Елена Суханова
г. Анапа

Родилась в Ижевске 11 июня 1976 года. Окончила Литературный институт им. Горького (1999-2004), семинар прозы Владимира Орлова. Лауреат нескольких литературных конкурсов. По итогам победы в конкурсе от издательства Animedia в 2016 г. электронной книгой вышел роман «Лучезарный след». Принимала участие в проекте «Народная книга», рассказ вошёл в сборник «Были 90-х» (автор-составитель Александра Маринина). Заняла первое место на конкурсе «Кубани слово золотое…» в номинации «Публицистика». В 2018 году эссе, посвящённое истории одной из анапских улиц, вошло в лонг-лист конкурса «Ты сердца не жалей, поэт». Имеет публикации в электронной версии газеты «Труд», в газете «Кубанский писатель», в журнале «GALA Биография», в альманахах и книжных изданиях. Автор нескольких романов. Член Союза писателей России.

СТАБИЛЬНОСТЬ

   Сколь многим в этом мире не хватает стабильности. Да и существует ли она вообще? Вокруг всё течёт, всё изменяется, в противном случае и жизнь бы замерла. И ведь именно перемены часто дарят ощущение, что живёшь по-настоящему. Но иногда их боишься.
   В мою жизнь глобальные перемены ворвались в 1999 году, когда я поехала в Москву, поступать в Литературный институт. До того я спокойно сидела в своём городе, иногда выходила за порог, на свидание или чтоб найти другую работу. Заочно получала юридическое образование. Мёрзла зимой, гуляла допоздна летом. От всего этого немилосердно разило скукой, однако происходящее казалось естественным и ожидалось, что и дальше всё будет идти точно так же. А потом случилась Москва, и меня это как-то встряхнуло. Перемены стали валиться одна за другой. Переезд в столицу, знакомство с будущим мужем, общежитие, учёба, работа, театры…
   Четыре шестнадцатиэтажных здания, стоящие, словно костяшки домино, почти в самом основании улицы Бориса Галушкина, как мне рассказывали, построили в 1980-ом году к Олимпиаде в Москве. Позднее они превратились в общежития. Жили мы в одном из них. Чтобы дойти до ближайшей станции метро «ВДНХ» требовалось миновать «домик на курьих ножках», как его все называли. Это та самая высотка на подставках, которую видно в нескольких кадрах фильма «Ночной дозор». Затем добраться до пересечения Галушкина с Проспектом Мира и увидеть грозящую небу серпом колхозницу. Её и рабочего как раз демонтировали во времена, когда мы жили в том районе. Ходили слухи, что памятник планируется водрузить на крышу нового музея. Позднее так и случилось. Мы называли этот момент историческим и имели возможность месяц за месяцем наблюдать, как исчезают части тел символов советской эпохи, как остаётся один внутренний каркас, напоминающий скелет робота. Если предположить, конечно, что у роботов есть скелеты. У меня сохранились фотографии на фоне половины памятника, а также снимки, где на заднем плане виден один только скелет.
   Проспект мира вёл нас к метро и, спускаясь, мы попадали на оранжевую ветку, чтобы нырнуть с помощью неё в самое сердце Садового кольца. Театры столицы каждый день предлагали насладиться историями людей, чья жизненная нестабильность вдохновляла драматургов.
   На этом отрезке оранжевой ветки, от «ВДНХ» до пересечения с Кольцевой, мы нередко видели в вагонах подземки одно и то же лицо. Молодой парень, высокий, худощавый, наверное, даже симпатичный, если б только кто оценивал его внешность. Узнавали мы парня не по лицу и даже не по голосу, хотя едва лишь он входил в вагон, то сразу начинал говорить. В любое время года этот незнакомый знакомец надевал на себя майку-алкоголичку или футболку, дабы все вокруг могли убедиться, что у парня отсутствуют обе руки. По этому признаку мы его и узнавали.
   Москва быстро учит забывать о гуманизме и человеколюбии, и желание «подать на пропитание» меняется на стремление пройти мимо. Все знают, что вокруг много обделённых, убогих и увечных. Все они просят помощи, но от этого так разит подпольным бизнесом, что большинство, несмотря на весь свой альтруизм, участвовать в этом отказывается.
