Мечтали ли наши родители, не говоря уже о бабушках и дедушках, что можно будет вот так сесть в автобус и доехать до Вены, до Венеции, до Флоренции, до Рима, до Неаполя, до Сан-Марино.
    Но сначала была Польша. Запомнилась ухоженность приусадебных участков и построенные, видимо, в недавнее время костёлы футуристической, «инопланетной» архитектуры. Я смотрел в окно автобуса и всё выискивал хоть какой-то непорядок в окружающем ландшафте, но так его и не обнаружил. Сложилось впечатление, что все дома построены не позднее, чем десять лет назад. Нигде ничего не покосилось, нигде не видно обвалившейся штукатурки. Ну почему у нас всё не так? Неужели мы так безнадёжно отстали от цивилизованного мира? Как нам обустроить огромные пространства с покосившимися, полуразвалившимися в большинстве своём избами, коровниками и свинарниками?
    Ченстохова. Святое для каждого поляка место, центр духовной жизни этого североевропейского народа. Мы поднялись на огромную высоту соборной колокольни, с которой открылся вид на  небольшой ухоженный польский городок, по улицам которого тянулись бесконечные ручейки польских паломников и иностранных туристов.
    Потом были чешские Альпы, ночь в горном отеле, с прозрачным горным воздухом, пахнущим елями и небольшой речушкой, протекающей в распадке между горами.
    Потом были Альпы австрийские, с изумительной красоты ухоженными домиками. Затем мы подъехали к Вене. Дух захватило, когда перед нашими взорами возник величественный главный городской собор. Запомнилось, что по всей центральной части австрийской столицы кружило  бесконечное количество колясок и карет, запряжённых лошадьми. В колясках, в основном, прогуливались, судя по обрывкам доносившихся фраз, англоязычные туристы. От большого количества лошадей вокруг распространялся устойчивый неприятный запах. Видимо, когда-то, до появления автомашин, такой запах стоял во всех городах и посёлках на планете.
    Мне, как человеку, в силу своей профессии тесно связанному с архитектурой, запомнился необычный дом, созданный австрийским зодчим Хундертвассером, чудаком по жизни, но, несомненно, талантливым, самобытным человеком…
    …Наконец, мы подъехали к таинственной, величественной Венеции. Побывать в этом городе ― наверно, мечта подавляющего большинства жителей Земли.
    Венеция действительно прекрасна. Описывать на бумаге этот город бесполезно. Его нужно увидеть, чтобы влюбиться в него навсегда. Мне достаточно вспомнить исполненную одним из гондольеров песню «Аве Мария», журчавшую и, одновременно, звеневшую над Гранд-каналом, и на душе становится тепло и спокойно.
    Италия! В этом слове всё: история, красота, тайна, бесконечность. Мы ходили по улицам Флоренции, по которым прохаживался Данте; остановились на перекрёстке, где он впервые встретился с Беатриче, зашли в собор, в котором молились Леонардо да Винчи, Микеланджело и Боттичелли.
    Мы замерли у входа в знаменитую Пизанскую башню. Стояли с ощущением, что она сейчас всё-таки упадёт, и упадёт прямо на нас.
    Рим! Действительно, это вечный город. Один из крупнейших городов древности, после набегов северных племён, почти стёртый с лица Земли. От миллионного населения оставалось буквально несколько тысяч человек. На протяжении многих веков он был разрушенным, засыпанным землёй. Но Рим нашёл в себе силы возродиться и стать одним из самых красивых, если не самым красивым городом на планете.
    Ватикан потряс величественностью. Казалось, что мы вдыхали воздух Истории. Я испытал огромное эмоциональное потрясение, прикоснувшись к стёртым за века многими миллионами ладоней бронзовым ступням статуи святого Петра. В течение пяти минут после прикосновения кончики пальцев моей правой руки покалывало, словно в руку впивались одновременно сотни иголок.
    Неаполь! Везувий! Геркуланум! Помпеи! От одних этих названий захватывает дух. Как всё ненадёжно в мире! Люди жили, влюблялись, растили детей и внуков. И вот, в одночасье, всё оборвалось, остался только многометровый слой пепла. Когда я стоял на улицах Помпей, вспомнился январь 1989 года: Армения, Ленинакан, теперешний Гюмри, первый месяц после страшного, разрушительного землетрясения, в котором погибли десятки тысяч человек. Я был там тогда в командировке, работал геодезистом. Мы размечали новые улицы в разрушенном более чем наполовину городе.
