Владимир СЕРОВ
г. Ярославль
«И я, единственный свидетель …»

ТУМАН
Рожденье утра. Самое начало. 
Выплёскиваясь за края земли, 
Штормит туман и тридевятым валом 
Невидимые топит корабли.
 
Я всматриваюсь в сизые потёмки, 
И мне под ноги из ночных глубин 
Кусты вдруг выплывают, как обломки 
Разбившихся «летучих» бригантин.
 
Наверное, художнику со стажем, 
Коль он не загуляет у друзей, 
Для этого нехитрого пейзажа 
Немного нужно красок и кистей. 

А я принёс с собой, на всякий случай, 
Всё, что скопил, и у меня внутри 
И рифмы, и метафоры, и кучей 
Навалены тугие словари.
 
Мне этого хватало на закате, 
Но правда жизни ныне такова, 
Что все слова земные здесь некстати. 
Нужны другие — лунные слова.

Я их не знаю. Может, знал когда-то, 
Но все забыл. Как волны высоки! 
Я перед ними буду виноватым 
Всю жизнь свою. До гробовой строки.

*   *   * 
Под подошвой из резины 
Снег зернистый — хруп да хруп. 
Фиолетовые джинны 
Поднимаются из труб.
 
Что ни дерево — невеста 
В бриллиантах изо льда. 
Покатилась в чащу леса 
Золотым рублём звезда. 

А мороз всё к телу ближе... 
Через пять минут ходьбы 
Я принцесс тех ненавижу, 
Как и джиннов из трубы. 

Хруп да хруп. Земные грани 
Растворяются во мгле. 
Все нормальные земляне 
По домам сидят в тепле. 

По своей дурацкой воле 
В минус тридцать вышел в путь. 
А за полем снова поле... 
Ну, да ладно. Как-нибудь! 

Снег потрескивает сухо — 
Хруп да хруп. И вдруг на миг 
Показалось: стонет глухо 
Замерзающий ямщик. 

Что ж, и мне в снегу кромешном 
Не подаст никто руки... 
Все мы в этом мире грешном — 
Словно в поле ямщики.

*   *   * 
Манеры и черты аристократки... 
Порхая по лачугам и дворцам, 
Любовь её с моей играет в прятки, 
Скрываясь по другим мужским сердцам. 

Как жутко пахнет кровью. До дуэли 
До запахов мне было всё равно. 
Ужели всё? О, Господи, ужели 
Нам встретиться уже не суждено? 

Коптит камин, и мрак средневековья 
Пронзают пики факельных огней. 
Приходит тень, садится в изголовье. 
Прекраснейшая в мире из теней! 

Дышу не грудью — робкою душою, 
Как дышат на зажжённую свечу. 
Тот зыбкий сон, что замер предо мною, 
Дыханием развеять не хочу. 
                 
Шумит на стенах крепости охрана. 
Тень, испугавшись, к выходу плывёт. 
Чуть выше сердца колотая рана 
Рукой к ней прикоснуться не даёт... 

Всё далее завешено туманом. 
Но раны боль и чувства всё острей. 
Как это всё, по меньшей мере, странно. 
Откуда это в памяти моей? 

*   *   * 
Смотри, смотри — грачи летят. 
Ну, точно не в ладах с мозгами. 
Здесь всё завалено снегами. 
Куда у них глаза глядят? 

Ещё всерьёз шалят в ночи 
Мороза градусы лихие. 
На чёрных крыльях ностальгии 
Грачи летят. Летят грачи. 

Взяв курс на верную звезду, 
Летят сквозь снег не по присяге, 
А по забытой нами тяге 
К родному отчему гнезду. 

Спешат... На родину спешат. 
Видать, соскучились, бродяги. 
Им всё равно — какие флаги, 
Им всё равно — кто депутат.
 
Мелькают сёла, города. 
Летит упорно птичья стая 
Навстречу тем, кто улетает 
Из разорённого гнезда.
                     
