Анастасия ЕГОРОВА 

                                         г. Рыбинск

Анастасия Денисовна Егорова — молодой прозаик. Победитель конкурса «Книготерапия» от ЛитРес в номинации «Малая проза» (2023). Финалист Всероссийского открытого литературного фестиваля-конкурса им. А. Л. Чижевского в номинации «Малая проза», а также Литературного семинара молодых авторов в рамках Всероссийских Беловских чтений «Белов. Вологда. Россия» (2024). Участница ЛИТО «Солнечный круг» в Рыбинске. 

СТАРАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА

    Тик-так. Время привычно проходит знакомые круги на часах. В старом чайнике с протёртой эмалью булькает вода. В раковине тоже вода. Падает крупными каплями. Кап-кап. Надо бы сантехника вызвать. Как всегда, жужжит и нагревается допотопный тяжёлый ноутбук.
  Маргарита Степановна, сидя за кухонным столом, надевает очки с толстыми линзами и долго смотрит на клавиатуру.
    Она одна. Давно. В память о муже остались только фотографии. Раньше приходил во сне. Но всё реже-реже... Его черты расплываются в памяти.
   Чайник неуверенно свистит. Ещё раз. А потом, глубоко вздыхая, голосит на всю квартиру.
    Маргарита Степановна с трудом опирается на стол, отталкивается ладонями и приподнимается с табуретки. Два шага до плиты.
       Синие язычки исчезают. Чайник замолкает.
  Чашка со сколотым краем, жмурясь от кипятка, нагревается. Тик-так.
    Когда-то ловкие пальцы неуверенно и долго ищут нужные клавиши. На ноутбуке.
    «СОРО» — складывается довольно быстро. «К» играет в прятки. Всё не то. Опять не то. О, вот же она. Ну-ка, иди сюда. За «К» послушно появляется «И». «НА» медлит. Но, наконец, полная фамилия загорается в желтоватой строке на экране. Сорокина. Так же постепенно возникает имя. Варвара.
    Сколько же вас! Сорокиных Варвар! И всё не те...
    Маргарита Степановна вспоминает школу. Уроки музыки, которые она когда-то проводила с особой страстью. Даже муж ревновал: «Ты своим ученикам времени больше уделяешь, чем мне». Конечно, что он, маленький?
    Раньше она посмеивалась над ещё живым Серёжей: Шуберта от Шопена отличить не может! Что с него взять? Физкультурник. И трудовик по совместительству. А она — дама из особого мира, понятного лишь поклонникам настоящего искусства. А он, Серёжа, только «кузнечика» и мог сыграть! Это на её-то старинном Блютнере!
    Как же она сердилась на него! Пусть не трогает искусство своими грязными руками! С трудовыми мозолями.
    Кап-кап-кап. Вода в раковине усиливает темп.
     Кто у нас по списку? Варечка.
    У Маргариты Степановны своё хобби. Искать в этой новомодной электронной неправильно открывающейся книге бывших учеников. Найти довольно сложно. Но иногда интернет творит чудеса, выдавая знакомые лица среди массы фотографий.
  Где же вы, милые девочки с косичками? Варенька, Оленька, Леночка… В каждом классе была своя звёздочка. Сейчас все взрослые давно. И, наверняка, с другими фамилиями. Чаще всего поиск ничем не заканчивается.
  Маргарита Степановна стучит по столу пальцами с короткими ногтями. И вдруг кап-кап за спиной превращается в настоящий водопад.
       — Ах ты ж!
    Женщина торопливо неловко поднимается, поворачивается к раковине. Вода теперь бежит яростным потоком из перевязанного тряпочкой крана. Серёжа бы в два счёта всё починил. Маргарита Степановна разводит руками, поспешно ищет в ящике среди чеков, визиток и книг с рецептами номер сантехника. Ей соседка оставляла. Давно. Но он точно был. Не то. Нет, опять не то. Вот он. Женщина вздыхает и медленно набирает цифры на крупных кнопках телефона. Почти сразу отзывается молодой и какой-то слишком веселый мужской голос. Посерьёзнее надо быть. Озираясь на дверь, хозяйка хрипло объясняет ситуацию и называет адрес.
    После разговора бросает взгляд на экран ноутбука. С усмешкой на неё смотрят чужие лица. Затерялись где-то её умницы-красавицы, подающие надежды… 
    Серёжа, когда она дома расхваливала своих девочек-отличниц, иногда говорил:
    — Ох, Маргаритка, не очаровывайся, чтоб не разочароваться потом. Обыкновенные девчонки. Капризные и вредные. Как все. У меня на физкультуре что только не вытворяют. Что ты возишься с ними? У педагога не должно быть любимчиков.
    Она ворчала в ответ, что ничего он, старый чурбан, не понимает… 
   Вода не успевает убегать. Маленькая раковина всё время наполняется.
    Тик-так.
   Долгожданный звонок. Маргарита Степановна с трудом встаёт. Пять шагов к домофону.