    Природа всемогуща. Она может сделать с нами в любой момент всё, что угодно и от цивилизации не останется и следа.
    В Неаполе запомнилось, что набережная была насыпана как раз из пепла, который освобождался при раскопках Помпей и Геркуланума.
    На обратном пути было ещё побережье Адриатического моря, вода, кишащая медузами, он которых она казалась липкой.
    Потом было маленькое горное государство Сан-Марино с великолепной дегустацией вин. Особенно понравилось земляничное шампанское, изготовленное из лесных ягод, собранных на окрестных склонах. Две бутылочки мы привезли с собой в Ярославль. Они были выпиты за семейным праздничным столом на Новый Год.
    …Прошло несколько лет. Европа настойчиво приглашала нас продолжить знакомство. Мы с Ириной решили пересечь западную часть континента  по северному пути, через Германию.
    Уже знакомый белорусский Брест, переживший на своём веку так много горя. Брестская крепость, где по спине бегали мурашки от взгляда на испещрённые осколками снарядов стены. 
    Снова переезд по Польше, но уже северной, через Варшаву. Снова эта безупречная ухоженность, бесконечные жёлтые поля с цветущим рапсом, косули, стоявшие вдоль дорог за ограждениями, разделяющими автомагистрали и лесные массивы.
    Дрезден. Классическая западноевропейская архитектура. Потемневшие от огня Второй мировой колонны и барельефы величественных зданий. Центральный собор, восстановленный не так давно, простоявший в руинах после войны более пятидесяти лет как напоминание о безумстве глобальных мировых конфликтов.
    Следующий день путешествия ― поездка вдоль одной из главных рек Германии ― Рейна. Оказалось, что это довольно быстрая и бурная река, берущая своё начало в швейцарских Альпах. А вот Майн ― более спокойная, размеренная, равнинная. Две эти реки сливаются в симпатичном городке Майнце. В месте слияния рек, на стрелке, установлен огромный памятник, потрясающий своей монументальностью.
    По обоим берегам Рейна тянулись бесконечные виноградники, где уже зародились божественные ягоды очередного урожая для знаменитого «Рейнского».
    Франция! Как много мы знаем об этой стране, как много читали, сколько кинофильмов смотрели! И вот она перед нами!
    Мы кружили на автобусе по улицам Парижа. К сожалению, шёл небольшой дождь. На улице было прохладно для первых чисел мая, всего шесть градусов тепла. Вот она ― Эйфелева башня, вот она ― площадь Согласия, на которой когда-то была установлена гильотина. Вот он ― Нотр Дам-де-Пари, вот он ― Люксембургский сад, вот он ― Дворец Инвалидов, в котором закончили свои дни тысячи французских солдат и офицеров, когда-то разграбивших Москву.
    Вечером мы совершили прогулку на теплоходе по Сене, любовались завораживающими видами Парижа.
    На следующий день была поездка в долину реки Луары, к древним замкам французских правителей. Дух захватывало от осознания того, что ты проходишь по комнатам, где жила Екатерина Медичи, где спал Генрих IV, где сидела за рукоделием королева Марго. Ощущение, что они такие же люди, как и ты, каждый со своими достоинствами и недостатками.
    На стене одного из замков, наряду с барельефами различных знаменитых личностей, красовался анфас симпатичного мужчины с кудрями до плеч. Это офицер королевских мушкетёров по фамилии д'Артаньян, ставший прообразом главного героя одного из самых известных романов мировой литературы. 
    Почти невероятно по ощущениям ― мы стояли у могилы величайшего фантазёра в истории человечества ― Леонардо да Винчи, на территории замка Амбуаз.   
    Следующее утро ― экскурсия в Лувр и Версаль. Конечно, роскошно, но наши Екатерининский в Царском Селе и  Петродворец  ничем не уступают, а наоборот превосходят французские дворцы размахом и величественностью. Ощущение гордости за наших умельцев, за нашу великую державу.
    Дорога из Франции в малюсенький Люксембург и дальше, в Бельгию. Запомнилось, что в обеих мировых войнах погибли семь граждан герцогства Люксембург. На центральной площади в память о погибших возведён величественный монумент.
    Бельгия, Брюгге. Совсем другая архитектура, отличная от французской. Писающий мальчик в Брюсселе разочаровал: маленькая скульптура, затерянная среди каменных громад городских кварталов. А писающая девочка ― это вообще моветон. Запомнилось невероятное количество магазинчиков, торгующих шоколадом и другими кондитерскими изделиями.
