Семён РАБОТНИКОВ
г. Переславль-Залесский

ПРЕЖДЕВРЕМЕННОЕ УТВЕРЖДЕНИЕ

1

    Двое приятелей двадцати с небольшим лет прогуливались по бульвару в тени цветущих лип. Такой медовый аромат сходил со старых гудящих пчелами, неизвестно откуда залетевших в центр города, деревьев, что молодые люди замирали от восторга и задерживали внутри себя дыхание. Оба были статные, рослые, одетые почти в одинаковые тенниски и светлые брюки, только выражение лиц разное. У идущего справа Гурия Долгонова никогда не исчезало с лица выражение самоуверенности; у другого, Владислава Никишина, в чертах проступала мягкость и некоторая задумчивость, меланхоличность. Они перешли на последний курс технического вуза и теперь наслаждались каникулами. 
    Навстречу им показался человек в темных очках, берете и в черных кожаных перчатках. Руки он держал на отлете. Молодых людей осенила догадка — вместо кистей рук у него протезы. Кто же станет носить в летнюю пору кожаные перчатки. Человек, не посмотрев на встречных, прошествовал мимо, а они, поравнявшись, естественно с любопытством поглядели на него. Сразу исчез аромат лип. Молодые люди ощутили неловкость и поморщились: они здоровые, а тот каким-то образом получил увечье.
    Когда человек в кожаных перчатках удалился на порядочное расстояние и не мог их подслушивать, заговорил второй юноша, Владислав Никишин, оглянувшись и убедившись, что инвалид не услышит его:
    — Я узнал этого человека. Он живет в соседнем со мной доме и изредка попадается на глаза. 
    Гурий вскинул светловолосую голову.
     — Что с ним стряслось? — впрочем, хотя и задал вопрос, его не особо интересовал прохожий, разве мало встречается калек на улицах, хотелось побыстрее избавиться от неприятного чувства, навеянного встречей с ним. 
    — А вот и кафешка. Зайдем, выпьем по кружке пива, — предложил он. 
    Летнее кафе-палатка перегородило им путь. Зашли в палатку, через ткань которой безоблачное небо казалось желтым, взяли по кружке пива и вышли наружу, усевшись за пластиковый столик и такой же скользкий стул. 
     — Подробности истории, приключившейся с этим человеком, не знаю. Слышал, что он бросился на работе на щит под высоким напряжением, решив свести счеты с жизнью. И вот лишился кистей рук, да и тело местами обожгло, — рассказывал Никишин.
     — Из-за чего? — Долгонов отхлебнул холодного пива, в голосе чувствовалась беспристрастность. 
     — Как будто из-за измены жены. Она ушла к другому.
     — Тьфу! — поперхнувшись пивом, Гурий долго кашлял, прокашлявшись, заговорил. — Чтобы я из-за какой-то заср… бабенки наложил на себя руки! Ни в жисть! Это не мужчина, кто поступает так. А размазня, тряпка, мямля и не достоин не только уважения, но и носить имя мужчины. Простительно женщине. Она, как известно, существо более эмоциональное, нежное, хрупкое, — легкий пивной хмель кружил голову. 
     — Я бы на твоем месте, Гурька, так не говорил. Мы еще не женаты и не пережили чувства любви. А любовь — самое серьезное испытание. 
     — Что значит, не пережили? Да я с пятого класса начал влюбляться в девчонок и, без хвастовства скажу, пользовался успехом. 
     — Все это не то. Ребячьи забавы. А вот настоящее глубокое чувство приходит в зрелом возрасте. 
     — Ты хочешь сказать, что мы еще не дозрели. 
   — Этого я не говорю. Может быть, сейчас как раз и пора. Нам с тобой по двадцать три. Через год завершаем институт, — оба захохотали молодыми здоровыми глотками и пошли заказывать еще по кружке пива, сразу забыв о встреченным ими человеке в черных кожаных перчатках.