*   *   * 
Чтоб снять грехи с души, я не бреду 
С паломниками, вырядившись в тогу. 
На чашку чая вечером иду 
К соседу, что живёт через дорогу. 

Не проболтать весь вечер языком 
Про женский пол и челюсти вставные — 
С таким, как сам, простецким мужиком 
Иду решать проблемы мировые.

«На всякий случай» я беру с собой 
Напиток, что покрепче будет чая. 
Не потому, что праздник, там, какой — 
Так, посидеть, погоду отмечая.
 
Махнуть по сто за дедов и отцов, 
Ещё по сто за мир, что нам завещан... 
И снова протрепать, в конце концов, 
До полночи про челюсти и женщин.
 
Иду себя очистить изнутри, 
Чтобы душа, как новая, сверкала. 
А это, друг мой, что ни говори — 
По жизни нашей нынешней — немало.

*   *   * 
Я человека разобрал 
На составные части. 
Отдельно я несчастья клал, 
Отдельно клал я счастье. 

Я отделил добро от зла 
И, в избежанье споров, 
На всякий случай по углам 
Развёл их, как боксёров. 

В бокал я радость наливал, 
И лил я в чашу горе. 
И был пустым на треть бокал, 
И билось в чаше море.
 
Я человека разобрал, 
Не расчленяя тело. 
Зачем я, чёрт меня побрал, 
Затеял это дело?! 

Зачем Господь не остерёг 
От дерзкого порыва? 
Но дело сделано, и срок 
Какой-то делать вывод.

Ну, что ж, вердикт весьма суров — 
Сам, по своей природе, 
Он, человек, как бык здоров, 
Но к жизни не пригоден. 

И я, устроенный точь-в-точь 
Как он, как ты, как все мы, 
Могу кому-нибудь помочь, 
Но не решу проблемы. 

Я, к сожаленью, только тот, 
Кого безделье гложет, 
Кто что угодно разберёт,
Но починить не сможет. 

КРЫЛЬЯ 
Вот говорят — что крылья нам даны. 
Но что-то их не видно под рубахой. 
А если есть, допустим, то размахом 
Каким они? Какой величины?
 
И можно ли стереть их о косяк, 
Зудящую почёсывая спину? 
А можно получить от них ангину? 
Их с детским моют мылом или как?
 
Нужны ли крыльям зимние чехлы? 
Разумно ли кота держать в квартире? 
А если крылья тянут, словно гири? 
А если крылья станут вдруг малы?

Возможен ли обмен для старых крыл 
На два других, но большего таланта, 
Шекспировского, скажем, варианта? 
Я разницу бы кровью оплатил. 
   
*   *   * 
В доме моём накаляются страсти — 
Зубы на полку вполне можно класть. 
Где бы мне, бедному, денег и власти 
Ночью разбойной немного украсть? 

Если в фаворе мздоимцы и тати 
И если совесть — диагноз глупцов, 
Надо завязывать с музою. Хватит! 
Я же мужчина, в конце-то концов! 

Ныне я фарту спою дифирамбы!
Всё, решено! Сохрани и спаси! 
В ночь выхожу — лишь хореи да ямбы 
Ветер, как листья, метёт по Руси.

Банк, магазин... Отовсюду мне грозно 
Рыкают стражники: «Стой! Кто идёт?» 
Небо безлунное. Зябко и звёздно.
Просто пылает от звёзд небосвод! 

Как не воскликнуть здесь: «Ночь-то какая!» 
Как удержаться от радостных слёз! 
В дом возвращаюсь. «Встречай, дорогая! 
Новую песню тебе я принёс».

*   *   * 
Двум было трудно «Я» моим 
В одной душе ужиться тесной. 
Иду за гробом я своим 
Дорогой хмурой, неизвестной. 

Согбенный, не несу креста, 
Но давит груз его на плечи. 
Моя душа полупуста, 
Но мне от этого не легче.
 
