Анатолий СМИРНОВ

О ПРОФЕССИОНАЛИЗМЕ ПИСАТЕЛЕЙ. Статья вторая.

   ПРОФЕССИОНАЛИЗМ  И СОЧУВСТВИЕ ЧИТАТЕЛЕЙ

    Писательские союзы принимают в свои ряды стихотворцев и прозаиков, достигших определенного художественного уровня текстов, если мы обращаемся к  художественной литературе, и аналитического, — если обращаемся к литературоведению, литературной критике. Исходя из постулата об единстве формы и содержания, можно сказать, что профессиональными писателями литературное сообщество признает авторов, достигших определенного уровня владения языком и литературными приёмами, то есть формой, позволяющего выражать некоторые духовные смыслы.
    Но читатель, как мы знаем, требует от литературного текста прежде всего не мастерства, не глубины мысли, но чувственного удовольствия, и большинство читателей, — те,  кто получил среднее или высшее не филологическое образование, — разбираются в художественных формах не более, чем филологи  в сопромате. Поэтому писатель не может точно определить —  вызовет ли создаваемый текст удовольствие у читателя, о чём давно сказал Фёдор Тютчев:

«Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся, —
И нам сочувствие даётся,
Как нам даётся благодать…»

    Писатель предварительно способен определить, какую читательскую аудиторию заинтересует выбранная им тема и затрагиваемые в произведении проблемы, кому будет близка выбранная им стилистика, но заинтересует ли данное  произведение читателей действительно, будут ли они, забывая о реальном мире,  читать его взахлёб,  — предварительно определить он не может.
    Это сейчас нетрудно сказать, почему поэзия Сергея Есенина  оказалась близка душам десятков миллионов крестьян покинувших ради города «голубую Русь», но когда поэт писал стихи и поэмы, он и сам  то верил в свою гениальность: «О, если б вы понимали, Что сын ваш в России Самый лучший поэт… », то не верил: «Вот так страна! Какого ж я рожна Орал в стихах, что я с народом дружен? Моя поэзия здесь больше не нужна...»
    Это сейчас можно объяснить, почему среди поколений переселенцев из «голубой Руси» и их детей, характер которых ёмко охарактеризовал Анатолий Передреев —  «И города из нас не получилось, И навсегда утрачено село...» , самое большее сочувствие сошло не к нему или к какому иному представителю школы «тихой лирики», а к Николаю Рубцову. Это сегодня нетрудно понять, почему значительная часть российской интеллигенции предпочла певцу научно-технической революции Андрею Вознесенскому певца европейской и средиземноморской культуры Иосифа Бродского, но никто не мог этого и  предположить в шестидесятые, в семидесятые годы и даже в первой половине восьмидесятых годов прошлого века. 
    Наш великий писатель Фёдор Достоевский, который, на мой взгляд, до сих пор остаётся и крупнейшим русским философом, в «Дневнике писателя» за 1873 год писал: «Есть идеи невысказанные, бессознательные и только лишь сильно чувствуемые; таких идей много как бы слитых с душой человека. Есть они и в целом народе, есть и в человечестве, взятом как целое. Пока эти идеи лежат лишь бессознательно в жизни народной и только лишь сильно и верно чувствуются, — до тех пор только и может жить сильнейшею живою жизнью народ. В стремлениях к выяснению себе этих сокрытых идей и состоит вся энергия его жизни. Чем непоколебимее народ содержит их, чем менее способен изменить первоначальному чувству, чем менее склонен подчиняться различным и ложным толкованиям этих идей, тем он могучее, крепче, счастливее...» 
    Мастер замечать парадоксы человеческого бытия и здесь Достоевский открывает парадокс, касающийся в том числе и писателей: пока они бессознательно, но сильно и верно в создаваемых образах выражают невысказанные идеи народа, они работают, полные энергии, вровень и в такт с полным энергии жизни народом. Ну а когда эти идеи осознаны и высказаны, народ перестаёт жить «сильнейшею живою жизнью», а писатели поголовно теряют энергию литературного гения. Так было в Древней Греции, так было в Древнем Риме… Депопуляция русского народа, его молчаливое и неуклонное вымирание (с 1992 года численность русских в мире сократилась на 19 миллионов человек — всё это русские вымершие в России и демографические ситуация в РФ давно была бы уже катастрофической, если бы не бегство в Россию русских  из других бывших республик СССР), говорит о том, что   народ потерял энергию жизни, прошлые «бессознательные» его идеи осознанны и высказаны, новые «бессознательные» идеи ещё не родились или лежат так глубоко, что никто не в силах почувствовать их, а потому и в литературе, по общему мнению, нет писателей с признаками гениальности. 