   Парень начинал своё обращение к сердечным людям со слов: «Я живу один…», а дальше просил монетку.
   В то время я предпочитала нырять в объятья Садового кольца со своим будущим мужем. И он шептал мне на ухо, забивая сердечность показным равнодушием:
   ― Да не один он живёт.
   ― Почему ты так думаешь?
   ― Ну посмотри, одет хорошо, ухожен.
   Понятия о мужской ухоженности у меня в те времена имелись весьма относительные. Я ещё не повесила на плечи богатый опыт совместной с кем-то жизни. Но парень действительно выглядел не измученным бытом. И какие-то помощники у него несомненно были. В метро, наверное, тоже. Где-то же он оставлял верхнюю одежду перед тем, как пойти по вагонам.
   Я никогда не давала безрукому денег, хотя считаю, что временами следует придерживаться принципа: «Просящему ― дай». Моё человеколюбие осталось на холодных улочках Санкт-Петербурга, где я жила недолго перед тем, как уехать в Москву. Свернув однажды на одну из улиц Северной столицы, широкую и странно пустынную, я увидела взлетающую ввысь горсть монет. У стены сидела бабулька. Всегда удивляюсь, как они вот так прилипают на несколько часов прямо к земле даже в жуткие холода, и сидят, сидят… Монеты посыпались на брусчатку, а бабулька заметила меня и пояснила:
   ― А чего? Мне одну мелочь накидали.
   Конечно… Как любила говорить моя тётка: «Нищим подают не из жалости ― свои грехи замаливают». Возможно, мимо этой просящей в тот день проходили люди с какими-то мизерными грехами.
   А ещё однажды в Ижевске, городе, где я родилась и жила до Санкт-Петербурга я встала на улице в очередь к торговке фруктами. Передо мной бесцеремонно влез мужичок из тех, кого называют бомжами. На нём криво сидел старый ватник, благоухающий отнюдь не бессмертным творением Коко Шанель. Я не стала спорить, предпочтя отодвинуться в сторону. Денег у меня в кармане хватало ровно на один банан, хотелось перекусить и бежать по делам дальше. Но мужичок не ждал подачи на пропитание. Он влез впереди меня, чтобы купить большую гроздь винограда. Когда он взял её с лотка и положил на весы, продавщица оценивающе глянула на неубедительного клиента и проговорила:
   ― Ты знаешь, сколько это стоит?
   Мужичок подбоченился и мотнул головой в сторону лестницы, ведущей к Центральной площади:
   ― А ты знаешь, сколько я здесь зарабатываю?
   Выходит, что часть моего человеколюбия осталась ещё там, в Ижевске.
   В общем, не только Москва выбивает из людей мысли об оказании помощи всем просящим. Парень с оранжевой ветки вызывал у меня сочувствие, но вместе с ним в вагон врывался запах нелегитимного бизнеса, и я опускала глаза, когда нуждающийся проходил мимо.
   Поезд метро ехал дальше, оставлял позади стык с Кольцевой, останавливался на Сухаревской.
   ― Сухановская, ― говорил мне на ухо будущий муж. Вероятно, ему нравилось представлять гипотетическую станцию метро, названную в его честь.
Парень исчезал где-то здесь. Во всяком случае, дальше Сухаревской вниз по карте я его никогда не видела. А мы доезжали до пункта назначения, шли в театр, забывали о переменах, какие принёс истекающий день.
   2003 год плавно перетёк в 2004-ый. Парень без рук всё так же ходил по своему отрезку оранжевой ветки, а мы пользовались поездами метро лишь когда выбирались в центр. Сходить на выставку, в музей или послушать органную музыку.
   Перемены продолжали валиться на меня пачками. Я вышла замуж за обладателя фамилии, созвучной той, в честь которой назвали одну из станций подземки. Мы уехали в Подмосковье, а потом и вовсе перебрались в маленький городок ближе к окраине России. Много мотались по съёмным квартирам, и от всего этого тянуло такой нестабильностью, что расслабиться не удавалось. Я рожала детей, писала прозу, собирала вещи для очередного переезда, разбирала их на новом, временном месте жительства. А иногда приезжала в Москву, по делам или отдохнуть.
