Эвелина АЗАЕВА
Канада

ЗА ЧТО Я ЛЮБЛЮ МАНЕЧКУ

    Манечка — моя подруга. Мы с ней очень разные — внутренне и внешне. Я худая и высокая, а Маня — маленькая и полненькая. Я большую часть времени серьезна и сдержанна, Маня — эмоциональна и темпераментна. 
    В женщине всегда должна быть какая-то загадка. Манина загадка состоит в том, что я, после двенадцати лет дружбы с ней, до сих пор не знаю кто она по национальности. Нет, не то, чтобы это было для меня важно. Просто Маня постоянно посылает противоречивые сигналы. Это интригует.
    Манечка иммигрировала в Канаду через Израиль. На шее она носит крупную золотую звезду Давида. Точнее, она носит ее на пышной груди и постоянно поправляет пальцем с длинным наманикюренным ногтем. Характеризуя плохого человека, Маня говорит:
    — Фима — редкий мудак. Чтоб он был здоров.
    Учитывая все это, время от времени я поздравляла подругу то с Песахом, то с еврейским новым годом, узнавая из русскоязычных газет когда наступят эти торжества. 
    Но в еврейках она у меня пробыла недолго. Сейчас расскажу почему. 
    Маняша — натура простодушная и увлекающаяся. Она долго искала себя в новой стране проживания (не просиживая, впрочем, без дела, а убирая чужие дома и продавая пончики в популярной сети кафе). Так вот, искала-искала себя и увлеклась эзотерикой. Но ей мало было осчастливить чудесами себя, она хотела еще и осчастливить человечество — обучать других как жить.
    Я убеждала ее, что эзотерика, магия — это ересь и в иудаизме, и в христианстве, и не надо заглядывать в потустороннее, но Маня не сдавалась. Дело в том, что она нашла в интернете какую-то профессоршу из Фрунзе, с выразительной фамилией Адникова и такой же адской, ведьминской внешностью, и с упоением читала ее книги, стала адептом и желала поделиться знаниями с миром. Правда, не бескорыстно. Потому, что и сама она за книги Адниковой и ее уроки по скайпу выложила круглую сумму. И вообще, Маня — она же не Махатма Ганди, чтобы «за так» нести свет человечеству. Чтобы преподавать, она должна бросить работу. А жить на что-то надо — у Мани с мужем ребенок...
    Маня ушла в эзотерику с головой и, как я слышала, начала обучение народа. 
    — Вот о чем ты думаешь, то с тобой и будет! — доказывала она мне по телефону. — Я учу людей думать о позитиве, моделировать будущее.
    Я плохо отношусь к этой, распространившейся в последние пару десятилетий мысли — «о чем думаешь, то и произойдет». Пусть каждый вспомнит о чем он мечтал, как представлял будущее, и сравнит с сегодняшним днем. Я все детство и юность мечтала стать балериной и ходила в балетную школу, а потом стала филологом. Думала, выйду замуж за одноклассника Алешку Кваскова, пять школьных лет об этом мечтала, визуализировала, а вышла за канадца. Живу теперь в Калгари, работаю риэлтором, и где теперь балет, а где я...
    Я читала книжку Адниковой. Точнее, просмотрела. Бред сивой кобылы. Компиляция самых разных учений и чего-то вычитанного в научных журналах, что, чувствовалось, автор сама не понимала. Пересказать не то, что книжку, а даже пару абзацев было невозможно. Это были нанизанные друг на дружку «умные слова»: «нейролингвистическое программирование», «биорегуляция», «синхронное сознание». Но Маню было не переубедить. Она бросила все и открыла курсы Адниковой. Та с удовольствием приезжала за деньги Мани из Фрунзе в Канаду, проводила семинары и заодно продавала собственноручно сделанные «чудодейственные кремы».
    — Этот бальзам — от геморроя и мешков под глазами! — пихала она мне один бутылек ценой в сто тридцать долларов.