2

    Среди товарищей Гурий Долганов выделялся самонадеянностью. Многих это отталкивало от него. Что позволяло ему так держаться? Может быть, глубокий ум и избыток духовных сил? Но студентом он был самым обычным, ничем не блистал, не выделялся, молодой человек недурной наружности, но и не писаный красавец, не хилый, но и не богатырского сложения. Люди часто играют не свойственную им роль и так вживаются в нее, что уже не могут вести себя иначе. В ранней юности Гурий насмотрелся на подобного человека, тот ему понравился, и юноша решил вести себя точно так. 
    Самоуверенность чувствовалась в каждом его жесте, в каждом движении, в том, как он, неспешно ступая, подходил к группе товарищей, крепко пожимал руки, как закуривал, щелчком выбивая из пачки сигарету. Мог, не дождавшись окончания рассказа кого-нибудь, прервать, не извинившись, и заговорить о какой-то ерунде, но с таким апломбом, будто вещал что-то важное. Лучше понимал Долгонова Никишин и прощал ему слабость, которую тот считал своим достоинством. 
    На девушек уверенный в себе человек производит впечатление. Именно такой, полагают они, добьется в жизни успеха, а не тот, кто не уверен в своих силах. Так что Гурий вызывал у них симпатию, они считали его неформальным лидером, хотя он им на самом деле не являлся. 
    Когда учеба подошла к концу, началось повальное сумасшествие — молодые люди, словно соревнуясь друг с другом, женились и выходили замуж. Гурий Долгонов свой выбор сделал, женившись на самой привлекательной девушке своего курса, Марианне. Она и сама чуть ли не с первого курса поглядывала в его сторону. Девушка она была своенравная, гордая, несколько даже надменная, знающая себе цену. Она вся излучала женственность, большие груди, розоватая гладкая кожа лица, чуть полноватая, как говорят в народе, с небольшим жирком, что необходимо для зачатия ребенка. Потому что наши предки знали больше нас и только по этому признаку выбирали суженых, так как худенькая девица, считалось и не без основания, не способна к детовоспроизводству. 
    Сложилась, можно сказать, почти идеальная пара. Гурий и Марианна, оба цветущие, пышущие здоровьем, но за эту пару делалось боязно: сживутся ли два слишком гордых человека. На более чем скромной свадьбе, устроенной в кафешке сразу после защиты диплома, шафером и тамадой являлся Владислав Никишин, ближайший приятель Долгонова. Он и шептал об этом сидящей бок о бок с ним девушке. Та согласно кивала кудрявой головкой, тоже знала обоих. 
    Никишин закончил институт с отличием, и ему предложили остаться в аспирантуре, очень непопулярное среди молодежи занятие. Еще два-три года почти такой же, как у студента, нищенской жизни, да и дальше незавидное положение. Много ли зарабатывают так называемые «ученые» люди. Даже самый мелкий предприниматель имеет дохода больше в разы. Владислав пока колебался, но склонялся в пользу аспирантуры. 
    Если раньше выпускников посылали на готовые должности в разные города, и администрация вуза строго следила, чтобы они прибыли на место и вовремя приступили к работе, то теперь после завершения учебы отправляют в никуда. Ищи работу сам. А ее может и не быть. Зачем же тогда потратил пять лучших лет своей жизни, зубрил, недосыпал, страшно волновался на экзаменах. 
    После долгих поисков Гурий нашел работу в одной фирме, которая непонятно чем занималась, компьютерщика-программиста с очень скромной зарплатой и сразу поблек в глазах жены. 
    Давно известно, что в любви нет равноправия. Кто меньше любит, является господином положения, а кто нежен и предан — раб, унижен и подавлен. Некоторое время между супругами происходила скрытая, но обоими хорошо чувствуемая борьба за первенство. Вскоре Гурий понял, что проиграл, сдал позиции и на первое место вышла Марианна. Он крепко привязался к этой яркой женщине. Когда она глядела на него своими миндалевидными с удлиненным разрезом глазами, в душе его звенели струны и возникала мысль: неужели она моя и всегда будет моей. Пока она была его. А что дальше — никому не известно. 
    Марианна относилась к мужу настороженно и не спешила зачать ребенка. Тот ли это человек, который мне нужен, как бы спрашивала она себя и приглядывалась к нему. 
     — Подождем заводить ребенка. Сейчас не до этого, — заявила она, и всякий раз пугалась, несмотря на принимаемые меры, не понесла ли. Без детей легче разбежаться, если жизнь не сложится. 
    Ежели муж приносит охапку денег, ну как не любить такого, а коли мало или совсем не приносит — может ли быть тогда любовь. Гурий утешал себя тем, что работа в фирме для него временная, подвернется другая с более высокой зарплатой — сразу перейдет, и тогда в отношениях все переменится. Но шли месяцы, минул год — ничего не менялось. Гурий злился, проклинал свой город, где его не признают. Вот если бы в столице со своей специальностью пошел бы в гору. Многое решают связи, а у него никаких связей не было, и во все двери приходилось стучаться самому. А за дверями звучал один ответ: ничего подходящего для вас нет.
    Поначалу жена молчала, выказывая неудовольствие взглядом, а потом посыпались упреки:
     — Что это за зарплата!
     — Согласен. Ничтожная. Но что я могу в данной ситуации поделать. Разве не стараюсь. Разве не ищу. Волка, говорят, ноги кормят. Вот и я бегаю. Но добычу не нахожу. Впрочем, Марианна, у тебя заработок еще меньше.
    У жены находился весомый аргумент:
     — Я — женщина. 