   Летом 2015 года я на три дня поселилась в хостеле на Рижском вокзале. Нет, не около, а именно на самом вокзале. В старом красивом здании тогда располагалась эта гостиница. А станция метро «Рижская» находится на оранжевой ветке, как раз между «ВДНХ» и «Сухаревской».
   Июньским вечером я возвращалась из театра. В вагоне кроме меня находилось всего несколько человек. Пальцев хватит, чтоб пересчитать. Я смотрела в пол на шляпку гвоздя, осмысливала просмотренный спектакль и тут услышала голос:
   ― Люди добрые, помогите. Я живу один…
   Я узнала его сразу. Не по лицу и не по голосу, а по отсутствию обеих рук. Впрочем, лицо и голос изменились, парень возмужал. Его голова с короткой стрижкой сидела на более толстой, чем прежде, шее, крепилась к более широкому телу. И животик начал обрисовываться под майкой-алкоголичкой. И голос стал более хриплым, тяжёлым. Однако в нём, как и раньше, отсутствовали просящие нотки. Безрукий не просил. Ни тогда, ни сейчас. Он просто рассказывал о себе. Чеканил текст, повторённый наверняка уже не меньше миллиона раз за прошедшие годы. И он всё так же ходил по этому отрезку оранжевой ветки.
   Увиденное показалось воплощением самой стабильности. Некоторые вещи не меняются, ведь так? Есть то, что способно оставаться прежним долгие годы, а то и века: характеры глупых людей, полотна великих мастеров, способы деления у простейших. Не изменилось и моё отношение к заповеди: «Просящему ― дай». Я, как и раньше, считала, что это в общем-то правильно, но подавала редко. Не подала и сейчас. Зато задумалась о том, увижу ли ту же картину, если приеду в Москву через десять лет, двадцать…
   Мне бы даже хотелось, чтоб и тогда этот парень продолжал так же ходить по вагонам, ведь это будет означать торжество неких устойчивых вещей в мире, как бы цинично это не звучало. А ещё то, что у парня всё хорошо. Он жив, здоров, сыт, одет. И помощники у него есть, и живёт не один. И без моего альтруизма неплохо обходится. Как обходится без альтруизма многих сознательных людей незаконный столичный бизнес.
   Какая-то странная мечта: пусть у всех всё будет хорошо, а я постою в сторонке. Но кто сказал, что мечты не должны отличаться странностями?

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ СТРАННОСТИ

   Маша чистила зубы по правилам, усвоенным ещё в школе. Тогда их класс посетила женщина-стоматолог и рассказала, как надо. Маша любила прислушиваться к советам врачей. Она пребывала в убеждённости, что следует строго соблюдать все их рекомендации.
   И уважение у Маши вызывали только те люди, которые ведут себя правильно. Правильно ― значит в соответствии с общепринятыми нормами. Даже если ещё не всё общество эти нормы приняло.
   Все остальные Машу раздражали. Например, её очень бесил Дима, парень соседки Яны. Год назад Маша, вместе с Яной, приехали из маленького городишки в Краснодар, в поисках лучшей жизни. Пока жизнь не налаживалась, и они продолжали снимать квартиру на двоих.
   Парни Яне, по мнению Маши, всегда доставались со странностями. Странность Димы заключалась в том, что он много курил (это в наше-то время, когда все вокруг только и делают, что твердят о вреде никотина!) Но с этим Маша ещё могла смириться. А вот с тем, что Дима курит по утрам прямо на кухне, сидя перед чашкой свежеприготовленного кофе, а потом тушит сигарету, опуская её в кофе, и этот же кофе выпивает, Маша мириться не хотела. И не понимала, как это Яна закрывает глаза на такое вопиющее поведение.
