Елена СОМОВА
г. Нижний Новгород

ИЗЛУЧЕНИЕ ДОБРА

*   *   *
Горячие стихи бумагу прожигают,
На пальцах не удержишь,  в сердце — жар,
И ты бежишь по снегу, как по краю, — 
О, негасимый внутренний пожар!

Хоть на море, а хоть на крыше мерзлой,
Когда салют вещает Новый год
В России тополя стоят все в гнездах,
И выше крыш птенцы мутят народ.

Хоть год семьи, а хоть по-мексикански
Год смерти, но рожают сыновей —
Восполнить за убитых, басурмански
Всех в толчею, — всей кровушкой своей

Любить Россию, и давать ей имя — 
Потерянного счастья тонкий след,
И загордиться генами своими,
Давая нерушимости обет.

Беречь Россию, Родину такую,
Что на созвездии одна ее звезда
Лучами сердце греет и ликует
Внезапно подступившая слеза

От счастья жить в стране с таким названьем,
Что во всю грудь любовью мне горит.
Любить Россию — это есть призванье,
Россия-мать и в сердце говорит.

*   *   *
Ты веришь в зеркало? Закрой  и убери
теснящейся звезды обрамленный осколок,
предательски транслирующий ложь —
обрушенный каскад. И молодой ребенок
не из него глядит в тебя. Творишь
субъекта в строгом зазеркалье,
Линует берег отбегающей волной —
там альбатросы знают состраданье,
которое стоит, как часовой.
Там, в зеркале, оплаканное плачет
И причитает молодость, уйти
не смея, зная, что нужна, и прячет
седую тень — ее здесь не найти.
В развешенных крестах, теснящихся, иконы, 
Скорбит Николы омраченный взгляд,
лгут незатейливо свербящие вороны,
рассказывая всем про Ленинград.
Медлительные очи осторожны —
Не лезут в душу мировых иуд.
Где были счастье и любовь, возможны
листва и перья, — всяк кромешный труд.

*   *   *
Осень, один несуществующий сюжет:
Ты пришел ко мне помечтать на крышу.
Осень впишет золото в белизну манжет,
Пурпуром пошутит, семенами шелестит неслышно.
Вертолеты осени на кленах,
Как бананы пальм для гномов,
добрых, не со зла
время поворачивающих
колбами рассветов и закатов,
Вместе с тем 
ненаписанных страниц тома
из систем.
Отпочкуешься и дышишь. 
Уровень тумана выше 
дискотек. Выбрось боль, — не стоит
Расшивать кисет для смерти
В жаркую эпоху электронных сигарет.
Надо в очередь за счастьем,
И пока стоишь, ловишь свой сюжет:
Целое и части,
Винторогий взлет на земной планшет.
                                                                    
*   *   *
Я просто жду в скрещении дорог
вскипанье льда
с измерянною речкой. 
Не скрипнет конь изжеванной уздечкой,
не засмеется филин. Я сама
смеялась, не одна, в ряду беспечных,
кто стал созвездиями. Холодна 
такая встреча, где сквозит вина,
не искупить которой в одиночку.
Рыдают в сердце маленькие дочки
И рвутся из-под моего крыла. 
Взлететь в такую стужу невозможно, 
Не зацепив крылом колокола, 
Которым воздух — дом, и самый прочный,
В котором я — хозяйка, и смела,
Приветлива и очагу верна.
И если скрипнет боль — лови ее, как мышь.
Её словами не заговоришь,
В ее движеньях лиходей, он чёрен,    
И бей по ней, чтоб не таскала зёрен
И чтобы жить-то не перехотеть,
Когда позвякивает цепью смерть, 
На кандалы навешивая ценник,
А на просвет стило не рассмотреть,
Не рассчитать, по куда влипший пленник
Завяз, порвав смиренный наколенник,
Сжимавший боль силенкой на две треть.

РАВНОВЕСИЕ ВОДЫ
Я слышу сильные удары воды о подоконник,
пульсовые потоки талого снега,
талой ваты, мокрой от неба,
впитавшего слабый тон сердца.
Разве оно есть, если тебя нет,
если ушел берег от воды,
и тонкие струны крепких объятий,
цепких своей неотвратимостью,
поглощающей мир, безбрежный в своих изысках.
 