Не портя нервы, не скорбя, 
Без потрясений, понадёжней 
Решил я жить — и полсебя 
Убил. Что может быть безбожней?!

Убил. Зарезал без ножа. 
Я знаю: боль утихнет к ночи. 
Но день лишь начат, и душа 
Ещё слезами кровоточит. 

Всего лишь утро, и поля 
Росой осыпаны, как пеплом. 
С самим собой прощаюсь я, 
Пусть не святым, но всё же светлым.
 
Прости заблудшего во зле, 
Прости за всё! Забудь былое. 
Пусть мною правит «Я» второе, 
Чтоб мог я выжить на земле.
       
*   *   * 
Не повернуть мне время вспять 
И не воскреснуть из могилы. 
Никто не даст такой мне силы. 
Хотя... Как знать, мой друг, как знать…

Быть может, много лет спустя 
Я вновь вернусь под звёзды эти, 
Где мать меня другая встретит, 
Как долгожданное дитя. 

И, возвратившись, закричу 
Я изо всех своих силёнок 
И буду рваться из пелёнок: 
«Я не хочу! Я не хочу!

Зачем мне жизнь дана опять?! 
Жить — это страшно, это больно. 
Своё я прожил — и довольно! 
Я не хочу опять страдать!»  

Вновь погремушкой облака 
Повиснут низко надо мною. 
Пахнёт вновь горькою судьбою 
От материнского соска.
 
И в перевёрнутой дали 
Я буду видеть раз за разом 
Весёлых ангелов, но разум 
Прогонит прочь их от Земли.
 
Как после выстрела стрелка 
Они умчатся, словно птицы. 
Господь, позволь им возвратиться 
Ко мне опять через века! 

*   *   * 
В самом центре огромного города 
Под сияньем рекламных огней 
Человек погибает от холода 
У закрытых железных дверей.
 
В трёх шагах ярко светит аптека, 
Ресторан от него в двух шагах. 
Человек двадцать первого века 
Замерзает у всех на глазах.

Не в дремучей тайге, не на полюсе 
Небеса от него отреклись — 
В многолюдной толпе мегаполиса 
Погибает без шанса спастись.

То ли с сердцем ему стало плохо, 
То ли лишние выпил сто грамм, 
Может, это бездомный пройдоха, 
Что кочует по нашим дворам. 

Кто бы ни был — прохожим нет дела. 
Каждый сам выживает с трудом. 
И вмерзает в лёд слабое тело, 
И глаза покрываются льдом.

*   *   * 
Машет осень растрёпанным веером. 
Низко гнётся ивняк над рекой. 
Потянуло с полей Крайним Севером, 
Накатило из леса тоской. 

Где вы, близкие сердцу синицы? 
Где, высокие, вы, журавли? 
Только тучи, как чёрные птицы, 
Пролетают, касаясь земли. 

Неуютно и сыро у дома: 
Кучи сучьев и горы листвы. 
Беспорядок как после погрома, 
Что оставил пришедший «на Вы». 

И в душе ощущенье такое, 
Что прошёл он, гремя и звеня, 
И, убив всё на свете живое, 
Пощадил почему-то меня.
 
*   *   * 
Лишь только скрипы ржавых петель, 
Лишь ветер. Больше ничего. 
И я, единственный свидетель 
Существования его. 

И где-то там, в небесном свете, 
Парит, молчание храня, 
Господь — невидимый свидетель 
Существования меня.
 
А дни текут, не зная счёта... 
Но жить ещё не значит — быть. 
И непременно нужен кто-то, 
Кто это сможет подтвердить. 

Звезда над полем догорает. 
Вот вспыхнул свет в последний раз. 
Что он горел — никто не знает. 
Никто не знает, что угас.
 
И искрой истину простую 
Ловлю я в гаснущем огне: 
Что я на свете существую, 
Пока ты помнишь обо мне.
 
Но принимать мне всё же горько, 
Что ты была любви моей, 
Увы, свидетельницей только. 
Всегда лишь ей и только ей.

©    Владимир Серов