3

    Владелец ночного клуба пригласил Гурия Долгонова наладить новую программу, пообещав хорошо заплатить. По дороге туда прихватил жену, — пусть немного развлечется, а то все дома да дома. Подъехав на стареньких отцовских «Жигулях» к пряничному дому с темными стеклами, с трудом нашел место приткнуться. Вся площадь перед домом заставлена машинами, в основном иномарками. Фонари зажглись, отражаясь в весенних лужах. 
    Их встретил с бритой рельефной головой владелец заведения, заматерелый мужчина лет сорока, и повел внутрь. Марианну усадил за столик и сделал бармену жест. Столик моментально заполнился коктейлями и тарелками с закусками. Гурий отправился налаживать программу. Когда, провозившись около полутора часов, вернулся к столику, заметил, что между Голованом, так называл про себя владельца, и женой возникла симпатия. Марианна артистично улыбалась и не сводила с него глаз, хотя сама по себе физиономия Голована не могла вызвать интереса, напротив — отвращение, но он являлся хозяином доходного места, был мужик крутой. 
    В городе знали, что ночной клуб — растлитель молодежи, знала об этом и прокуратура и администрация. Знал и Голован, что они знают. На то и ночной клуб. Сюда ходили сынки и дочки состоятельных родителей, которым не жалко выкинуть за ночь пять-десять тысяч рублей, месячная зарплата Долгонова. 
    При звуках оглушительной музыки, молодые люди танцевали, девицы взмывали обнаженные руки вверх и по-змеиному изгибали тела. Парни танцевали с сигаретами в зубах. Весь пол усеян подозрительными пакетиками. 
     — Слишком громкая музыка, — заметила Марианна. 
    Жест Голована — и музыку наполовину приглушили. У танцующих это вызвало непонимание, привыкли двигаться под грохот. Пришлось прибавить громкость. 
     — Выпейте коктейль, — Голован подвинул Долгонову бокал.
     — Нет, я за рулем.
     — Как хотите. Коктейль слабый. К тому же время позднее, и гаишников на улице почти нет, — уговаривал Голован. Сам же к напиткам не прикасался и зорко следил хозяйским взглядом за всем происходящим в зале, не забывая взглядывать на Марианну. Вспыхнувшую ревность Гурий подавил в себе. Он размышлял, вот мужик делает неплохой бизнес. На непонятно откуда взявшиеся деньги, приватизировал заводской дом культуры, разукрасил фасад разными финтифлюшками, обустроил внутри и теперь получает чистый доход. Гурий не завидовал, но появилась досада: он может, а я — нет. Несколько раз порывался уйти, но Марианна была расположена на долгое сидение тут, и, подчиняясь ее желанию, оставался. Чтобы подавить неудовольствие, выпил три коктейля, и в голове изрядно шумело. 
    Ушли далеко за полночь. Город спал. Редко в каком окне многоэтажек горел свет, движения на улице почти никакого. Только в одном доме, стоявшем на площади, всю ночь в хмельном и наркотическом дурмане прыгали, скакали под оглушительный грохот, называя это танцами, молодые люди. Разъедутся только под утро, себя не помня, но довольные, потому что круто пожили. 