   Поэтому Маша предпочитала по утрам долго чистить зубы, дожидаясь, когда Дима с Яной позавтракают, и освободят кухню. Она полагала, что взорвётся, если ещё хоть один раз услышит шипение сигареты, опускаемой в пахучий напиток. Хорошо, что Дима не каждый день ночевал у Яны.
   Человеческие странности Маша просто ненавидела. Ей не нравились люди, способные спать с открытыми глазами. Или кропотливо выбирающие виноградинки одного размера. Однажды Маша бросила парня после совместной поездки на море. На курорте парочка жила в маленьком домике, недалеко от пляжа. То есть имелась возможность приносить надувной матрас готовым. И таким же его уносить обратно. Но спутник предпочитал каждый раз, приходя на пляж, надувать матрас, а перед уходом ― сдувать его. Ну не странно ли? Маша вернулась с отдыха совершенно не отдохнувшая. Потому что довольно много переживала. И парень получил от ворот поворот.
   А люди, способные брать друг у друга вещи поносить? Ну это же как-то негигиенично. Особенно, если речь идёт о белье. Доктор Абрикосов с популярного сайта говорит, что гигиена едва ли не самое важное в жизни человека. Маша обожала доктора Абрикосова. Читала все его статьи.
   Она вышла из ванной, ответила на пожелание доброго утра из уст Димы, и уселась пить чай. Кофе Маша не употребляла. Потому что его вовсе не пил доктор Абрикосов. И другим не советовал.
   Стрелки часов приближались к половине девятого. Скоро на работу. Девушка вздохнула. У хозяйки закусочной, где Маша трудилась кассиром, имелась просто убийственная странность. Она патологически любила симметрию. Рабочий стол хозяйки надвое делила воображаемая черта. На двух половинках необходимые предметы были разложены так, как будто одна часть зеркально отображала вторую. А если у дамочки вдруг начинала зудеть левая ладонь, то она чесала не только её, но и правую. Для симметрии. Внутренний протест Маши в такие минуты надувался до невообразимых размеров. Но она молчала. Не так давно этому научилась. Раньше всем всё высказывала. Как-то заявила подружке, мол, не выносит, когда та ест сливочное масло ложками. Сказано это было таким тоном, что подружка сразу покинула число таковых.
   А однажды, встретив на улице школьную учительницу, Маша сообщила ей, что всех ужасно злит привычка той всегда повязывать на шею бант. Учительницу в школе звали «Киска с бантиком». Только никто не доводил этого до её сведения. А Маша довела. Ладно хоть школу она к тому времени уже закончила. Почему-то потребность говорить людям правду в лицо родилась у Маши после выпускного.
За Яной тоже водилась одна странность. Она любила обрабатывать раны спиртом. Ей просто нравилось ощущение жжения, боли. Потому она обрабатывала их чаще, чем следовало бы. Правда, Маша до сих пор не решила, как ей относиться к этой странности. Вроде не очень нормально. Но в то же время ― гигиена. Или как это верно назвать?
   А ещё Яна любила класть на ложку кусочек шоколада, опускать его в горячий чай, и дожидаться когда расплавится. Маша пожимала плечами. Раньше она предпочитала жидкий шоколад твёрдому. Но потом доктор Абрикосов написал статью о вреде этой сладости, и Маша с шоколадом завязала.
   «Проще жить со странностями или сложнее?»
   Философский вопрос остался без ответа. Маша помыла за собой чашку и отправилась в свою комнату. Пора было собираться на работу.
   Однако прежде следовало кое-что сделать. Маша села за стол, вытащила из ящика стола градусник, аккуратно отломала у него кончик и слила ртуть в кружку. Потом выловила ложкой один из маленьких шариков и отправила его в рот. По словам доктора Абрикосова ртуть следовало поедать именно в таких количествах, по утрам, раз в неделю. Это очень полезно. Маша и увлеклась. Сегодня она открыла свой седьмой градусник.
   «Нет. Наверное, со странностями жить сложнее, ― вернулась к оставленной мысли девушка, доставая из шкафа блузку. ― Дима себе какую-нибудь дрянь из-за сигарет и кофе непременно заработает. Проще оставаться нормальным человеком. И всё делать правильно».

