Проза

Семён РАБОТНИКОВ
г. Переславль-Залесский

МАЛЕНЬКАЯ КОЛДУНЬЯ

    В деревне появилась девочка-москвичка. Родители ее привезли или сама приехала — не ведаю. Наверно, все же кто-то из ближайших родственников, потому что в 12-13 лет одних не отпускают. Ее звали Карина. Мы с ней оказались ровесниками. Поселилась у вдовой женщины через три дома от моих двоюродных сестер Сони и Клавы, немного постарше меня. Она по-столичному акала и икала, а мы по-местному, по-владимирски, окали и тянули гласные, не говорили, а пели. «По-ошли в лес за грыбами. — Я уже ходила-а. Ничово не нашла-а». Так, примерно, разговаривали у нас в округе. Девочка напоминала козочку, узкие подковки зубов во рту, еще не сформировавшиеся. Как я узнал вскоре, обладала феноменальной способностью, о чем и пойдет наш рассказ.
    Она близко сошлась с Соней и Клавой, а я дневал и ночевал у сестер. Их дом — полная чаша. В июле — малина, в августе яблоки, налившись соком, срывались с веток и стукались о землю, белый налив, московская грушовка, анисовка, и все лето запах меда, который даже зимой не проветривался. Особенно густой, когда выкачивали мед. Я вращал ручку медогонки и однажды, завороженный крутящимися шестеренками, сунул между ними палец. До сих пор болит. В моем огороде сиротливо росли три дичка от пней яблонь, вымерзших в лютую зиму с 1939 на 1940 год, когда гремела зимняя война.
    Природа тогда была другой, как в первый день творения. Какие парные дожди проливались на землю! Мы, ребятишки, как и все живое, птицы и животные, выбегали из дома и носились под дождем. Вертелись юлой на одной пятке в грязи. Перепачкавшись словно поросята, бежали на пруд или речку. Не стало теперь таких дождей. А куда подевались зарницы, без грома освещавшие землю во второй половине лета, когда поспевали хлеба? Темными вечерами, глаз коли — ничего не видно, светлячки мелькали в воздухе, как будто какой волшебник подсматривал. И запахи, запахи, каких теперь тоже нет, даже сейчас чувствую, сохнущей травы, сена, потом соломы и картофельной ботвы! Налетит ветер, затрепещет всей своей листвой ветла. Но нет, это не дерево шумит, а кто-то невидимый и огромный вздыхает.
    Все старые женщины в деревне были колдуньями, могущими сглазить, навести порчу, развести супругов или, напротив, соединить мужчину и женщину. По весне умерла столетняя старуха Феврония. Хотя вряд ли кто доживает до такого возраста, но так все считали. Тело предали земле, а дух ее остался блуждать среди людей, смущая их.
    — Иду по тропке — у палисадника кто-то стоит в белом саване до пят. Глаза как фонари. Она, Феврония! Ноги от страха к земле приросли. Сгинь с глаз, нечистая сила! — говорю. Она и пропала, — повествовал кто-нибудь.
    Рассказы о страшном излюбленная наша тема. Так настращают друг друга, что жутко идти одному домой. В самом деле, привидится нечто — древняя старуха или змей Горыныч, вылетающий вместе с искрами из печной трубы, особенно зимой, когда смеркается рано. Да и летом, бывает, задержишься допоздна на завалинке чьего-то дома — и начинает мерещиться разная чертовщина...
    Мы сидели с Кариной вдвоем на крылечке теткиного дома. Сестры ушли помогать матери на колхозном поле. Слева проконопаченная бревенчатая стена избы, за спиной дверь в сени с медной ручкой, справа балясины крыльца. На москвичке платье цветочками, подол которого она натягивала на обнаженные колени. На голове светло-русые кудряшки. Под лифом платья обозначились, как калачики, грудки, талия такая тонкая, что пальцами обеих рук можно обхватить. Болтали о том о сем, она — акая и икая, я — окая. Пора любви еще не наступила, а пробудился интерес к противоположному полу. Уютно сиделось нам, и не хотелось ни куда уходить.
    Лето перевалило на вторую половину. Вывелись и стали на крыло грачата, вместе с родителями подавшись в леса и покинув гнезда на ветлах и березах, росших перед домами. Скоро яблоки будут стукаться о землю, разбиваясь и брызгая соком. Начнут жать хлеба, и поспеют орехи. Наступит сытая пора. Но все равно жалко уходящего, куда-то спешащего лета. Остановить бы бег времени, и самому остаться в непорочном, чистом детстве, ежели не навсегда, то по крайней мере надолго.
    Вдруг Карина призналась мне:
     — Я могу читать по глазам, что человек загадал про себя в уме: да или нет. Скажи и смотри на меня.
    Я произнес, естественно, про себя: да — и уставился на девочку.
     — Ты сказал: да! — уверенно ответила она, удивив меня. Но это еще ничего не значит, подумалось мне, угадала случайно, выбрав из двух одно.
    — А теперь снова произнеси.
    Я снова загадал: да.
     — Да! — сказала Карина.
    Мне ничего не оставалось делать, как признаться в правильности ответа.
    В эту «угадайку» мы, сидя на уютном крылечке, играли долго. Карина всегда точно угадывала, что я про себя произнес: да или нет, все более удивляя меня своей необыкновенной способностью читать по глазам. В конце концов, я начал хитрить, быстро говорил про себя: да-нет, нет-да. Тут она, конечно, путалась и с недоумением поглядывала на меня. Но стоило перестать хитрить, как ответы последовали правильные. Пораженный ее необыкновенной способностью, если хотите — даром, по глазам читать ответ, воскликнул:
    — Ты волшебница, колдунья!
    — Я колдунья, — согласилась Карина. — Хочешь, тебя заколдую, и ты останешься мальчиком на всю жизнь.
    — Не-ет, не надо! — напугался я.
    — Небось. Не буду, — успокоила она меня.
    Осталось тайной, как она могла читать по глазам. Я ее спрашивал — она отмалчивалась, лукаво улыбаясь. Она могла и меня, наверно, приворожить, да только возраст у меня был не тот. Поистине, все женщины вещуньи, наделены тем, чем не обладают мужчины.
    В конце лета, проспав почти до обеда, умывшись и наскоро проглотив кружку молока с хлебом, отправился к сестрам. А они мне навстречу, Соня чуть повыше, Клава чуть пониже, в поношенных ситцевых платьицах и, как я, босые. Зачем летом снашивать дорогостоящую обувку, не лучше ли бесплатно ходить босиком.
    — А где Карина? — спросил я их.
    — Уехала. Мы проводили ее до автобусной остановки в лесу, — ответили обе разом.
    Я сожалел, что проспал и не смог проводить ее вместе с сестрами. Но может быть так лучше. Для меня она не уехала, а растаяла в воздухе, растворилась в природе, маленькая волшебница, колдунья.
    Став взрослым и, пожив в городах больших и малых, я нигде не встречал людей с подобным даром, каким обладала москвичка Карина. Как сложилась в дальнейшем ее судьба — не знаю.
 
©    Семен Работников