    Щёлкает ключ. На лестнице раздаются чьи-то резвые шаги. У двери замирают. Шаркают по коврику.
   Стук напоминает пятую симфонию Бетховена. «Так судьба стучится в дверь».
    Женщина стоит с трудом. Руки напряжённо вцепляются в обувницу. Наконец, для неё приоткрывается гулкий мир подъезда. И тут же закрывается. А на пороге с большим чемоданом инструментов остаётся молодой мужчина с широкой улыбкой.
    — Здрасте, что там у вас течёт?
    В темноте коридора он оставляет ботинки. Внимательно смотрит на бледную хозяйку в старом халате. Ставит свой чемодан. Бережно подхватывает женщину под руки и ведёт на кухню. Маргарита Степановна дышит тяжело. Опускается на табурет. Устало машет рукой, показывая на водопад у себя за спиной. Мужчина ловко возвращается за чемоданом, перекрывает воду. Стучит инструментами, что-то там крутит — вертит. Женщину охватывает странное беспокойство. Она не хочет сидеть к случайному гостю спиной. К тому же, ему очень узко между ней и раковиной. Но он не жалуется. Маргарита Степановна снова привстаёт. Хочет пересесть на скрипучий стул с другой стороны маленького обшарпанного стола. Странный сантехник бросается ей помогать. Опять широко улыбается. Знакомо так... И уши у него краснеют.
    Он снова принимается за работу, развязывает старые тряпочки, насвистывая песню про журавлей. Она очень любила её когда-то. В каждом классе ребята пели.
    Мужчина резко поворачивается. С прежней улыбкой до алых ушей выдаёт:
    — Вы меня совсем не помните, Маргарита Степановна?
    Женщина напряжённо вглядывается в его смеющиеся глаза.
    Он, продолжая что-то там винтить, сквозь заразительный смех, добавляет:
    — Двоечник и разгильдяй. Ничего путного из меня не выйдет. Как видите, вы были правы. 
  Взгляд женщины падает на прикрытый ноутбук. Ну конечно!
   — Максим! — хрипло восклицает она и кашляет. — Ты же в одном классе с Варечкой Сорокиной учился!
  Мужчина хмурится, отворачивается к раковине.
    — Было дело... — Из его голоса куда-то убегает радость. Уши краснеют сильнее. — А вы помните, Маргарита Степановна, годовую контрольную по музыкальным жанрам?
    Сколько же их было, этих контрольных... Разве все можно запомнить? К тому же, это было лет сто назад...
    Но Максим не унимается:
    — Нет, эту контрольную вы должны помнить. Вы нас с Сорокиной вызывали ещё к себе после уроков. Вы тогда так строго спрашивали: «Чья идея была?»
 Он, смеясь, изображает её, суровую надзирательницу. 
    Учительница молчит. Она помнит. Тогда так же краснели уши Максима. И невинно хлопала ресницами Варя.
    В тот день Макс с Сорокиной дежурили и пришли в класс раньше других. Маргарита Степановна забыла убрать ответы на контрольную со стола. И кто-то самым наглым образом их переписал и передал всему классу. Она в последний момент заменила один из вопросов. И, проверяя работы, долго не могла понять, в чём дело. Пока не догадалась. Даже думать нечего: конечно, это Макс. Не выучил ничего. И вечно он не серьёзный, всё у него «хи-хи да ха-ха». Уж точно не Варя!
    Мальчишка ничего не говорил. Разглядывал трещину в полу. Один раз только буркнул: «Спросите у Вари». Тогда она вызвала их вдвоём. Сорокина всё отрицала. Она не видела, не знала… На её аккуратном листочке тот самый списанный ответ был бережно зачёркнут. И рядом добавлен правильный. И у Максима то же самое. Он сидел рядом. Ещё и к ней подсмотрел! Только листок мятый. И начиркано так, что только за голову хватайся. А весь класс, не задумываясь, написал одно и то же. По готовенькому. С подвохом. 
  Максим так и не сказал ничего. А на следующий день заболел и вернулся только через две недели. А там вроде и замялось всё. Ребята за это время контрольную переписали. А ему, Максу, «заслуженная двойка» в четверть и «три» за год.
    — Ну и хорошо, если не помните, — Максим, прикручивая кран обратно, прервал молчание.
    Через несколько минут вода снова текла. Но уже не когда ей хочется, а по велению хозяйки. 
 Маргарита Степановна засуетилась, вытаскивая конверт с пенсией. Максим даже обиделся. Ни за что не возьмёт. Ну хоть чаю выпьет, уже хорошо. 
    Снова булькает чайник. Пока она возится с чашками, он успевает прикрутить все косые дверцы, поправить ящики. В комнате останавливается перед пыльным пианино. Проводит пальцем по серой поверхности. Приоткрывает крышку. Неуверенно пробует клавиши: «В тра-ве си-дел куз-не-чик...»
    — Вам хоть помогает кто-нибудь, Маргарита Степановна?  — спрашивает он уже за столом, отпивая горячий чай. 

