Дмитрий КРИВЕНКОВ
г.  Воронеж 

    Дмитрий Евгеньевич Кривенков родился 18 марта 1994 года. Образование: филологическое, Воронежский государственный университет. Работа: Ретро ФМ, Воронежский концертный зал, Воронежская филармония. 

    КАИН-ИЗГНАННИК

    1

    Адам сидел перед костром, напевал веселую песню и точил кол. 
    — Тише, — послышался из окна хижины шепот Евы. — Детей разбудишь. 
        Адам собрал стружки в мешок, плотно затянул узел. Получилась подкладка под голову. Адам сорвал пучок трав, свернул вместе, подкурил от огня, лег на землю и стал смотреть в звездное небо, потягивая самокрутку. 
        Из хижины вышла уставшая Ева, присела у костра. 
        — Ты все еще злишься на меня? — спросила она. 
        — За что? — спросил Адам. 
        — Сам знаешь… Это изгнание произошло из-за меня. 
        — Может да, а может и нет. 
        — Он же мог выгнать только меня.  
        — Он мог вообще нас не выгонять. Значит, так было надо. Ты тут не при чем.
        — Маленький еле заснул. А старший такой забавный, похож на тебя. Сегодня он подарил мне цветок, — Ева посмотрела на хижину, легла рядом с Адамом, положив голову на его грудь. — Ты улыбаешься, а я вижу боль в твоих глазах. Все эти годы вижу боль. 
        Адам молчал. 
        — Ты зол на Него? 
        — Нет, уже нет. 
        — Для чего мы здесь? Зачем мы Ему? 
        — Может быть чтобы спрашивать — зачем он нам? 

    2

        На рассвете Адам ушел на рыбалку. Ева кормила грудью Авеля. Каин лепил из глины свистульку. 
        — Мама, — спросил Каин, — папа сможет обжечь свистульку? 
        — Конечно, — ответила она. — Что ты слепил? 
        — Соловья! Буду птицам песни петь! А когда подрастет Авель, я и ему сделаю. Можно я к папе схожу? 
        — Конечно. Но будь аккуратен. 
        Каин побежал по тропинке. Адам сидел на берегу ручья. 
        — Папа, ты плакал? 
        Адам вытер слезы. 
        — Немножко, сынок. Просто подумал, что никогда уже не увижу родных мест, не покажу их тебе и Авелю. Вы не сможете испить из родника моего детства… Знаешь ли ты, сын, что нет ничего прекраснее родной земли? 
        Адам, всхлипнув, замолчал. Каин смял в ладони комок прибрежного ила, бросил его в воду. Муть от куска грязи тут же унес поток, вода снова стала прозрачной.
        — И чем эта земля отличается от твоей? В чем отличие этой воды от той? В той земле пели птицы?
        — Пели.
        — И в этой поют. В тех ручьях была рыба?
        — Думаю, что была, — Адам улыбнулся. — Ты быстро повзрослел, Каин. Как же летит время…

    3

        Когда Авель подрос, Каин подарил ему свистульку.
        — А если свистулька тоже поет, значит, она — птица? — спросил Авель.
        Каин рассердился: 
        — Музыку создает пустота. 
        — А птица, ведь она поет не от пустоты, а от того, что ее вдохновляет Создатель, —  затараторил малыш. 
        — Просто птица так разговаривает. Твое щебетание для нас с мамой тоже как птичьи трели. Заслуга Создателя не в том, что он дал нам уши, а в том, что он дал нам любовь, — потрепал по голове младшего из братьев Адам. — Ну беги, играй.

    4

        — Папа, а чем ты занимался в Эдеме? — как-то спросил Каин. — Ты ловил рыбу, разводил огонь, выделывал шкуры? 
        — Там, сынок, делать и не нужно было ничего. Что было, то было, а чего не было, того и быть не могло.
        Каин задумался. 
        — Я не понимаю. Хочу понять, но не понимаю. Почему вас изгнали? 
        — Не почему, а зачем. Нас изгнали, чтобы мы могли познать любовь.
        — Здорово! То есть запретный плод с древа познания добра и зла — это всего лишь инсценировка, игра?  И Змей, и сам Эдем тоже всего лишь театр?
        — Весь мир — театр, сынок. 
        — И ты не возненавидел деда? Не поклялся отомстить? Ты смирился?
        — Смирился? Наоборот, я возлюбил его. Как люблю тебя, маму, твоего брата. Ведь раньше я не любил его, я просто существовал: ел, спал, ел и спал... Сейчас я понимаю, что надо лишиться всего, чтобы получить немногое.
        — А можно наоборот: лишиться чего-то немногого, чтобы получить все?
        — Конечно. Для этого надо всего лишь отказаться от любви. Но у меня не получится. Да мне всё и не надо. Мне достаточно того, что у меня есть.