4

    В советское время супруги Долгоновы, возможно, прожили бы жизнь без потрясений, потому что тогда все жили примерно одинаково, и завидовать было некому. Какая у тебя зарплата?» — спрашивал один другого. — «Сто сорок пять». — «А у меня сто пятьдесят».
    Теперь появились богатые и даже сверхбогатые, ничего не сделавшие и ничего не открывшие, но сумевшие вовремя оказаться при дележе кормушки. Кто смел — тот и съел. 
    Гурий все чаще ловил на себе косые взгляды жены, и на физиономии ее появлялась гримаса неприязни, и он будто слышал, что она думала о нем: неудачник, другие могут, а ты ни на что не способен. 
    «Но что я могу поделать? — рассуждал он сам с собой. — Некоторые делают деньги прямо из воздуха. Хотя бы тот же самый Голован». Долгонов постоянно испытывал гадливое чувство неудовольствия. «Думал, горы сверну, а оказалось, что не могу даже прилично зарабатывать, чтобы содержать жену, — говорил он. — Я, выходит, обманул и себя, и ее. Кто я тогда? Конечно, неудачник». Немногие женщины могли сравниться с ней в красоте. С удлиненным разрезом глаз она привлекала внимание мужчин. 
    Мало-помалу Марианна превратила мужа в раба. В юности слишком гордый, Гурий сильно страдал от своего унижения, но ничего поделать с собой не мог, хотя и говорил: хватит с меня, ее я больше не люблю. Но любовь его развивалась по обычным законам: чем меньше его любили, тем сильнее любил он. 
    Однажды весь вечер и часть ночи он прождал жену, где-то задержавшуюся. Она всегда не спешила домой, но в этот раз в десять вечера и в полночь ее не было. Могла бы позвонить, но молчала и на его частые вызовы ее сотовый не отвечал. Может, сбила машина, и она лежит в больнице или даже в морге. Для него это был бы лучший вариант. А вдруг она…    Гурий сразу отверг это предположение, но оно постоянно стучалось в сознание. 
    Спать не ложился. Какой уж тут сон, когда весь извелся, превратился в сгусток нервов. Ходил по квартире, припадал к холодному стеклу окна, за которым мокрило. Мелкий нудный дождь напоминал о конце лета, о том, что грядет осень с проливными дождями, холодом, слякотью. Ждал: вот-вот из—за угла дома появится знакомый силуэт женщины. Чтобы успокоится, глотал воду, но спокойствие на душу не сходило. Напротив, с каждой минутой возрастало напряжение и тревога. Их совместная жизнь, возможно, подходила к концу. 
    Он проглядел, когда Марианна появилась возле дома. Неожиданно услышал металлический поворот ключа в замке. Сердце радостно встрепенулось. Кинулся на диван и притворился спящим. Вошла в темную прихожую, стук сбрасываемых туфель, шелест снимаемого плаща. Ступила в комнату, не зажигая света. Хотелось накинуться с упреками, но сдержался. Ждал, что  она начнет оправдываться, и готов был поверить любой лжи. Но Марианна не собиралась оправдываться перед ним и потихоньку раздевалась, готовясь лечь спать. Пришлось первому заговорить. 
     — Ты где была? Ведь я волновался. По крайней мере, могла бы позвонить.
     — Я тебе изменила, — сказала она, чего женщины обычно не говорят. 
     — С кем? С Голованом?
     — Какое это имеет значение,  — тут он с ней мысленно согласился, с Голованом или с кем-то другим — значение, в самом деле, не имело.
    Никакой измены, в сущности, не было, во всяком случае, телесной близости. Была измена духовная, что, может быть, важнее. Праздновали день рождения одной из сотрудниц учреждения, где она работала. Марианна, куда бы ни входила, в какую бы компанию ни попадала, всегда имела успех. В этот долгий вечер за ней ухаживали сразу двое нестарых мужчин с солидным положением в обществе. Один из них подвез ее на своей иномарке к дому и на прощание приобнял, поцеловав в щеку. Все это укрепило ее во мнении, что поторопилась замуж и сделала большую ошибку, выйдя за Долгонова, казавшимся ей перспективным парнем. А он, как вышло на поверку, был надутым индюком, у которого ни в сознании, ни в душе ничего не имелось. Раз ошибка — ее надо побыстрее исправлять. Женская красота — явление быстро проходящее. На нее проценты не растут, а только с каждым годом тают. 
    Спать легла в другой комнате. Укрываясь одеялом, выдохнула в темный воздух
     — Я пока поживу у подруги. А ты прими решение относительно квартиры. 
    Квартирка у них была общая, купленная в складчину его и ее родителями для их семейного счастья, которого не получилось. Вот еще этот проклятый жилищный вопрос. Впрочем, если отрублена голова — по волосам не плачут.  