    — Одновременно? — поражалась я. Мне казалось, геморрой и глаза так далеки друг от друга...
    — Да-да! Всем помогает! — снова пихала мне снадобье Адникова.
    — Но у меня нет ни мешков под глазами, ни геморроя.
    — Бальзам хорош и для лица.
    Кончилось Манино увлечение тогда, когда ее неоднократно обманули, причем Адникова приняла в обмане самое деятельное участие. Но все же это только подтолкнуло Маню к выходу из «тонкого мира» в мир реальный. 
    А настоящей причиной стали... черти.
    — Наташка, они меня трясут! — вопила мне в трубку Маня ранним февральским утром, когда я только открыла глаза.
    — Кто?
    — Черти! Ночью... Оооой, я боюсь..., — и Манечка заплакала.
    — Допрыгалась. А я тебе говорила. Толком расскажи.
  — Легла я спать, а ночью кровать как давай ходить ходуном... Ты не представляешь! Наташенька, она реально крутилась! И я на ней! Я так испугалась, что стала читать «Отче наш»…
    Я удивилась.
    — Ты же иудейка...
    — Бог один, я считаю. И Христа я очень уважаю. Всегда, когда мне страшно, читаю «Отче наш». 
    — Странно.
    — Я когда с Николаева уезжала, даже в храм сходила, свечку поставила.
    Маня всегда говорит «с Николаева», «с Одессы», «с Киева». Образования у нее нет. Она вышла замуж в 18 лет и эмигрировала с мужем в Израиль. Так что не успела... Приехав, сразу начала работать, а потом уже поздно было учиться, наступила вторая эмиграция и новые заботы.
    Я успокоила ее, строго-настрого велев заканчивать с эзотерикой. И Маня закончила и пошла учиться на парикмахера. Заодно объяснила мне, что она на самом деле осетинка и умеет печь осетинские пироги.
    Я заходила, ела. Вкусно. Но, по-моему, пироги — из магазина.
    Да какая разница кто Маня по национальности? Главное, что это свой в доску человек. Пока мы ели осетинский пирог, по русскому телевидению — единственному, которое Маня признает, начали показывать кадры из «Тени исчезают в полдень»: уральскую природу. За кадром звучал голос Ободзинского:
Гляжу в озера синие, в полях ромашки рву
Зову тебя Россиею, единственной зову...

Не знаю счастья большего чем жить одной судьбой
Делить с тобой все горести, и праздновать с тобой...

    Маняша заплакала. Она размазывала тушь по пухлым щекам и смотрела на меня своими осетинскими глазами.
    — Наташка! Как я люблю Россию! Вот не довелось мне там жить, родилась и выросла в Николаеве, но родиной своей считаю Россию! И папа мой, осетин, тоже родиной считал Россию, хоть и прожил всю жизнь на Украине. Царство ему небесное. И мама у меня коммунистка...
    Ободзинский обволакивает нас влажным своим теплым голосом и мы уже ревем обе.
    — Нет страны лучше, чем Россия! — выкрикивает сквозь слезы Маня.
    — Еще бы, — подтверждаю.
    — Ну, Канада тоже ниче, но душа моя в России.
    — А что не поедешь, как говорят русофобы. Я не могу, Демон ребенка не даст вывезти, а ты чего?
    Демоном я иногда называю своего мужа Десмонда. Очень уж слова созвучные.
    — У нас нет российского гражданства. Мы из Советского Союза уезжали в Израиль. У нас все отобрали — гражданство, квартиру. Вроде, говорят, как-то можно восстановить, но наш Борюсик вырос за границей, он по-русски понимает, а отвечает по-английски. Не говоря уж, не умеет по-русски читать и писать... Мы ж приехали и впахивали, некогда было ребенка учить... Хорошо, хоть устная речь сохранилась.
    Маня шмыгает носом.
    — Я сама две эмиграции пережила, не хочу сына вот так же, с корнем вырвать из страны...