    5

        Авель играл с котятами и щенятами у хижины. Адам ушел в горы, Ева увела на пастбище коз и овец. Каин следил за младшим и занимался своими делами. 
        — Каин, что ты делаешь? — отвлекся от своего занятия Авель. 
        — Наблюдаю как созревает лен. 
        — А зачем? 
        — Мне интересно. 
        — Но он растет так медленно, почти незаметно! 
        — Ты тоже растешь медленно, — рассердился Каин. — Ты ночью лег спать, а наутро стал чуточку больше. Так же и лен. 
        — Ты хочешь, чтобы его было много? 
        — Конечно, пусть его будет много. 
        — А зачем? 
        — Я соберу урожай, а мама спрядет нить. Потом свяжет для тебя одежду. 
        — А если мне не нужно? 
        — То есть, братец?
        — Представь, вот ты вырастил лен, потом высушил его и вымочил, потом растрепал его, мама сделала пряжу и связала мне одежду. А она мне не нужна. Зачем этим тогда занималась мама, зачем тогда занимался этим ты, если оно не пригодится? Ведь если мне понадобится, я попрошу маму, а она попросит тебя. 
        — Так я и делаю. Только наоборот. 
        — То есть я должен получить одежду не потому что хочу, а потому что ты уже посадил лен. Так? 
        Каина это задело. 
        — Помнишь свистульку, которую я тебе сделал? Ты ее хотел? 
        — Нет. 
        — А я сделал. И она тебе понравилась. И еще я сделал горшок для воды, а потом еще один для молока. Никто меня не просил. А они пригодились. 
        — Ну и что, можно было бы попросить нашего небесного отца, и он бы все это нам дал.
        — Все, что у нас есть, сделали папа, мама или я. Потом, когда ты вырастешь, ты тоже будешь что-то делать. Вот это и значит, что это нам дал Создатель.
        — Расскажи мне про Эдем. Родители говорят, что это прекрасное место. Они тебе рассказывали, а ты расскажи мне.
        — Они никак не хотят смириться с миром, в котором живут. И они огорчены миром, в котором мы живем. Вот тебе, Авель, хорошо? 
        — Да, мне нравится все, как есть. 
        — И мне нравится. Ты видел, когда мама и папа плакали, вспоминая это место? 
        — Даже папа? — удивился Авель. — И не мог подумать. 
        — Я хочу им помочь. Да и сам хочу об этом узнать. У меня есть одна идея. 
        — Какая? — спросил Авель. 
        — Мы поставим дом на колеса, и он будет ездить по земле. 
        — Зачем тебе это? 
        Мы сидим на одном месте. А чем будем дальше двигаться, тем больше шансов ее найти. 
        Авель покачал головой. 
        — Каин, сынок. Ты неделями пропадаешь. Я беспокоюсь за тебя. 
        Каин слез с машины и обнял мать. 
        — Ты чем-то расстроен? — спросила она. 
       — Да, я был в далеких землях. Где пустыни морей, и моря пустынь. И мне было хорошо. 
        — Там чем ты тогда расстроен? 
    — Я так засорил свой разум. Молчу и слышу мысли. Когда пытаюсь остановиться, я страдаю от лени. Мама, я, наверное, в ловушке. Скажи, что ты чувствовала, когда съела это несчастное яблоко? 
        — Я почувствовала, как будто что-то открыла. На тот момент, я понимала, что держу что-то тяжелое, неосязаемое. А потом все исчезло. Мы с Адамом были изгнаны, и я стала счастлива. 
        — Как? — удивился Каин.— Как ты это поняла? 