⁠    — Кто помогает? — Хозяйка размачивает сухую баранку в чашке. — Соседка приходит. Ключи у неё есть. Приносит продукты раз в неделю. Да больше и не надо. Так... Чаёк попью и славно.

     Максим снова хмурится.

     Уже у дверей поворачивается, хочет обнять пожилую женщину. Она устало улыбается.

     — Спасибо, Максим, выручил.

    Он делает изумлённые глаза. Полусерьёзно замечает:

⁠   — Я сегодняшний день красным маркером обведу. Меня Маргарита Степановна впервые в жизни похвалила.

     Собирается уходить.

    — Максим, постой! — Женщина взволнованно теребит рукав. — Всё-таки, кто дал классу списать ответы на той контрольной? 
    Улыбка опять сбегает с его лица. 
    — Если скажу, что писал ту контрольную сам, вы мне не поверите. Пусть всё останется так, как есть. 
    Снова заулыбался. 
  — И отпетый двоечник, у которого ума хватило только на сантехника, покидает Вас, моя дорогая Маргарита Степановна. 
   Женщина слышит его резвые шаги. Медленно возвращается к кухонному окну. Максим, стоя внизу, машет ей и ныряет в машину. Неплохая машина, кстати. Маргарита Степановна в них ничего не понимает, но это не развалюха какая-то.
   Ноутбук захлопнут. Она медленно идёт в комнату на диван. Семь шагов по стенке.
    Серёжа улыбается с фотографий на столике. Незаметно темнеет. Снова тишина.
       Тик-так.
    На следующий день приходит немолодая соседка Катя.
    — Ритусь, там у тебя на двери пакет какой-то висит, — говорит женщина, вытаскивая нехитрые продукты на стол.
    Маргарита Степановна отвлекается от денег, которые нужно отдать Катерине по чекам.
    — Какой ещё пакет? — хрипло удивляется она.
    — А я почём знаю? Принести?
  Она торопливо вносит объёмную сумку. Перед изумлённой Маргаритой, среди других неожиданных вкусностей, появляется любимый торт «Прага». Его Серёжа всегда покупал. А ещё новый чайник. И записка острым почерком:
    «Теперь, Маргарита Степановна, от меня так просто не отделаетесь. Ваш двоечник Макс».
    Уже в комнате вечером хозяйка сделала два шага от дивана. К старинному пыльному пианино с тонким следом от пальца недавнего «музыканта» на крышке. Открыла клавиши. 
  Снова звучал в одинокой комнате трогательный «кузнечик»...