    — Молодые быстро адаптируются...
    — Девушка у него тут. Канадка. Не поедет она в Россию, а он ее не бросит. Да и мой Виктор не поедет в Россию. Уже не то здоровье чтобы жизнь заново начинать.
    Нам с Маняшкой по 38 лет. Ее мужу — сорок пять.
    — Вообще-то, тут, в Канаде, неплохо, — вытирает слезы и наливает чай в розовую, всю поизогнутую чашку Маня. — А тебе в какую посудинку?
    Она распахивает кухонный шкаф и показывает галерею самых разных чашек. Коллекционирует.
    Я выбираю с надписью «Самая красивая». Я и духи всегда покупаю под названием «Клиник хэппи» — «клинически счастливая». Самовнушением занимаюсь. Подсознательно.
    — Тут неплохо, правда? — продолжает Маня. — Работать правда, ****ь, приходится, с утра до вечера, ну и ладно, чтобы не заржавели... Охохо, — хохочет, — не дай себе засохнуть!
    Маня быстро переходит от слез к смеху и наоборот. Китайский доктор сказал, что это у нее от недостатка йода в организме. А мне очень нравится эта ее детская непосредственность. Будьте как дети, сказал Христос. 
    Манька — чисто ребенок. Я не могу порассуждать с ней о грамматике и лингвистике, или посравнивать прозу Бунина и Куприна, но мне это и нравится. С Маней легко, тепло и безопасно. В эмиграции такие ощущения особенно начинаешь ценить.
    То, что она не ребенок, становится понятно, когда она матерится. Маню возмущает любая несправедливость. До глубины души. Она сотрясает весь ее довольно-таки нехилый организм. Подруга иногда звонит мне и кричит:
    — Ты видела этих ублюдков— «правосеков»? П......сы, дети сатаны! — ну и так далее. Она орет во всю глотку — так, что мой сын выходит из комнаты и спрашивает что происходит. Он слышит крик из телефонной трубки. Я же слушаю Маню с чувством большого морального удовлетворения и даже готова на бурные и продолжительные аплодисменты. Потому, что согласна.
    — Гаденыши гребанные! У них матери есть? Людей жгут!!! Да их самих надо на кол, на Лобное место, на дыбу, нет, — четвертовать!
    — Бандеровцы на лесопилках людей распиливали, — вспоминаю.
    Это Маню неожиданно смущает.
    — Да?.. Ну, мы так не будем... Не знаю я уже что делать. Но как-то же эту войну надо остановить! Мы же советские люди! Мы воевали вместе! Наташенька, ну как они так могут, а? Зеленкой ветеранам в лицо! Подонки! Им осталось еще у детей конфеты отобрать, и все, достигнут дна.
    Маня плачет.
    Она вообще часто плачет. Наверное, устает. Увидит в интернете какого-нибудь избитого хозяином в Индии слона или замученную обезьяну — и плачет. Старушку с протянутой рукой — плачет.
    Если бы могла, она бы помогла всем. Маня откликается на все благотворительные акции. Мешками тащит свою одежду и обувь в хорошем состоянии для пересылки на Донбасс. Было наводнение в Сербии — собрала вещи со всех знакомых и тоже принесла к пункту пересылки.
    Я слушаю ее всхлипывания и понимаю, что она изорвала себе сердце. «Во многом знании много печали». Детям нельзя показывать насилие, это подрывает их психику, вот и Машке — нельзя. Но она никого не спрашивает и смотрит. Репортажи о том, что происходит на Украине.
    — Маш, не смотри больше телевизор, а? Или смотри только комедии.
    Маня моментально меняется в настроении. Хихикает:
    — Эротику.
    Смеемся обе.
    — Слушай, мой нашел какую-то свою однокурсницу в интернете, и завел с ней шашни, — заговорщицки говорит Маня. — А я знаю пароль к его странице в «Фейсбуке» и все читаю. Ой, там уссышься...