      — Я почувствовала себя настоящей. Я, сотворенная из ребра Адама… Он не понимает меня. И я его. Самый чистый — это Адам. Чист душой, телом, его сотворили, по-настоящему любя. А когда я родила вас, то стала понимать, что даже чистому созданию нужно дополнение. И осознала, что я все правильно сделала. Если бы не изгнание, родила бы я таких ребят? Словно с меня сорвали покрывало. 
        — Те знания?— спросил Каин. 
    — Нет, — отрицала Ева. — Именно изгнание. Ты чувствуешь себя самым ужасным существом планеты, а потом оказывается, что ты вовсе и не чужой, пока не нашел себя. 
        — Мама, я долго себя ищу. У меня порой раскалывается от мыслей голова, с тех пор как пытаюсь найти Эдем. 
        Займи руки не созданием. Займи себя медленным. Тем, что останавливает тебя. 
        Каин бросил все и последовал совету матери. Всходили цветы, злаки, деревья. Но мысли все сидели в голове Каина. 
        — Братец Авель, — начал Каин. — Каково тебе быть пастухом? 
        — Мне нравится, братец Каин! Животные всегда мне нравились. Я люблю их. Что ты будешь поднести в жертву? 
        — Я не знаю. Я давно этим не занимался и не очень хочу. Я просил бога о Эдеме, но все тщетно. Будь моя воля, я отдал бы всю эту боль! Я отдал бы свою голову! 
        — Ты меня пугаешь. Ты никогда таким не был. Как начал узнавать мир, ты изменился. Вспомни свистульку, сколько песен она пропела. Вспомни, какой урожай льна ты отдал тогда в жертву! А я то овечку, то козочку. Я думаю, создатель должен гордиться тобой. 
        — Мне больно, Авель. Я пытаюсь опустить разум и остудить его. Мне тесно, понимаешь? Я вырастил множество культур, я сделал много интересных вещей, чтобы быть ближе к Эдему. А сейчас я готов выть от боли. 
        — Брат, пошли к алтарю. Станет легче. 
    Каину стало не по себе. Он становился угрюмее и тяжелее. Каждая мысль отяжеляла его стопы, мышцы и мешок с зерном. 
        — Помнишь, как ты из ячменя сварил пиво и принес в жертву? — радостно сказал Авель. — Принял, так принял! 
        Каин упал на колени. Авель помог брату, снявши мешок, и возгрузив Каина на плечи. 
        — Я сам, братец, — пробурчал Каин. 
        Авель бросил на алтарь ягненка. 
       — Благодарю тебя, Господь за дары! Благодарю тебя за все, что есть и чего нет! 
        Ягненок растворился в ярком пламени. 
        Авель блаженно улыбнулся Каину. 
        Братец, давай. 
        Каин высыпал зерна на алтарь и сказал: 
        — Я благодарю тебя, создатель за мир. Я благодарен, что могу создать все, что захочу. Пожалуйста, прими самый скромный дар тебе. И наставь меня! 
        Зерна не растворялись. 
        Каин сжал кулаки и стиснул зубы. 
        — Каин, будь смиреннее, — просил брат. 
        Освирепевший Каин набросился на брата и толкнул на алтарь. Авель ударился головой об алтарь, а кровь стекала по зернам. Кровавые зерна растворились в ярком пламени. 
        — Авель! — закричал Каин. — Авель! 
        Каин пытался хоть чем-то помочь брату. 
        — Авель, прости, — держа на руках брата, плакал Каин. 
        Авель смотрел на брата с блаженной улыбкой на лице и практически пустыми глазами и тихо произнес: 
        — Ты молодец. Он принял твою жертву. Значит, так и нужно. 
        Авель замолк на веки. 
        Каин поцеловал брата. Он почувствовал освобождение в своей голове. Каин положил брата на алтарь и бежал прочь со словами: 
        — Мама, я Каин-изгнанник! Свободный изгнанник! 