МАЛЬЧИКИ НЕ ВЗРОСЛЕЮТ НИКОГДА

   На ковре, изображающем карту участка незнакомого города, с перекрёстками дорог, домиками и деревьями, сидели два мальчика лет пяти и спорили, у кого машинка лучше. Ковёр лежал на полу группы «Русалочка» детского сада номер один в маленьком городке О. А мальчики в этот пятничный вечер остались единственными, кого родители пока не забрали. Они препирались и иногда начинали даже размахивать кулаками, в ответ на что пожилая воспитательница, имеющая изрядный груз опыта, прикрикивала, призывая бузотёров к порядку.
   ― Витя, Аркадий, играйте мирно!
   Но Витя и Аркадий хотели во что бы то ни стало оказаться первыми, потому не замолкали:
   ― У меня машинок больше!
   ― Зато мои быстрее!
   ― А у моих дверцы открываются!
   ― А у моих тоже открываются. Ещё и фары горят.
   Папы спорщиков (а сегодня их должны были забрать папы, ибо мама Вити отправилась на вокзал встречать бабушку, приехавшую в гости, а мама Аркадия по пятницам ходила на фитнес) задерживались, и воспитательница Галина Львовна поглядывала на часы и сгустившуюся за окнами вечернюю тьму.
   Городок О. значился лишь на самых подробных картах, ибо величиной не отличался. Да и вообще ничем не отличался. Походил на многие сотни других таких же городков, раскиданных от Москвы до самых до окраин.
   Отец Вити ― Иван Викторович (в честь своего отца сына назвал) занимал довольно высокую должность в инспекции безопасности дорожного движения. В детском саду он появлялся редко, по причине постоянной занятости. Отец Аркадия ― Олег Аркадьевич (назвал сына в честь своего отца) посещал сад не чаще. Он занимался бизнесом и слыл одним из виднейших людей города. Галина Львовна не могла припомнить, сталкивались ли важные отцы ранее, приходя в детский сад, считающийся в О. самым лучшим, но сейчас они возникли на пороге одновременно и посмотрели друг на друга оценивающими взглядами. Одетый в форму подполковника первым отвернулся от одетого в дорогой костюм и обратился к воспитательнице:
   ― Галина Львовна, мы не сдавали деньги на новую мебель. Сколько я там должен?
   Женщина встала между раздевалкой и комнатой, где играли мальчики, и ответила:
   ― Мы собираем по три тысячи, но ваша семья в прошлый раз сдавала больше, чем остальные, потому сейчас не обязательно…
   ― Да не-е. Ну что я, денег дать не могу, что ли?
   Иван Викторович извлёк из нагрудного кармана несколько купюр разного достоинства, отсчитал три тысячи и протянул воспитательнице. Бизнесмен негромко хмыкнул, глядя в сторону, достал из кармана бумажник, а из него ― пятитысячную банкноту, и тоже вознамерился вручить её Галине Львовне.
   ― И мы не сдавали. Возьмите, пожалуйста.
   ― Да что ты, Олег?! Много. Мы же только шкафчики менять собираемся, да стеллаж, который под игрушками. Он уж ободранный весь. Да пару тумбочек…
   ― Возьмите-возьмите, могу себе позволить.
   Подполковник проводил оранжевую бумажку взглядом и отсчитал ещё три тысячи из денег, какие не успел убрать обратно в карман.
   ― Я добавлю, пожалуй. Вдруг не хватит, ― проговорил он, перемещая деньги в пространстве в сторону немолодых рук воспитательницы. Эти руки он помнил с тех времён, когда сам посещал лучший детский садик городка О.
   ― Да я тебя прошу, Ванечка? Сколько ж мы шкафчиков-то должны купить?
   ― Берите-берите. Вам пригодится. А от меня не убудет.
   И он несколько вызывающе глянул на Олега Аркадьевича. Тот криво усмехнулся, снова полез в бумажник, отсчитал три тысячи и демонстративно протянул их Галине Львовне.
   ― Это, если мало окажется. Может, вы столики решите поменять. Со стульчиками.