    Нидерланды. Амстердам. Очень похоже на Венецию, но не Венеция. Другой, отличный от итальянского города шарм. Тысячи велосипедистов на улицах. Огромный цветочный рынок. Где же ещё быть такому рынку, как не в Голландии, стране тюльпанов!
    Квартал красных фонарей. Несмотря на достаточно ранний час, жрицы любви были уже на посту. На любой вкус: и стройные, и пышнотелые, и юные, и достаточно зрелые. В центральной части города стоял устойчивый запах гашиша. Вспомнился запах конопли в стройотрядовской юности, в Тюменской области. Там конопляные заросли в то время можно было найти на любом пустыре.
    Обратная дорога. Вновь Германия. Небольшой городок Бонн, несколько десятков лет являвшийся столицей западной Германии. Всё необычайно ухожено, весь город был заполнен невероятной красоты цветущими рододендронами.
    А вот Берлин немного разочаровал. Серая, незамысловатая архитектура. Да, всё было отстроено после войны. Всё напоминало о том, что город был разрушен почти полностью. Лишь в самом центре развёрнута грандиозная стройка. Воссоздаётся разрушенный в военные годы главный городской собор.
    И вот снова Польша. Получилось, что мы проехали эту страну от края до края четыре раза.
    Казалось, что в Европу мы больше не поедем, но судьба подарила ещё одну замечательную поездку ― в Испанию, на побережье Коста-Брава, на «Дикий берег».
    Внизу, в обрамлении небольших облачков, показалась Барселона. День был достаточно ветреный. Наш самолёт немного покачало при посадке, но всё закончилось благополучно. Мы коснулись колёсами благословенной земли Испании. Четыре часа назад мы были в прохладной осенней Москве, и вот, над головами шелестящие листья пальм и магнолий.
    Семьдесят километров по автостраде на север пролетели незаметно,  мы оказались в небольшом симпатичном каталонском городке Ллорет-де-Мар. Сентябрьское море было уже достаточно негостеприимным, волны не позволили нам искупаться в первый вечер. Но на следующее утро ветер стих, всё успокоилось и наши разгорячённые от непривычной жары тела с удовольствием погрузились в прохладу Средиземного моря.
    За восемь дней пребывания в Испании мы совершили четыре экскурсии: съездили в Барселону, в Андорру, в монастырь Монсеррат и на родину Сальвадора Дали, в городок Фигерас, что расположен практически на границе с Францией.
    Барселона. Монументальный рай на Земле, где вдоль улиц растут апельсиновые деревья, а в пальмовых кронах щебечут зелёные попугаи.
    В очередной раз я поразился тому, как много может создать одна личность. Вспомнился Микеланджело Буонарроти, достигший благодаря своему труду и своему таланту поразительных высот в живописи, скульптуре и архитектуре. Таков же и Антонио Гауди, украсивший  своими шедеврами столицу Каталонии.
    Собор Святого Семейства. На земле нет более величественного и более оригинального сооружения. Лучшие небоскрёбы мира выглядят всего лишь убогими коробками рядом с этим поразительным зданием. Видимо, придётся снести целый квартал, чтобы «Саграда Фамилия» после окончания строительства предстал взору человечества во всём своём великолепии.
    Андорра. Крохотное государство, зажатое в горных тисках между испанскими и французскими Пиренеями. По сути своей, столица страны Андорра-ла-Велья ― это всего одна улица с огромным количеством кафе и магазинов с достаточно высокими ценами. 
    Город Фигерас, родина самого противоречивого художника двадцатого века. Знаменитый дом с яйцами, который Дали отстроил и приспособил под театр-музей своего имени. Где грань между сумасшествием и гениальностью? Творчество художника заставляет задавать этот вопрос и не даёт на него однозначного ответа.
    На обратном пути мы заехали ещё в один городок  ― Жерону. Запомнилась центральная часть города, отстроенная ещё римлянами. Запечатлелась в памяти охраняющая город от чужеземцев каменная львица, больше похожая на коалу. Запомнилась и ещё одна дегустация. Длиннющая череда бочек с различными винами. Дойти до последней бочки сил у меня, к сожалению, не хватило.
    И, наконец, легендарная гора Монсеррат, священное для каждого испанца место. Мы поднялись на более чем километровую высоту, на которую сила Земли миллионы лет назад подняла известняковые породы от уровня древнего моря, омывавшего эти склоны. Под нами распростёрлась вся Каталония, вдалеке чуть виднелось Средиземное море, во все стороны разбегались тоненькие ниточки испанских дорог. Мы вошли в храм, где с незапамятных времён находится главная святыня каталонской земли ― Чёрная Дева, La Moreneta, Смуглянка. Мы послушали великолепное пение хора мальчиков, живущих в монастыре. Дух захватывало от всего этого, от приобщения, пусть на короткий срок, к вечному, к нетленному, к метафизическому.