    Смех серебром рассыпается в трубке.
    — Она в Питере живет, художница, вся такая-растакая, интеллигенция.
    Спрашивает его кем он тут, в Канаде, работает. Ну, а мой не хочет признаваться, что водителем грузовика, пишет: «У меня компания по дальним перевозкам». Попросил меня его сфотографировать во фраке, чтобы ей показать. Ну, я сфотала. Импозантный такой стоит, в белой рубашке, во фраке, а внизу — семейные трусы. Только она этого не увидит, я его от пояса и выше снимала...
    Маня хохочет как нашкодившая девчонка.
    — Как ты это позволяешь? А если уведет?
    — Она далеко, в Питере. И вообще, кому он нужен? У него зубы вставные, начальная стадия диабета и мужское достоинство на полшестого.
    В следующий раз мы встречаемся с Маней, чтобы сходить в японский ресторан. Вижу у Мани — губы странные. Синие и запавшие.
    — Я решила накачать себе губы, — объясняет. — Лабутенов нет, пусть хоть губы будут.
    Слово «губы» она произносит с украинским «г» — глухим. Теперь представьте себе такой монолог с этим «г»
    — Доктор вкачал мне в губы что надо. А они вдруг начали проваливаться. Я не поняла почему. Я прихожу к нему и спрашиваю: «Где мои губы? Я вам столько денег отдала, где губы?»
    Я не выдерживаю и покатываюсь со смеху. Она не обижается. 
    Мы болтаем о всяком-разном. Маня слушает меня с большим уважением и бесконечно верит. Она быстро перенимает мою точку зрения на то, на се, и это умиляет. Кроткие люди редко встречаются, а поскольку во мне этой черты нет и близко, в Мане она меня просто восхищает. Хочется прижать ее к себе, поцеловать в затылок и сказать: «Какая же ты милая!»
    На Маню нашел хохотунчик.
    — А мой-то влюбился в однокурсницу по самые уши... Пишет ей: «Целую твои лепесточки», представляешь?
    Я вытаращиваю глаза. Маня кивает, показывая, что я правильно догадалась.
    — И постоянно проверяет дошла ли она вечером с работы до дому. Пишет: «Я посчитал разницу во времени, ты уже должна вернуться, а ты не вернулась, я волновался».
    — По-моему, это уже too much…
    — Да кому он нужен...
    — Не скажи, вдруг та фифа захочет в Канаду...
    — Не захочет. Он ее спрашивал. Она ответила, что ни за что. Она любит Питер и не хочет в Канаду. Да кому Витька нужен? Мы с ним двадцать лет вместе. Работа у него тяжелая, скучная, пусть развлекается. На расстоянии.
    Потом Маня надолго пропала из виду. Обе мы были заняты и вдруг она звонит. Я даже не поняла сперва кто это. В трубке раздавался рев.
    — Наташка! Он ушел! Виктор! Да, к этой, из Питера. Уехал к ней, и сказал, что не вернется!
    Час я слушаю сбивчивый рассказ, перемешанный с воем. Выясняется, что в один вовсе не прекрасный день муж, который с вставной челюстью и диабетом, заявил, что ему очень стыдно и неприятно это говорить, но он вынужден признаться, что безумно влюблен в однокурсницу, и хочет с ней жить в России. Маня взывала, сын перестал с отцом разговаривать, все безрезультатно. Виктор купил себе белые штаны и уехал к возлюбленной.
    — Может, еще вернется?
    — Наташенька, не думаю, — уже немного успокоившись, говорила Маня. — Я его понимаю... Мы жили уже по инерции. Вроде и никакой любви уже не было. Давно. Так, родственники. А в молодости он меня очень любил — подлавливал на каждом углу, поклялся обязательно меня добиться. И добился. И вот это все прошло. Я его понимаю... Сама виновата. Располнела. А та, крысючка, на каблуках. Снимки ему посылала в красивом белье... А я-то, дура, уши развесила.