   ― Да бог с тобой, Олег, столы и стулья мы полгода назад меняли. Ты ж тогда всё и оплатил.
   Олега Галина Львовна помнила совсем малышом. Он ходил в её группу и часто спорил из-за машинок с будущим подполковником инспекции безопасности дорожного движения.
   ― Я могу себе позволить. Не отказывайтесь.
   Воспитательница взяла деньги и повернулась к группе, откуда доносилось:
   ― А у меня самый большой грузовик. Он все твои машинки задавит!
   ― У него колеса нет. Он не едет.
   «Мальчишки» ― со вздохом подумала Галина Львовна и крикнула:
   ― Витя, Аркаша, идите одеваться. За вами пришли.
   Иван Викторович чересчур громко откашлялся и вытащил из пачки купюр пятитысячную.
   ― Вот вам ещё. На всякие там нужды, ― и он помотал в воздухе рукой, желая, по видимости, изобразить, что нужды бывают самые разные. ― Грузовик новый детям купите.
   Воспитательница снова вздохнула:
   ― Да не надо, Ваня. Честное слово, лишнее уже.
   ― Надо, надо. Вам пригодится. Я точно знаю. Не обеднею.
   Прилетевшие в раздевалку мальчишки поздоровались с папами и бросились каждый к своему шкафчику. Галина Львовна приняла очередную порцию денег, какую настойчиво протягивал ей человек в форме, и прикинула, кто сколько дал, чтобы уравнять суммы и прекратить битву за первенство. Когда Олег Аркадьевич раскрыл перед ней веер тысячных бумажек, женщина аккуратно вытащила оттуда три банкноты и постановила:
   ― Ну, всё. Нам ещё на костюмы новогодние останется.
   ― Да что ж так мало? Берите ещё. Я хорошо зарабатываю.
   ― Нет, нет, нет, ребята, ― категорично отказалась Галина Львовна, ― давайте уже по домам. Время позднее. И мне пора.
   ― Вас подвезти? ― осведомились оба папы сразу.
   ― Нет. Не надо. Меня зять заберёт. Он здесь рядом…
   Воспитательница вышла из детского сада вслед за Ванечкой и Олегом. Те ещё некоторое время бросали друг на друга испепеляющие взгляды. Каждый приблизительно с минуту оценивал машину противника. Потом оба пристегнули детей, сели и уехали в разные стороны.
   «Мальчики не взрослеют никогда, ― подумала Галина Львовна, ― только борьба за сферы влияния становится дороже».

СИЛА ВООБРАЖЕНИЯ

   Набежавшая тучка закрыла солнце. За окном автомобиля проносились чахлые деревья. В магнитоле что-то уныло и не по-нашему пел неизвестный исполнитель.
   ― Вот скажи, зачем нам туда ехать? ― вновь начала Таня.
   Андрей скривился. Вздохнул.
   ― Ну чего ты вздыхаешь? Чего кривишься? ― Таня стала заводиться. ― Ты своего друга тысячу лет не видел, а теперь мы к нему на свадьбу, видите ли, едем. Знаю я, всё из-за Светки твоей.
   Андрей шумно выдохнул, но промолчал.
   Он действительно довольно давно не ездил в родной посёлок. С тех пор, как родители переехали вслед за сыном в город, вроде и незачем. Но друзей-то Андрей из виду не терял. Танюха бы и не устраивала истерик. Она сама жаловалась, что они никуда вместе не выходят и никаких знакомств не заводят. Скучно. Да только вот пару месяцев назад из небытия вдруг вынырнула Света. Прежнее сильное увлечение. Возможно даже любовь. Настойчиво постучалась в «Контакт», пригласила в друзья. На что бдительная Танюха отреагировала мгновенно. Скандал угомонился лишь через несколько недель. А потом последовало приглашение на свадьбу. И тут снова забурлило, закипело. Скорей всего, и масляного повода для подлития в огонь нет никакого. Светка может и не живёт уже в посёлке. Она в своё время тоже мечтала в город перебраться. В другой. Побольше. Андрею так и не удалось ничего разузнать. Но вполне возможно, что Светке приглашение на свадьбу не поступило. Однако Танюха ничего слышать не желает, брызжет слюной и в объяснения не вникает. Насочиняет себе вечно чего-то. Тёмный лес у неё в голове. Тёмный и непроходимый.
