Дмитрий АНИКЕЕВ
г. Ярославль

САМЫЙ БОЛЬШОЙ ОГУРЕЦ

   Все эту историю? знаю, не все помнят. Освежу её для вас, тем более, что я сам был активным участником той громкой победы. ОРТ и РТР первой новостью её давали, но картинку лепили ангажированную — всё больше медали показывали да нашего сельхозминистра, а сам огурец — вскользь. Мол, испортился немного от времени, потемнел, но не потому, что плохой, а без консервантов.
   Итак, по порядку. Выставка достижений сельского хозяйства того года проводилась в Японии. Многих стран представители налетели туда самолётами, чтобы выставочные образцы не испортились в долгом морском пути. Понавезли всякого разного, что особенно выросло. Южные страны превалировали, понятное дело, там само всё родится без ухаживаний и селекций. Россия — другое дело, страна северная, зона рискованного земледелия. И потому привезли мы только два продукта, рождённые нашей землёй и умами наших учёных, — тыкву да кабачок. Причём привезли в Японию буквально, сначала на поезде, а потом паромом.
   Что достижения испортятся, не опасались: любой россиянин знает, как хороши для хранения эти культуры. До новогоднего празднества лежат под кроватью, а то и дольше. Толстая кожа не даёт уходить сочности, съедобность хранит.
   Как везли экспонаты, не буду рассказывать, потому что помню плохо,ибо время коротали традиционно по-русски. Очухался я от похмелья как раз к началу выставки, тогда стал и подробности различать. Про всякие бананы, ананасы, авакады рассказывать не буду — не отслеживал. Наши вот овощи — другое дело — два золота взяли, приятно в памяти победы восстановить.
   Тыква победила за явным преимуществом, размером была с секцию советской мебельной стенки. Может, кто помнит такие: внизу тумбы под тряпки, бока и верх застеклённые шкафы— под хрусталь, а в середине бар. Целый институт тыкву эту летом откармливал. Ну, и тот специалист по допингу, что со сборной России сотрудничал, а потом в США сбежал. Улавливаете масштаб?
   На следующий день соревновались огурцы. Началось взвешивание. И продвигалось оно гладко, пока израильский представитель свой огурец на весы не положил. Огурец у него был сильно перезревший и от того очень большой. Кожа, словно почва в пустыне, растрескалась и пожелтела. Организаторы зашумели, правилами зашелестели. Нашли пунктик и тычут им. Вот, мол, тут сказано, что претендент должен быть геометрически правильным, съедобным и эстетично выглядеть. Думали, уели, но с евреями спорить бесполезно.
   — Как, друзья мои, мы можем судить о красоте? Она индивидуальна и условна. Уверен, вы понимаете, о чём я. А, тем более, есть же красота внутренняя, не видимая глазу, как у некрасивой девочки Заболоцкого. Все же читали? - ответил представитель Израиля
   Японцы, конечно, не читали, но по национальной привычке, закивали.
   — Если же уважаемые организаторы сомневаются в съедобности огурца, я готов прямо сейчас прожевать кусочек и после даже улыбнуться искренне, - докончил главный из еврейского государства.
  Японцы народ законопослушный, тем паче, что сами закон писали. Подчинились. Взвешивание продолжилось, но только за второе призовое место. Так думали все, пока наши не предъявили жюри свой цукини. Жюри сначала подумало, что русские перепутали, прогнать пытались. Но тут в дело вступила наша команда юристов и лондонский адвокат с медийным лицом и фамилией.
   — В правилах написано: «Участвует агрокультура — огурец», — жюри говорит.
   — А вот патент на новый сорт с названием «Агрокультура — огурец ярославский», — отвечают наши и бумажку прикладывают.
   — Но это же кабачок, — говорят члены жюри.
  — На Руси издревле кабачок называли огурцом. Вот и копии летописей нотариально заверенные.
   — Не похож.
   — Сравни.
   — Но ведь?
   — Да вот.
   — Мы думали.
   — Индюк тоже думал, пока вода не закипела.
   Два часа боролись наши юристы и лондонский адвокат в поле юридическом, но победу таки вырвали: дрогнули японцы под напором неопровержимых доказательств.
   В западной прессе долго потом шумели, Россию обвиняли. Ну, да нам-то что, их русофобские СМИ всегда так делают. Им бы лишь оболгать нас, преуменьшить заслуги. Российские же СМИ доложили о результатах выставки в противоположной тональности. Рано, мол, хоронить наше сельское хозяйство. Да, ему трудно, но ещё живёт оно и здравствует, и эти две блестящие победы убедительное тому подтверждение.
   А всем известно — обстоятельства забываются, результат же остаётся.