    — А я тебе говорила, — начала было я и споткнулась. Надо быть последней сволочью чтобы ворчать теперь.
    — Нет, ну ты понимаешь... Он правда влюбился и мне было жаль рушить ему эту сказку. Он летал.  А он же мне не только муж, а будто уже брат или сын. И я хотела чтобы он получил немножко счастья... Я же не думала, что он полетит через океан.
    Она замолчала, а потом будто заново осознала свою потерю и закричала:
    — Наташка, мы были двадцать лет вместе, в двух эмиграциях! Мы поддерживали друг друга, утешали, а теперь все коту под хвост!
    Она рыдала.
    Я не знала чем утешить и говорила: «Да не бойся... Сейчас та баба узнает, что он не владелец компании, а шофер, и не захочет с ним связываться... Это ж мезальянс. Да, он тоже учился на художника, но когда это было... Эмиграция его потоптала. Он сейчас Ван Гога от Матисса не отличит. Тебе все равно, а ей — культурный шок. О чем он с ней будет говорить? О ценах на топливо? О том, сколько в каких компаниях платят за милю? И ты говоришь, у него на полшестого... Зачем он ей такой?»
    — Это на меня на полшестого! — провыла Маня. — А на нее, может, работает…
    Я скорбно замолчала.

*   *   *
    Прошел год. Виктор не вернулся. Писал Мане по интернету покаянные письма. Но, говорил, любит Людмилу и ничего не может с собой поделать. Дал Мане код от своего счета в банке чтобы она выплачивала ссуду за дом. Дом оставил полностью ей. Просил у сына прощения и понимания. Интересовался Маниным здоровьем. Прислал со знакомым, который часто летает из Калгари в Питер по делам, подарки. Мане — золотые сережки, сыну — куртку с надписью «Россия». В общем, вел себя как порядочный человек.
    Маня притихла, тосковала. Но ругать Виктора мне не позволяла. «Ну не любит он меня, что, сдохнуть ему что ли?» — устало огрызалась.
Одно время она начала усиленно следить за собой: покрасила волосы, маленько пособлюдала диету, правда, быстро сдавшись, делала себе невероятный дорогой маникюр в салоне. Ей рисовали на ногтях и бабочек, и лилии, и разбитое сердце. Разве что осетинских пирогов не рисовали. А на плече она сделала татуировку — змейку.
    — Портрет нашей разлучницы! — говорила. — Витька столько мне о ней рассказывает, что я ее уже сама люблю.
    Смеялась, конечно. Пыталась держать хвост пистолетом.
    И еще, несмотря на то, что Виктор дал код от счета, ей пришлось больше работать. Во–первых, деньги быстро уходили, а он же больше не ездил по калифорниям и аризонам, так что счет только таял, не пополнялся, а во-вторых, ей было неудобно, что он остался в одних белых штанах в стране, которую давно покинул, и в которой долго не мог найти работу. Шофером не хотел — стеснялся новой жены, а ни на что другое не брали. Выпал он из российской жизни, да и гражданства не было. Мане было стыдно его «обирать».
    В итоге, Виктор и его пассия решили ехать в Канаду. Не в Манин дом, а купить другой. Благо, у Виктора хорошая кредитная история и ему без проблем дадут ссуду в банке.
    — Что и требовалось доказать! — рявкнула я Мане. — Зазноба твоего Вити хотела в Канаду, но ломалась.
    Маня промолчала. Ей была обидна мысль, что Витя любит Людмилу, а та его использует. Маня не хотела в это верить. Ей хотелось, чтобы у него все было хорошо. И вообще, если он приедет, с ним иногда можно будет видеться. 
    Она соскучилась.

*   *   *
    А потом Маня влюбилась. В молодого кубинца. Они познакомились на кубинском курорте. Я подозреваю, что он был одним из тех парней, что зарабатывают сексуальным обслуживанием туристок из Канады. Но Маня настаивала, что он хороший ...
