Валентин НЕРВИН                                                     г. Воронеж

НА  ОКРАИНЕ  РУССКОГО  РАЯ

*   *   *
На площади возле вокзала,
где мается пришлый народ,
блажная цыганка гадала
кому-то судьбу наперед.
И было, в конечном итоге,
понятно, зачем и куда
по Юго-Восточной дороге
ночные бегут поезда.
Когда, 
            на каком полустанке
из полузабытого сна,
гадание этой цыганки
аукнется, чтобы сполна
довериться и достучаться,
и чтобы — в означенный час —
по линии жизни домчаться
до линии сердца, как раз!

*   *   *
Как по молодости, помнится,
подфартило дураку:
стала Муза мне любовницей,
прилетала по звонку.
Выметала все дебелые 
пересуды за порог,
а потом — от страсти белые —
крылья били в потолок!
     Интересно получается:
     времени наперекор,
     штукатурка осыпается
     до сих пор.

ОБЛАКА
Человеческим законам
неподвластные пока,
над Кожевенным кордоном 
вечереют облака.
Собираясь у излуки,
вечереют надо мной —
выше  боли и разлуки,
выше  радости земной.
Если к облаку подняться
по закатному лучу,
то такие песни снятся —
просыпаться не хочу.
То ли эхом, то ли стоном
отзывается строка:
над Кожевенным кордоном
вечереют облака.

НОЧНОЙ  ТРАМВАЙ
По следу ночного трамвая
летят золотые огни,
до самого Первого Мая
продлятся пасхальные дни.
А воздух пропах куличами,
поэтому тошно чертям
шататься такими ночами
по нашим трамвайным путям.
Гуляй, черноземная рота! —
любая душа, на пропой,
усыпана до поворота
яичной цветной скорлупой.
     Я даже не подозреваю,
     что время глядит на меня
     с подножки ночного трамвая,
     на стыках пространства звеня.

«В  ДОБРЫЙ  ПУТЬ»
Вот улица с названьем «В добрый путь».
Неподалеку — станция Отрожка,
где я, бывало, принимал на грудь
и направлялся под ее окошко.
Одноэтажный домик в три окна,
персидская сирень, как подобает…
Там проживала девушка одна,
да и сейчас, пожалуй, проживает.
Наверное, горит на кухне свет
и девушка…
                        О чем я вспоминаю? —
да я ее не видел столько лет,
что и при встрече даже не узнаю!
А, может, и меня когда-нибудь
помянут по канону и по ГОСТу
на улице с названьем «В добрый путь»,
ведущей к недалекому погосту.

*   *   *
Пройду с утра вдоль нашего квартала —
по достопримечательным местам,
где женщина безумная читала
свои стихи собакам и котам.
Предполагаю, что, по крайней мере,
имея первобытное чутье,
все эти замечательные звери
беспрекословно слушали ее.
Безумия таинственные знаки
и слова эмпирический закон
воронежские кошки и собаки
по жизни понимают испокон.
     Как проклятый, карябаю бумагу,
     а человеку надо по судьбе,
     найти обыкновенную дворнягу
     и взять ее в товарищи себе.

«УЛЫБКА»
Около фонтана, в чебуречной,
где всегда роились алкаши,
говорили мы о жизни вечной,
в плане трансформации души.
Атмосфера этого кружала,
не переходя на эпатаж,
в некотором роде, освежала
серенький воронежский пейзаж.
Разливное пиво, чебуреки,
водочка, не черная икра
и чудные люди-человеки,
не особо трезвые с утра.

Но… уже давно, по всем приметам,
жизнь пошла по новому пути:
боулинг стоит на месте этом,
алкашей в округе не найти.
Если наше прошлое — ошибка,
если даже горе не беда,
вспомните название «Улыбка» —
это у фонтана,
                           господа. 

ЗА  ПАРУ  ДНЕЙ  ДО  РОЖДЕСТВА
За пару дней до Рождества,
прогуливаясь возле дома,
я встретил русского волхва,
бегущего из гастронома.
Какие звездные миры 
ему провидятся в тумане,
какие чудные дары
лежат во внутреннем кармане?
Он остановится, когда
пересечемся временами,
и Вифлеемская звезда
закупоросится над нами.

*   *   *
Эта Родина проще простого,
эта правда, как небо, стара.
У кривого столба верстового,
наконец, оглянуться пора.
Сколько всякого было-случалось
и случается в ней до сих пор! —
и земля под ногами качалась,
и стреляли друг друга в упор.
Но, какого-то лешего ради,
представляется мне, например,
будто жили по вере и правде,
будто слушали музыку сфер.
У кривого столба верстового
подымается дым без огня.
Эта Родина проще простого,
эта вера от пули меня… 

*   *   *
То ли юность мою, то ли старость
разнесли по России ветра.
Кувыркаться по жизни осталось
на день меньше, чем было вчера.

Никогда никому не пеняя
на чудную планиду свою,
на окраине русского рая
с алкашами в обнимку стою.

Что за тень по земле распласталась
напоследок, сама посуди:
то ли юность моя, то ли старость,
то ли целая жизнь позади…

*   *   *
Кладбище. Чугунная ограда
на могиле божьего раба.
Облака расплывчаты, как правда,
и необратимы, как судьба.

На задворках памяти короткой
люди обустраивали рай.
Тишина, разбавленная водкой,
безотчетно льется через край.

На периферии христианства
два тысячелетия подряд
узники трехмерного пространства,
молча, за оградами парят.

©    Валентин Нервин