МАЯТНИК

   Для Плотвина смерть жены не стала душевным испытанием. За время её болезни Валерий успел подготовить сознание к одиночеству. И, всё-таки, он пару месяцев после похорон не мог прикоснуться к её вещам. А зачем? Он не был сверх нормального сентиментальным, обычный мужик. И любви какой-то особенной в себе не чувствовал, даже поругивались последнее время перед тем, как жена слегла. Сжились за годы, и только. А вот везде Светлана, во всём. И нет покоя. На кухне оказался — глазами её кружку ловишь, с белой статуей на синем боку. Стул со шрамом на мягкой спинке — Света зашивала. Чайник пустой, а раньше всегда с кипятком был. Девятичасовой чай при ночнике теперь он пил один. И опять будто призраки, что ни делай, куда ни глянь. Извёлся. А ведь не старый ещё, можно и будущим пожить. Наконец решился: разменял квартиру, все вещи жены оставил на старой. Проплакался хорошенько, уезжая, и, вроде помогло.
   После переезда сделал небольшой ремонт в новом жилище. Потом отправился в небольшой запой на волне празднования новоселья. А к окончанию похмелья появилась Карина. Странно, но Плотвин почти не удивился ей, хотя обычно женщины приходят тогда, когда выпиваешь, к столу, так сказать.
   — Карина.
   — Валера.
   — Можно я войду? Не могла придумать повод.
   — Я не совсем одет. Сейчас, — он раскрыл дверь и спрятался в комнату, где шорты и футболка.
   Карина не спеша разулась.
   — Кофе? — спросил одетый Валерий.
   — А печенье есть?
   — Какое? Имбирное или вафли?
   — О, имбирное! Я его очень люблю. А вы интересный с виду.
   — Спасибо! — смутился Плотвин. — А Света любила вафли.
   — Я так понимаю, Светы нет. А Карина есть. И очень хочет есть. Вам же не всё равно? У меня оставался с вечера салат, но я побоялась перед гостями. Пищеварение — процесс непредсказуемый.
   — Идёмте. Вот тапки.
   — Света, наверное, только в тапках ходила, я привыкла босиком. Так ногам легче.
   — Идёмте.
   Плотвин разложил печенье, стал готовить кофе. Неловко торопился под наблюдением. Карина, расположившись на табурете, нога на ногу, ждала. «Света бы никогда такого себе не позволила, только колени вместе. Строгая была насчёт», — успел подумать Валерий.
   Карина угадала, зачем эти короткие взгляды.
   — Ноги сами складываются, и мы ведь не на приёме. К тому же, не надо думать, что лишнее увидят, а там всякое бывает.
   — Я не могу закрыть глаза. Куда-то надо смотреть.
   — Смотрите, пожалуйста, — улыбнулась.
   За кофе два человека вели ни к чему не обязывающую беседу о мелочах, хрустели печеньем.
   — Карина, наверное, ещё слишком рано такое спрашивать или невежливо, но всё-таки — вы замужем? Или, может, имеете обязательства?
   — Ну, какие могут быть обязательства в любви? Это всё для юристов, чтобы мебель делить, если что, — удивилась она.
   — Возможно, но я привык мыслить традиционно, и Света…
   — Валерий, я уйду. Понимаю, трудно перестроиться. Пожалуйста, не думайте о ней какое-то время. У меня изжога началась от волнения. Мне уйти? — и бросила взгляд-упрёк.
   — Нет, не уходи. Не буду вспоминать. Расскажите что-нибудь про себя. Так странно, словно сегодняшний день не из обычной жизни.
   — Всё гораздо проще на самом деле. Я видела вас несколько раз на улице и в магазине. Думала и не могла от мыслей отвязаться. Пришлось зайти, — раскраснелась она.
   — Вы меня не знаете. Додумали.
   — Теперь знаю. Знаю, когда случится беда, вы меня не бросите. Или любую.
   — Если случится.
   От качания подломились ножки бывалого табурета и женщина опрокинулась, стукнулась спиной об угол низкого подоконника. Что-то треснуло у не в спине.

*** * ***

Первое время на прогулке, если им навстречу попадались симпатичные женщины, Карина поворачивала голову назад и кверху, чтобы увидеть его взгляд. Валера, будто школьник, угодивший при родителях на нескромную сцену в телевизоре, отводил глаза. Теперь его интересовали деревья, кусты или что-то другое нейтральное. И она успокаивалась.