   ― Скучаешь по ней? ― после непродолжительного молчания, деланно-спокойным тоном поинтересовалась Таня.
   ― Мы уже обсуждали это, ― сдерживаясь, ответил Андрей.
   ― Обсуждали! Как же…
   Теперь за окном пробегали домики небольшой деревушки. Синие, зелёные. Бревенчатые и каменные. С низкими дырявыми заборами, и с глухими высокими. С резными наличниками и с пластиковыми окнами. Возле одного домишки паслась коза, рядом с другим гулял выводок гусей.
   ― Зачем ты меня вообще с собой взял? ― выдержав значительную паузу, поинтересовалась Таня. ― Мешать ведь вам буду. Вы уж, наверное, договорились обо всём.
   Андрей ударил по тормозам ― дорогу перебегала стайка детей ― и прошипел сквозь зубы:
   ― Ни о чём я ни с кем не договаривался.
   ― А чего ты сердишься? Я не права, по-твоему? На дорогу вон смотри.
   Беседа, к счастью, увяла. Динамики негромко выдавали: «Ты чё такая дерзкая, а?» Таня уставилась в окно.
   «Ну да, ― размышляла она, ― стоит, наверное, помолчать. А то разойдёмся сейчас, раскричимся. Я ему скажу, что не хочу уже ни на какую свадьбу и прямо сейчас готова выйти из машины. А он ответит, что я его задолбала. Я, понятное дело, совсем разозлюсь. Скажу: ну, разумеется, вот и вали к своей Светке, я же тебя задолбала. А он скажет, что ни к кому валить не собирается. И никогда не собирался. А Светки вообще на свадьбе не будет. И ещё заявит, что я ему весь мозг выела. А что делать? Нет, я думаю, что Светка, скорее всего, приедет. Сижу тут… Они же, ясен пень, обо всём сговорились. Не зря он переписку с телефона всегда удаляет. Я ему, естественно, обо всём этом скажу. И о том, что Светка неминуемо приедет, и про переписку. А он взбеленится, заорёт, что у меня паранойя и что переписку он удаляет, потому что я свой нос в его телефон сую. А чего бы мне его не совать? Если человеку скрывать нечего, то он и не станет бояться и переписку удалять. Андрюха в ответ, конечно, заявит, что человек должен иметь личное пространство. А я скажу, что никакого пространства ему не будет. И тут обстановка совсем накалится. И мы так орать друг на друга начнём! И зачем мне, в самом деле, свадьба эта чёртова? Даже туфли хорошие не надеть. Он хоть и говорит, что у них там асфальт везде. И платье… зачем там хорошее платье?»
   Перед опущенным шлагбаумом у железнодорожного переезда стояли три машины. Чёрный Андреевский “Opel” оказался четвёртым. Где-то вдалеке гудел поезд. Андрей высунул локоть в раскрытое окно, запрокинул голову, закрыл глаза и почему-то опять вздохнул.
   Таня бросила на него беглый взгляд: «Ещё бы! Сейчас он мне скажет, что смогу я надеть своё платье. И туфли тоже. Скажет, что мы не в глухомань едем. Посёлок-то огромный. Город почти. Есть там асфальт. Да, может, и есть. Кто его знает? А вот после этого он гаденько так проговорит: “Не шляйся по кустам главное.” Ах, так!? Он мне всё ту историю припоминает. И ржёт вечно. Ну приспичило в туалет. Им-то, мужикам, просто. Подумаешь, ободралась немножко. Всякое в жизни случается. Да хватит ржать!»
   Таня резко повернулась, схватила с заднего сиденья свою сумочку, вышла из машины и громко хлопнула дверью. Андрей опешил, а жизненная спутница уверенно направилась вдоль дороги вперёд.
   ― Тань, ты чего?
   Но она не обернулась.