МАТЬ-И-МАЧЕХА

ЗА СТЕКЛОМ

   Николай склонился над школьным журналом. Буквы и цифры расплывались, а он и не пытался их собрать во что-то толковое. В учительскую заглянула Татьяна Михайловна, осторожно спросила:
    — Ну, как у вас там?
    Она все знает. Пришлось по телефону сказать причину вчерашнего отсутствия на рабочем месте. Николай поднял тяжелую голову, отрешенно ответил:
    — Родила сама.
    — Это хорошо...
    В открытую дверь вместе со свежим ветром весны вошла молодая учительница, Мария Александровна. Беззаботно и легко улыбнулась коллегам:
 — Николай Юрьевич, вы стали отцом? Поздравляю!
 Мужчина отвернулся. В горле застрял предательский комок. Ответить что-то он был не в силах. Хотелось кричать. Так, чтобы все услышали: «Нет! Не стал! Не стал отцом! Ребенок умер! Умер, понимаете?! В воскресенье замер, а вчера родился. Мертвый...»
    Слезы готовы были вырваться на волю, но он не пустил их. Пронзительно и резко затрещал звонок, обрывая неловкую тишину. Николай, опустив голову, медленно побрел в свой кабинет. Седьмой класс. История. Мутным взглядом обвел учеников: им ничего не нужно. Да и какая разница. Вести уроки он все равно сегодня не сможет. Пусть читают и конспектируют. Сами.
   Зашуршали тетради, учебники. На задней парте Серёжа опять играет в телефон. Да и пусть. Маша с Викой снова болтают. Да и ладно. Делайте, что хотите. Вы все живые. Живите долго. Будьте счастливы.
  Николай опустился на стул, сутуло отгородился от мира журналом, но снова ничего не видел в нем. Заметил на столе свой блокнот с забавными цитатами учеников. Зачем-то взял в руки, открыл на словах: «Василий III умер перед своей кончиной».
    Совсем недавно вместе с женой они хохотали над этой фразой: Аня часто помогала дома проверять тетради. Но теперь совсем не смешно. Умер. Перед своей кончиной. Перед своим рождением. Умер. Его больше нет. И не будет.
    Николай отвернулся к окну. Весна. Время возрождения... Жизни и рождения!..
 Внизу качают послушными золотыми головками цветы мать-и-мачехи. У больницы растут такие же. И Аня смотрит на них через стекло. У нее тоже пустота внутри. В прямом смысле.
  На перемене подошла смущенная Мария Александровна:
    — Николай Юрьевич, извините, я не знала... Простите меня...
    Он выдавил жалкую улыбку:
    — Ничего страшного…
    Уроки тянулись мучительно долго. Наконец Коля вырвался из школьных коридоров и поехал к жене. Из роддома ее перевели в больницу, в общую палату. Выкидыш на позднем сроке. Она все так же лежала на койке у стены с облупившейся штукатуркой. Какая-то маленькая, некрасивая, вся в откуда-то вылезших прыщах... Только большие глаза стали совсем бездонными.
  Аня крепко сжала его руку. Чему-то улыбается, глупенькая. Коля погладил ее по непослушным волосам. Рассказал что-то смешное и пустое. Девчонки в палате поддержали. Забавно. Даже не скажешь, что каждая из них потеряла самое драгоценное, своего ребенка…
  Улыбаясь, он поцеловал жену, тихую и беззащитную. Придет еще. Обязательно.
    За дверью улыбка медленно сползла с лица. Теперь домой. В леденящий холод и одиночество.
  Аня после ухода мужа, стиснув зубы, уткнулась в соленую от слез подушку.
    Теплое солнце обнимало крошечных хрупких людей. Рождались новые листья, деревья, цветы... Буйствовала мать-и-мачеха. Коля шел через весь город пешком. Недалеко от дома вспомнил, что ничего не ел. Давно. Зашел по дороге в уютную булочную. Здесь за столиком, вместе с округлившейся Аней, совсем недавно они пили чай. И строили планы...