    Сколько ещё на планете мест, где стоит побывать! К сожалению, всё охватить невозможно.  Но увиденное навсегда останется в жизни одним из самым тёплых, самых трепетных воспоминаний.

*   *   *
    Конец десятых годов двадцать первого века. Что это за время, в которое мы живём, в которое протекают мои зрелые годы?
    Время это тревожное. Закончились относительно спокойные нулевые. Казалось, двадцать первый век будет мирным и справедливым, земляне будут заниматься покорением космоса, обустраивать свою планету. Оказалось всё по-иному. Всё больше напряжённость между странами, стремящимися диктовать свои условия на международной арене. Мы привыкли к этой напряжённости, она нас вроде, как и не касается. Но в мыслях постоянно присутствует, что миллионы людей в Донбассе уже несколько лет живут под прицелом, что русскоязычные люди на Украине не могут свободно говорить на родном языке, что в Сирии гибнут российские военнослужащие.
    На глазах нашего поколения произошло качественное изменение существования цивилизации ― информационная революция. Интернет перевернул мир. Цивилизация всегда была, есть и будет бурлящим котлом разнонаправленных процессов. Но теперь эти процессы становятся достоянием гласности почти мгновенно, и это может привести к необдуманным поступкам ответственных за безопасность планеты людей, к непредсказуемым, возможно, трагическим последствиям.
    Мы сжились с мыслью, что планета напичкана ядерным оружием, не думаем об этом. А ведь с начала существования человеческой цивилизации ещё не было более опасного периода, смертельно опасного периода. Так хочется обратиться к людям, вершащим Историю с вопросом ― ради чего вы провоцируете своих оппонентов? Думаете ли вы о своих потомках? Суждено ли им родиться после апокалипсиса, который вы устроите своими собственными руками?
    Кем же являемся мы, русские, в этом стремительно обновляющемся мире? Весь минувший век нашу страну не обходили стороной глобальные катастрофы. Наши прадеды, деды и отцы пережили несколько революций, две мировых войны. Мы были испытателями почти всех социальных экспериментов в истории цивилизации. Неужели и в грядущих катаклизмах планетарного масштаба русскому миру суждено играть одну из ключевых ролей? Скорей всего, так и будет! Несколько лет назад я написал на эту тему такие строчки: «В век термояда ― извечный затор на колеях бесконечной дороги. Необозрим евразийский простор: наше богатство и наши тревоги. Всё изощреннее век-дипломат, со стороны ― молодой и красивый, но за спиной держит он автомат и уважает лишь большую силу. Будущий мир вновь поставлен на кон. Жёсткий контроль над планетой ― в награду. Западный лев и восточный дракон зорко глядят немигающим взглядом». Это наша судьба ― участвовать в разрешении противоречий между ведущими странами мира. Никуда от этого не уйти!
    С каждым годом общество становится всё циничней. Телевидение нам буквально навязывает различные заранее режиссированные дискуссии и низкопробные ток-шоу. В них смакуются бесчисленные человеческие пороки: лживость, алчность, жестокость, лицемерие, равнодушие. Всё это влияет не только на ранимую психику подростков, но и на характеры людей с устоявшимися взглядами. А какие прекрасные были телепередачи в советское время: «Очевидное ― невероятное», «Это вы можете!», «Документальный экран», «Кинопанорама», «Международная панорама», «В мире животных»!
    Вообще, первые два десятилетия нынешнего века войдут в историю нашей страны, на мой взгляд, как достаточно противоречивые. Россия справедливо возвратила принадлежавший ей испокон веков Крым, но потеряла связь с братской Украиной. Страна так и не совершила мощного рывка в экономике, хотя и получала сверхприбыли от продажи своих полезных ископаемых. Не были созданы мощные многоотраслевые компании с государственным участием по типу южнокорейского «Самсунга», которые продвинули бы нашу экономику вперёд. Попытка с холдингом «Ростех» едва ощутима. Появилось множество российских миллиардеров, а пенсии в стране так и остались нищенскими, да ещё и пенсионный возраст повысили. В стране было разработано гиперзвуковое оружие, но так и не было создано ни одного приличного отечественного легкового автомобиля, способного конкурировать с иномарками. Во многих городах были построены современные перинатальные центры и, в то же время, по телевидению с помощью СМС собирались средства на лечение тяжелобольных детей. Неужели государство не в состоянии было выделить на все эти дела средства?!