   Андрей несколько мгновений провожал стройную фигурку одуревшим взглядом. Потом открыл дверцу, поставил ногу на асфальт. Но передумал. Певец с многолетней репутацией заливался в приёмнике: «Я люблю тебя до слёз!»
   Таня прошла мимо тройки автолидеров, пересекла железнодорожные пути и упругой походкой продолжила отмерять метры. Параллельно она соображала, что же дальше делать. Вскоре спиной загремел поезд.
   «А, если по-хорошему, чего я взъелась? ― под шум колёс продолжала размышлять беглянка. ― Ну написала ему Светка, ну обменялись парой дежурных фраз. Ничего криминального. Она далеко. Живёт он со мной. Мне же тогда приятно показалось с Костиком разговаривать, когда он позвонил. Через столько-то лет. А ведь расстались плохо. И не бегу я к нему теперь. Даже мысли не возникает…Всё-таки в словах о личном пространстве есть рациональное зерно. Всем оно нужно. Иногда…»
   Поезд всё шумел и шумел. Таня шла по обочине, вспоминая разговор с Костей, и улыбалась. Через минуту грохот стал отдаляться. Движение машин однако ещё не началось. Таня дошла до развилки и, не задумываясь, повернула направо. Теперь ноги в мягких босоножках шлёпали по траве.
   «Да, честное слово, чего я? Съездим на свадьбу, повеселимся. Платье купила, а надеть некуда. Ну выцарапаю я, если придётся, Светке пару глаз. А, может, мы вообще познакомимся, да напьёмся вместе. Из-за чего только я истерику закатила? Хотя нет. Не напьёмся. Но и Андрей не виноват…»
   Рядом притормозила машина. Из окна высунулась незнакомая бородатая рожа:
   ― Девушка, вас подвезти?
   Таня остановилась. Вперилась взглядом в рыжую шевелюру и заинтересованные серые глаза. Затем огляделась. Точно, она ведь уже не сидит в “Опеле”.
   ― Нет.
   И пошла дальше. Незнакомый автомобиль двинулся следом.
   ― Девушка, зачем ноги стаптывать? Давайте познакомимся.
   Таня принялась копаться в памяти, выискивая достойную фразу для ответа. Мимолётом ругнула себя за побег из машины в незнакомом месте, где до ближайшего жилья ещё топать и топать. Тут же вспомнила о деревеньке, которую они с Андреем миновали не так давно, и обернулась, раздумывая, не направиться ли в другую сторону. Тут солнечный луч отразился от гладкой чёрной поверхности. Раздался визг тормозов. Чуть дальше на обочину съехал знакомый “Opel”. А за рулём Андрюха, такой родной!
   Таня подбежала к машине, рванула дверцу, плюхнулась на пассажирское сиденье, и перевела дух. Деревья за окнами полетели стремительно. Где-то вдалеке дымила труба цементного завода. Динамики выдавали: «О, боже! Какой мужчина!».
   ― Можно спросить, ― осторожно начал Андрей, ― почему ты вышла?
   ― Ну мы же с тобой поругались, ― ответила Таня, будто объясняя элементарные вещи.
   ― Вот как? ― прозвучало ещё более осторожно.
   ― Хорошо, ― собеседница кивнула, ― я с тобой поругалась. А чего ты? Обиделась и ушла.
   Она полезла в сумочку, достала шоколадку и надорвала упаковку.
   ― А сейчас? ― аккуратно продолжал расспрашивать Андрей.
   ― А сейчас мы с тобой помирились, ― Таня заметила в зеркале заднего вида, что незнакомый автомобиль свернул на просёлочную дорогу, отвела взгляд и откусила кусочек шоколадки.
   ― Ага?
   ― Ну то есть я с тобой помирилась. Чего непонятного?
   ― Да всё понятно, ― Андрей помолчал, пока “Opel” обгонял грузовик, затем продолжил, ― последний вопрос остался. Мы с тобой после примирения что решили? На свадьбу едем, или домой возвращаемся? Я просто, чтоб быть в курсе, интересуюсь.
   ― Да едем уж, ― Таня уставилась на свои ногти, ― подарок купили…