МАРК ТВЕН, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!

        — Сэм! 
        Нет ответа. 
        — Сэмюэль! 
        Нет ответа. 
        — Марк! 
        Нет ответа. 
        — Куда же подевался этот старый идиот? 
        Мисс Клеменс, супруга писателя Марка Твена, искала его в доме. Ни в кабинете, где он обычно отдыхал, ни в бильярдной, где он обычно работал, его не было. Оливия вышла в сад и увидела, как ее муж потягивает трубку, лежа на ветке дуба. 
        — Ты чего туда залез? — спросила жена. — И дымишь, как паровоз! Слезай, вот-вот пастор с супругой придут. 
        Писатель молчал и потягивал трубку, словно не замечая жены. Потом он посмотрел сверху на Оливию и уловил ее сверлящий взгляд. 
        — Что будет пить пастор? — спросил писатель. 
        — Что пастор будет пить не знаю, а мы с Мэри будем пить чай. 
        — Главное, чтобы на столе был виски. И никакой крови Христовой. 
        — Сэм, ты невыносим! — буркнула жена и ушла в дом. 
        Мимо проходил кот, и писатель у него спросил: 
        — А вот чё, кот? 
        — Да ничё, — грубо ответил усатый. 
        — Кот, а знаешь в чем смысл жизни? 
        Кот демонстративно начал вылизывать лапы и бубенцы. 
        — Вот и правильно, а я, дурак, каких-то смыслов ищу… 
        — Мистер Твен? — послышалось снизу. Это был пастор Джонсон. 
        — Быстро. 
        — Что «быстро»? — спросил пастор. 
        — Быстро сегодня церковь вмешалась в мое сознание. 
        — Мистер Твен, ради всего святого, спускайтесь. Но, пожалуйста, будьте аккуратны. 
        Писатель слез с дерева. Снял пиджак с гвоздя, вбитого крючком в ствол. Постучал трубкой о ветку, развеяв табачный прах над спустившимся следом котом.
        Кот подумал: «Вот же скотина!» и душераздирающе заорал.
        Пастор дождался, когда кот замолкнет, и поинтересовался: 
        — Как ваши литературные успехи? 
        — Невыносимы как июльское солнце, — Твен вновь закурил. 
        — Это как? — заинтересовался пастор. 
        — С утра ничего, но к обеду хочется от них спрятаться. 
        За столом гости и хозяева разговорились. 
        — У Сэмми скоро выйдет новелла, он в нее столько сил вложил! 
        — А как называется? Опять про мальчишек? 
        Писатель отхлебнул виски: 
        — Дневник Адама. 
        Пастор поперхнулся чаем. 
        — Что? — возмутился клирик. — Теперь вы и за него тоже взялись? 
    — А почему бы и нет. У нас страна вседозволенная. 
        — Свободная, Сэм, — поправила мисс Клеменс. 
        — А это значит, дорогой Микки, — обратился писатель к пастору, — в этой свободной до вседозволенности стране я пишу о том, что думаю! 
        — Мистер Твен, это кощунство! — сказала супруга пастора. 
        — Кощунство писать дневник от лица первого человека на планете? Вздор! Вовсе нет. Это же не дневник Линкольна или, на худой конец, Христа! Это просто фантазия. 
        — Которая может вам дорого обойтись! — строго попенял пастор. — Удивлен, что в издательстве приняли рукопись. 
        — Вы удивлены тем, что вседозволенные издательства печатают вседозволенного автора в свободной до вседозволенности стране? Вы грандиозный человек! — развеселился писатель. 
        Супруга пастора шепнула мисс Клеменс: 
        — Я теперь прекрасно понимаю, почему ты одна ходишь в церковь. Он же черт. 
        Оливия стыдливо отхлебнула чай. 
    — Оливия, отличный пирог! — сменил тему пастор. — Ты отличная христианка. 
        Мисс Клеменс засмущалась, поднялась с места и буквально выбежала из столовой. 
        — Не расходитесь, — попросил писатель и вышел следом. 
        — Почему они вместе? Как она терпит этого дьявола? — спросила Мэри. 
        — Как бы иронично это ни звучало, но с божьей помощью, — ответил супруг. — Помолимся. 
        Мисс Клеменс рыдала в спальне. Марк Твен сел в кресло. 
        — Почему? Почему я должна тебя терпеть? Великий Марк Твен: безбожник, пьяница, сатирик… Тьфу! А я? Просто мисс Клеменс! Даже в одном доме мы разлучены! 
        Писатель присел на край кровати. 
        — Потому что ты та, кто меня создает, кто сдерживает мое безумие. Я испортил тебе жизнь, а ты мне ее подарила. Я не могу расплатиться, потому что вся моя работа, писанина и лекции не стоят и цента по сравнению с твоей подаренной жизнью, Оливия. Помнишь, как я, нищий журналист, добивался твоей руки, а твой отец был против. Но я добился своего, и ты — мое спасение. 
        — Сэм, — тихо произнесла Оливия. 
        — Да? 
        — Обними меня. 
        Писатель обнял и поцеловал супругу. 
        — Моя схима — вразумление этого безумного мира. А меня ты вразумляешь. 
        — И буду? — спросила она. 
        — И будешь. Пройдут года, мир изменится, а люди нет. И будет на другом конце планеты одинокий писатель ждать такую как ты. 
        — Какой же ты безумный и красноречивый зануда. 
        Марк Твен улыбнулся. 
        — А знаешь, пастор кое в чем прав. 
        — В чем? 
        — Ты прекрасно готовишь. 
        — Как же я тебя люблю, Марк Твен. 
        — И я тебя. Пошли к гостям. 
        Пастор с женой, похоже, подслушивали разговор. Священник хитро улыбался. 
        — Все хорошо? — игриво спросил он. 
        — Хорошо, — вытирая слезы, сказала Оливия. 
        — Мистер Твен, у вас хорошая жена. Может, вы все-таки заберете рукопись от греха подальше? Не хулите бога. 
        — Ну что вы, у меня другие объекты для хулы. 
        — Какие? — поинтересовался пастор.
        — Нет никого хуже слепых прислужников любой религии. И тут уж я буду стоять до конца.
        Оливия ударила писателя локтем в бок. 
        — А поскольку я пребываю в чрезвычайно восхитительном настроении, то, пожалуй, схожу сегодня в церковь. И буду сидеть напротив вас и смотреть прямо вам в глаза. 
        — Зачем, о боже? Вы хотите смутить меня?
        — Вот еще! Просто мы с вами занимаемся одним делом. Всякая религия, моя и ваша, хороша, пока несет в себе любовь. Так и будем друг друга контролировать, вы меня, а я вас, — сказал писатель. — Не хотите ли виски?

©    Дмитрий Кривенков