  На колокольне величественного собора привычно били куранты, отмеряя земное время.
 Зачем-то мужчина остановился перед высокими ступенями храма. Они собирались прийти сюда. В воскресенье была Пасха. Самое главное Воскресенье в году. Так Аня говорила. Она пекла дома куличи, красила яйца…  Но все это не пригодилось. Так и осталось стоять нетронутым на праздничном столе. И прямо в ту торжественную ночь, когда во всем городе зазвонили колокола и кругом запели «Христос Воскресе», они уехали на скорой. Машина зачем-то останавливалась на каждом светофоре и не включала мигалки. Может, уставшие медики знали, что уже ничего нельзя изменить… 
   Аня верила до последней минуты: с ребенком не может ничего случиться. Тем более в такую ночь! Все несчастья живут где-то там, за порогом их молодой прекрасной семьи. 
    Николай все понял раньше, чем жена. Он на что-то надеялся, но в чудеса не верил. Коля даже не вспомнил бы про Пасху, если б не Аня. Он вообще к ее увлечению церковью относился скептически, хоть и снисходительно, как к детской забаве.
    А сейчас перед огромным храмом мысленно закричал: «За что это нам? Почему у других все хорошо, а мы, именно мы, потеряли ребенка?!» 
     Собор отозвался ударом большого колокола. 
    В голове прозвучал тихий голос жены: «Ни один волос не упадет с нашей головы без воли Божией».
    Ни один волос. А тут целая жизнь! Почему именно эта жизнь должна была оборваться, так и не начавшись на земле?! 
    Николай с вызовом и отчаянием поднял голову на блеснувший от солнечного луча крест. 
    «Да будет воля Твоя!» — всплыли откуда-то из глубины сердца слова. 
    «Христос воскресе!» — крикнул кто-то. 
 И вдруг Коля по-детски всхлипнул и неожиданно для себя начал все рассказывать Тому, Кто воскрес. Просто говорил с Ним, как с самым родным человеком. Не обращая внимания на прохожих, он выливал всю тоску и горечь на ступени храма. Как они ждали, как заранее любили этого ребенка. Как выбирали имя. Как готовились к появлению. Как прислушивались к робким толчкам.
  И как больно терять. Как страшно вдруг оказаться перед лицом смерти. Как глупо махать руками в надежде что-то изменить. Как одиноко и пусто. Особенно среди живых людей. 
    Коля вытер мокрое лицо. Стало легче. Будто упал тяжелый мешок со спины. И что-то огромное, нежное, как облако, обняло за плечи. Он почему-то подумал, что теперь в их семье есть свой Ангел Хранитель, их желанный ребенок, улетевший безгрешной птицей в бездонное небо Пасхальной ночью. 
    Николай спустился к Волге и прислонился к ограде. Все течет. Все проходит. И слезы пройдут. Нужно подождать. Нет, никогда не забыть эти весенние дни, но, в конце концов, боль притупится, и они спокойно поговорят обо всем. Без слез. Почти…

                                          ***

    Волга, как и шесть лет назад, уносила вдаль свои могучие воды вместе с человеческим горем и счастьем. Аня, по-весеннему свежая и цветущая, вглядывалась в толпу, пытаясь отыскать мужа среди прохожих на набережной. Николай радостно возвращался с работы. Дочка в нарядном платьице побежала навстречу папе, еще одна девочка в коляске показала первые зубки.
    Все так же били часы на колокольне величественного собора. Все так же цвела мать-и-мачеха…

©    Анастасия Егорова