    Когда русский народ был на духовном и, соответственно, на демографическом подъёме, он постоянно давал миру гениев. Народ впал в духовный и демографический кризис, пошёл по траектории падения и гениев нет ни в литературе, ни в политике, ни в науке — последнюю нобелевскую премию Жорес Альфёров получил за работы советского периода. Ну а раз нет гениев в литературе, нет к ней и особого интереса. Глядя на историю Европы, нетрудно заметить, что интерес к любому виду искусства пробуждает в обществе наличие гениев: Данте и Петрарка — в поэзии, мастера итальянского Возрождения — в живописи, Моцарт и Бетховен — в музыке… В России весь девятнадцатый век отмечен явлением гениев во всех областях культуры —  и в литературе, и в музыке, и в живописи, и в науке, и в политике. 
    Там же, в «Дневнике писателя» за 1873 год Достоевский отмечал: «Взять и то, наконец, что наши художники (как и всякая ординарность) начинают отчетливо замечать явления действительности, обращать внимание на их характерность и обрабатывать данный тип в искусстве уже тогда, когда большею частию он проходит и исчезает, вырождается в другой, сообразно с ходом эпохи и ее развития, так что всегда почти старое подают нам на стол за новое. И сами верят тому, что это новое, а не преходящее. Впрочем, подобное замечание для нашего писателя-художника несколько тонко; пожалуй, и не поймет. Но я все-таки выскажу, что только гениальный писатель или уж очень сильный талант угадывает тип современно и подает его своевременно; а ординарность только следует по его пятам, более или менее рабски и работая по заготовленным уже шаблонам.» 
    Это вполне приложимо и к нашему времени. Задайте себе вопрос: какой новый тип русского человека писатели ввели в общественное сознание в последние 50 лет? И, поразмыслив, ответите, что никакого. Помню, прочитав роман Виктора Пелевина «Generation П», стал перечитывать романы Достоевского «Подросток» и «Идиот», и не мог не отметить, что персонажи Пелевина, подаваемые нам писателем-постмодернистом как новые типы, введены в русскую литературу Фёдором Михайловичем ещё в середине девятнадцатого века. Информационных технологий в то время, конечно, подобных нынешним не было, но люди, равные по своему душевному и духовному складу пелевинским героям — Татарскому, Морковину, Гирееву и так далее, явлены именно Достоевским и явлены гораздо глубже. (Кстати, реальность подобная сну и сны равные реальности —  достижения никак не постмодернизма, но Николая Гоголя у нас, Теодора Гофмана в Европе, а исток всего этого нетрудно найти в средневековой, античной и других древних литературах) А потому, перечитывая Достоевского читатель гораздо лучше поймёт окружающую нас жизнь, чем читая Пелевина, ибо в главном литературном достижении нового времени — в проникновении в глубину характера и личности человека Фёдор Михайлович на два порядка сильнее Виктора Олеговича. О том же говорят и исследования читательской аудитории: в России русских писателей классиков читают в 4 раза больше, чем соотечественников-современников.
    Если же ещё поговорить о новых для России типах в послевоенной русской литературе, то можно отметить лишь один, подмеченный отнюдь не гениальным писателем Вилем Липатовым — инженер Олег Прончатов. Это первый тип «эффективного менеджера» в нашей литературе (но, конечно, не в мировой), явленный публике в 1969 году, а действие повести идёт в 1962 году.  Правда, в стране диктатуры пролетариата, когда Прончатов ставит эффективность производства выше интересов рабочих, его тут же поправляет райком КПСС. Но в 1992 году поправить прончатовых было уже некому и они в целях эффективности экономики( совместно с теми, кто об эффективности и не думал, а думал лишь об обогащении) развалили экономику России, предварительно развалив СССР. И до сих пор эти присягнувшие на верность Международному валютному фонду прончатовы тормозят развитии страны, обманываясь в эффективности тех экономических идей, которые усвоили в школе либерального менеджмента, и обманывая народ обильным словоблудием.
    И здесь мы подходим уже к самой главной проблеме литературного кризиса в России — к кризису народного сознания и самосознания. Касаясь её, снова призовём на помощь великого Достоевского, который в первой статье под названием «Книжность и грамотность» заметил: «Народ почти всегда прав в основном начале своих чувств, желаний и стремлений; но дороги его во многом иногда неверны, ошибочны и, что плачевнее всего, форма идеалов народных часто именно противоречит тому, к чему народ стремится, конечно, моментально противоречит.»      Ведь и развал СССР, даже российским президентом называемый величайшей трагедией двадцатого века, и сворачивание с пути развития (по которому, например, пошёл Китай) в сторону «дикого капитализма», и длящийся с 2008 года экономический застой, и бесстыдное манипулирование представителями «партии власти» (перед каждыми выборами говорящей, что нам «надо» и никогда это «надо» не выполняющей более, чем на 30 процентов) с помощью оглупляющей телевизионной пропаганды сознанием большей части общества, и ещё многое другое — всё это плоды духовного кризиса народа.