Слыша пульс воды, падающие лавины снега
и легкие точки указок, 
обрывки слов короче согласия
твоим прикосновениям…
Дарующий мне меня 
шелковый берег моего преддыхания
в тайном диалоге с миросогласием,
в беспамятстве получающем токи постороннего сердца,
что стало родным —
родное сердце постороннего, уходящей натуры.
ускользающего крыла…

Объятье крыльями теснее рук и ног,
пронзительнее, быстрее, поучительнее,
их наставничество гуманно
по сравнению с объятием человека,
способного к материализации надежд.

*   *   *
Летит и путается в воздухе снежок,
Будто нашаривает взгляды невидимки,
За ним следящего, как маленький божок, —
Он оживляет новогодние картинки.

Он расстарался перед миром грёз,
Плетет идиллию рожденья лебединых
Птенцов по  середине той картины,
Которую проткнул мальчишки нос
и получил пространство и всё царство.
В него-то разболтайчик и пророс.

ПРАЗДНИК НИКОЛАЯ ЧУДОТВОРЦА
Как всходит солнце, знаем я и ты,
Как загорается неистовство Вселенной,
Весь мир,
следя за малой каплей бренной,
Давая сердцу лучшие цветы.

Из снега и добра всех покрывал
Святые руки доброты мир держат,
Сердца и души светлым счастьем нежит,
которым от беды Господь заткал
Галактику прощенных,
 без лекал:
Всего-то лишь рукой благословенной
И чудом доброты своей нетленной
Послушным душу счастьем облекал, 
Нас на любовь и мудрость обрекал.
Давая от себя, святых  
дары
духовности, — 
в ней счастье поминутно
планету греет, словно шарик ртутный,
для умноженья доброты 
миры
прозрений,
что как дар святой даны.      

*   *   *
Крокодилы не могут быть бескорыстными,
Лунный стебель от них дрожит
И роняет пробы свои неистово,
И мозги тоской пропуржит.

Что поделать, если бежит отлажено
Кровь по трубке в ухо врагу
или жертве, когда милашливо
дрифт мошенника когтевой 
пургу
замутил,
Пошел по сознанью венчиком…
Мысли, как пироги, сверху смажь — и в печь.
Проперченная мысль пропечется вечером,
Но ей некогда в мой желудок лечь.

*   *   *

                                            Памяти Бэллы Ахмадулиной

Голубь с птицей фламинго
Разговаривает через время
На струне подступающего озаренья,
Говоря по религии «синто»
Сквозь пространство: «Курлы!» —
По знакомым ворсинкам озерной травы…

А фламинго с жеманно подогнутой лапой,
Словно Бэллы душа, подготовилась к трапу,
Жнёт янтарную осень,
И внезапная проседь
Говорит на чужом языке.

Будь что будет, но лучше здоровья и счастья
Пожелаю я всем, и благополучья,
Чтоб фламинго за лапку держать
И загадывать от каравая причастия
В день, сошедший с небес драгоценной получки,
Птицу счастья жалеть, словно мать.
                                                  
*   *   *
Без меня там ничто не живет,
И фонарики бьются о ветер.
Там антоновки сгнивший настил
Собирает ворон на рассвете.
Были — были, но выросли дети.
Бог нас всех за обиды простил.
Рваный пляс дождевого червя
Отмеряет терпения мерку.
Я так сильно любила тебя,
Что грешно посылать на проверку,
Не блохаста ли совесть вдвойне,
Оставляя ее в стороне.
Трагикомик во мне перестал
Развивать молодежный вокал:
Не молчит, но и слух мой не тронет,
Излучая в единственном тоне
Мармелад на просвет —
листьев всеизлучающий свет.
Это дольки лимонные тающих лет
    меж реальной игрой с полуявью,
Где рокочет дождинкой линялой
Отреченье от света, а луч,
Рассекающий тьму, он падуч —
Подними его взглядом скорей,
Ты увидишь меж грузных ветвей —
Всё увидишь: как луч на бегу
расцветил золотистые арки:
меж деревьями выбелил свет —
озарений дорогу, подарки
от судьбы — память, что берегу
и прощальный отцовский совет.

©    Елена Сомова