    Видимо, так устроен мир. Абсолютной справедливости нет, её не будет никогда. Во власть всегда будут стремиться эгоцентричные люди ради удовлетворения своего болезненного самолюбия, из чрезмерных меркантильных соображений. Народ будет подстраиваться под те условия, которые ему будет диктовать власть. Вспоминается пророческая строчка Пушкина из «Бориса Годунова»: «Народ безмолвствует».
    Мы будем жить, любить нашу великую Родину и, мягко говоря, с прохладцей относиться к государству, к власти. Сегодняшняя верховная власть, несмотря ни на что, достаточно совестливая, по крайней мере, стремится быть таковой. Все недоработки можно списать на невероятную сложность управления громадной, многонациональной страной. Главной задачей этой власти, я считаю, является то, чтобы найти себе преемников, не менее совестливых, чем они. Страну ни в коем случае не должны постигнуть новые социальные катастрофы, наподобие тех, что она пережила в двадцатом веке. 
    Ещё в начале девяностых годов прошлого столетия я написал такие строки: «И главного жреца помянут: возвысят или проклянут ― не за его дела, что канут ― за вехи тех, кто вслед идут». Эти слова, по-моему, применимы и к сегодняшнему дню.
    Обычные люди просто хотят достойно жить, получать за свой труд справедливые зарплаты, ощущать, что государство по принципиальным вопросам поддерживает их, не допускает социальной несправедливости. В настоящее время это ощущение едва заметно и, к сожалению, с каждым годом всё ослабевает. Это явная недоработка сегодняшней власти.
    Люди пытаются по-разному искать для себя поддержку, защиту. Многие обращаются к Богу. Возможно, кому-то Бог и помогает. Я не считаю себя верующим. Воспринимаю и принимаю религию как элемент культуры народа, как объединяющее начало. Вот мои строчки на эту тему: «Не строй, не деньги, не родные корни, лишь вера ― нас связующая сила. Во все века мы были непокорны, нас вера православная хранила».
    Ещё в незапамятные времена кто-то из мудрецов сказал: «У каждого свой Бог». Золотые слова. Для меня Бог ― это Природа. Я не отрицаю, что существуют некие энергетические  силы, способные в той или иной мере влиять на процессы, происходящие на планете Земля, на судьбы отдельных людей. Но эти силы имеют не духовное, а материальное начало и они не всесильны. Они возникли в процессе длительного, почти бесконечного совершенствования элементов мироздания, в процессе существования множества вселенных, сменяющих друг друга, перетекающих из одной в другую. 
    Мир, который нас окружает, на несколько порядков сложней, чем мы его представляем на сегодняшний день. Но любое природное явление, даже самое фантастическое, рано или поздно, найдёт своё объяснение с точки зрения науки, с материалистической точки зрения.
    Наша Вселенная ― это всего лишь высокоорганизованный, многофункциональный организм, живущий в пёстром, разнообразном мире, чьё имя ― Природа. Каждому организму отпущено определённое время для жизни. Придёт срок, и состарившийся организм умрёт, но родится другой, которому будет отмерено для жизни своё время. Так и наша Вселенная когда-нибудь умрёт, но ей на смену из отживших свой срок клеток родится другая и займёт своё место в бесконечном пространстве.
    В природе всего лишь три константы, которые существовали, и будут существовать всегда: время, пространство и энергия. Даже материя является производной от энергии. В конечном счёте, любая элементарная частица ― это завихрение энергетических потоков. Твёрдость алмаза ― иллюзия. Он состоит из элементарных частиц, которые, в свою очередь, всего лишь проявления колебаний энергии.
    Всё в мире подчиняется законам Природы. И я частица Природы, возможно, одна из самых сложных и высокоорганизованных частиц. Чтобы обратиться к своему Богу, мне не нужно идти в храм. Я могу выйти на берег родной реки, поднять глаза к небу и всмотреться в бесконечную даль. Я обращаюсь к тебе, Природа! Я знаю, ты видишь меня, ты знаешь все мои грехи и добродетели. Я создан тобой, я в твоей власти. Я живу для того, чтобы познать тебя, хотя и знаю, что до конца тебя познать невозможно, ибо этот процесс бесконечен!                                                                                                              
                                                                                             Декабрь 2018 года 

©    Николай Гончаров