5

    Для Гурия Долгонова потекли томительные дни. Да что там день — час прожить было мукой. Жизнь буквально тяжелым грузом навалилась на него, и давила, давила, выжимая душу из тела. Да и от души-то ничего не осталось, какие-то осколки, лоскутки. В нем была тьма и вокруг — то же самое. Косая сетка дождя загораживала соседний дом, стоявший менее чем в ста метрах. Дня как бы и не было. Мутный рассвет, за которым вскоре следовали вечерние сумерки — и снова тьма кромешная. Природа была солидарна с ним. 
    Вначале ходил на службу, в эту раздолбанную фирму, где среднего возраста мужчины играли роль бизнесменов, потом плюнул и перестал там появляться, запершись дома. В таких случаях помогает алкоголь. Но он крепче пива ничего не пил и сидел дома, уставясь в одну точку. Не одна, а две муки давили его: презрение к себе и саднящая боль покинутого мужа. Гурий готов был закрыть глаза на измену жены, в которой она ему призналась, настолько принизил себя в своих глазах. Но Марианна не собиралась к нему возвращаться, и выхода из положения не было никакого. 
    Лежал на диване, уставясь в потолок. Потолок темнел, затем становился светлее. Ночь сменяла день, и снова наступало утро. Он не замечал, спит или бодрствует. Настолько сон его стал неглубок. Гурий как бы балансировал на грани бодрствования и сна. Даже если ненадолго забывался, сон не приносил облегчения. Снились какие-то кошмары, не сцены реальной жизни, а абстрактные картины. Во сне становилось даже тяжелее, и он боялся заснуть, лежал, чувствуя, как нос заостряется, щеки проваливаются, и он потихоньку превращается в покойника. 
Состояние страшной подавленности человек может выдержать неделю, месяц, но более длительный срок не вынести. Сознание ищет выхода и находит: исчезнуть из этой мерзкой жизни, не видеть и не чувствовать ничего. Гурий размышлял, как побыстрее и безболезненнее уйти.
    Аспиранту Владиславу Никишину захотелось навестить своего бывшего сокурсника Гурия Долгонова, которого он не видел порядочное время. Когда человек женится, он как бы отдаляется от друзей. Жена заменяет ему все. Владислав и Гурий все же встречались, не чаще чем раз в квартал, и Никишин знал, что жизнь у Долгонова складывается не очень удачно: работа не интересная, заработок буквально убивает, жена косится. 
    Приехал вечером, предварительно не позвонив, решил сделать сюрприз. Прошмыгнул в подъезд, когда оттуда выбегала стайка подростков. Лифт не работал, и он поднялся на седьмой этаж, немного запыхавшись. На звонок никто не ответил. Неужели нет дома? Тогда напрасно не договорился по сотовому о встрече. Перед тем как повернуть назад, надавил на дверную ручку, и дверь неожиданно отворилась. Как потом выяснилось, Гурий не случайно не запер дверь. 
    Уже в прихожей Никишин ощутил запах какого-то снадобья. Так пахнут больничные палаты. Заглянув в комнату, увидел мертвецки бледного Долгонова, лежащего на диване. Голова его была повернута в сторону. На журнальном столике и полу разбросаны коробки из-под лекарств, тут же валялись просыпанные таблетки. Лежал на боку графин, и на полу натекла лужица. Гурий с натугой дышал, и дыхание могло оборваться в любую секунду. Немедля взялся за сотовый, в немногих словах объяснив в чем дело.
    В больнице Гурию промыли желудок с кишечником и вернули к жизни. Промедли немного — и, возможно, ничего бы не помогло. 
    Все это время Владислав Никишин находился в вестибюле больницы, дожидаясь, чем все кончится. Через какое-то время ему разрешили подняться. Гурий находился в реанимационной палате и, не поворачивая головы, краем глаз поглядел на вошедшего товарища, догадавшись, если бы не он — вряд ли суждено еще раз увидеть этот мир. Тяжести уже не было, а была только пустота. Из него как бы все вымыли, ничего не осталось.
    Обоим приятелям вспомнилось, как в погожий летний день им встретился на бульваре человек в темных очках и в черных кожаных перчатках — протезы вместо кистей рук, которых он лишился, бросившись на щит под высоким напряжением, из-за того, что жена ушла к другому и самоуверенное преждевременное утверждение Гурия Долгонова, что с ним подобное никогда не случится. В его глазах Никишин уловил и стыд, и раскаяние, и мольбу, чтобы тот никому ничего обо всем случившемся не рассказывал. 

©    Семён Работников