    Она влюбилась так, что жила от встречи до встречи с ним. В интернете. А интернет на Кубе дорог. Так что удавалось в лучшем случае поговорить раз в неделю. Маня худела для него, делала ботокс, покупала наряды — чтобы выглядеть в скайпе привлекательной. Она говорила, что у них необыкновенная духовная связь, что их души — родственники во Вселенной, и что это не она придумала, а он ей сказал.
    Я смотрела на фото этого хлыща и сомневалась, что он знает выражение «духовная связь».
    Маня то планировала выйти за него замуж и уехать на Кубу, благо сыну уже 18 лет, то бегала по адвокатам, пытаясь узнать как перевезти кубинца в Канаду. То переживала, что мать парня не даст ему на ней жениться.
    Я все думала: зачем 22-летний парень пишет тетке, которая ему почти в матери годится? Зачем морочит голову? И ответ лежал на поверхности. Чтобы переехать в Канаду, как мечтают многие кубинцы, живущие в ужасающей нищете. Или чтобы получать от Мани посылки. Чтобы приезжала и привозила чемоданы подарков.
    Маня именно этим и занималась. Ехала на Кубу, груженая как мул. Летала только кубинскими авиалиниями — они позволяют больше багажа брать. Брала два чемодана по 23 кг. каждый, на себя надевала по две-три майки (чтобы потом подарить родственницам возлюбленного), украшения (для них же), и только в носу кольца не было.
    Мы часами с ней болтались по канадским комиссионкам, покупая вполне хорошие вещи, некоторые даже с этикетками, по бросовым ценам, за сущие копейки. То есть центы. Все на подарки Эстебану.
    Потом Маня что-то поняла. Что — я не спрашивала. Видела, что ей неприятно будет это говорить. В общем, закончились и самба, и румба. Но Маня не винила Эстебана.
    — Ты же знаешь, какая у них бедность. Разве можно осуждать нищего за то, что он хитрит чтобы получить новую рубашку? Он хороший мальчик, просто жизнь у них такая...
    Я согласилась. Я и сама очень хорошо отношусь к кубинцам. Умные, благодарные, гордые, смелые. Любят русских. А Эстебаново ремесло... Пусть американцам будет за него стыдно. 

*   *   *
    Прошло два года. Маня успокоилась и больше никого не ищет. Сын у нее неожиданно женился. Рано для Канады. Обычно тут годам к тридцати женятся. И Маня ждет внучку. Радуется. 
    Сноху очень любит и балует. Называет доченькой и та в благодарность учит русский язык. 
    Однажды, увидев русский алфавит, Мелани ткнула пальцем в букву «c» и радостно крикнула: «Сука!». Я удивилась, а Маня залилась смехом. 
    — Это мы с ней фильмы российские смотрим, а там все «сука» да «сука». Ну я ей и объяснила, что это означает самку собаки. А тут, в алфавите, видишь, у буквы «c»нарисована собака. Вот Мелани и подумала, что «сука».
Когда они сидят за столом, Мелани жмется к полной и теплой Мане как зеленый росток к крепкому родному дереву. И Маня делает мне большие счастливые глаза: видишь?
   А недавно я узнала, что Маня... дружит с соперницей. Просто Виктор пригласил Маню и сына к себе на день рождения. И встретила бывшую семью хозяина дома Людмила.
     — Я увидела, что она волнуется, глаз на меня не поднимает. Бегает вокруг, суетится, угощает... Мне стало ее жалко, — говорит Маня. — И я тогда пошла за ней на кухню, обняла ее и поцеловала. Сказала, что не обижаюсь. Мне показалось, у нее выступили слезы на глазах. А Виктора я, конечно, люблю. И потому хочу чтобы он был счастлив. Что хорошего он видел в жизни? Две эмиграции вместе пережили...

©    Эвелина Азаева