    Можно предположить, что и отсутствии новых типов русского человека в литературе, обусловлено их отсутствием в жизни, потому что русский народ с 1992 года в экономических, социальных, отчасти культурных преобразованиях пошёл вспять, к уже бывшему, к уже прожитому, отчего и вылезли из подполья общества троекуровы, поприщины, собакевичи, вышивающие гладью губернаторы и вороватые прокуроры, чичиковы, старухи-процентщицы, смердяковы, ставрогины, петруши верховенские, стивы облонские, держиморды и быстро ставшие легальными долларовыми миллиардерами  в советское время подпольные миллионеры корейко вкупе с присоседившимися к ним остапами бендерами и  шурами балагановыми… 
    Сами причины кризиса русского народа требуют отдельного разговора, который, к сожалению, в обществе почти не ведётся. А здесь только напомню  цифры прошлогоднего опроса ВЦИОМ на тему того, какие интересы российские граждане  ставят наперёд — личные или общественные. Так вот 68 процентов россиян ответили, что их занимает прежде всего судьба своя и своих близких. Из оставшихся 32 процентов 18 процентов не смогли определиться и только 14 процентов заявили, что ставят общественные интересы выше личных. 
    Если бы подобный опрос проводился, скажем, в 1913 году, цифры, конечно,  были бы совершенно другие. Ни в деревне с её общинным миром, ни на промышленных предприятиях с их пролетарской солидарностью, ни  в среде интеллигенции с её устремлённостью к гражданскому равноправию не было столько индивидуалистов, столько людей с мещанским, как тогда определяли, мировоззрением, которые мыслят точно по герою Достоевского: «Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить». 
    Обилие индивидуализма в обществе, как отметили социологи и философы, влияет и на читательские запросы: читатель предпочитает книги, которые рассказывают о нём самом, раскрывая его ощущения и чувства, или уводят в выдуманный мир. О последнем запросе, опять-таки, писал ещё Фёдор Михайлович во второй статье под названием «Книжность и грамотность»: «В человеке, лишенном всевозможной самодеятельности и принявшем (и по обычаю, и по невозможности принять иначе) предстоящую действительность за нечто крайне нормальное, невообразимо-непреложное и установившееся, естественно рождается некоторое влечение, некоторый соблазн к сомнению, к философствованию, к отрицанию. «Зефироты»* и проч., представляя собою факты или возможность фактов, прямо противоположных насущной действительности и глубоко отрицающих ее непреложность и ее гнетущее спокойствие,— чрезвычайно нравятся этой отрицательной точкой зрения средней массе общества и, написанные популярно, дают превосходный способ поволноваться умам, пофилософствовать и насладиться хоть каким-нибудь скептицизмом. Вот почему и простолюдин, и даже пахарь любят в книгах наиболее то, что противоречит их действительности, всегда почти суровой и однообразной, и показывает им возможность мира другого, совершенно непохожего на окружающий. Даже сказки, то есть прямые небылицы, нравятся простому народу, может, отчасти по этой же самой причине.»
    Тяга к сказке, к фантастике, к фэнтези — повальное увлечение наших современников. Но и тогда, когда читатель желает читать книги, которые рассказывали бы только о нём самом, — это тоже признак его определённой ограниченность, ибо показывает, что ему не интересны другие люди,  у него нет потребности встать над собой, стать иным, выбрав в пример какого-нибудь героя, как раньше читатели выбирали ориентиром в жизни Рахметова, Нехлюдова, Алёшу Карамазова или Павла Корчагина…  Так что если какой литератор и явит ( а может уже и явил, ибо сегодня даже критик, читающий по книге в день, прочтёт навряд ли и десятую часть издаваемого)  новый тип русского человека в герое своего романа или в лирическом герое книги стихотворений, с девяносто девяти процентной уверенностью можно сказать, что читатели не заметят находки, не поймут её. 
    Так что ныне, пожалуй, серьёзному писателю не стоит надеяться на массовое читательское сочувствие даже и в малость, а стоит почаще вспоминать слова Достоевского, писавшего в 1880 году Ивану Аксакову: «...не ожидайте —  о, не ожидайте, —  чтоб Вас поняли». И на будущее признание по той же причине надеяться не стоит, ибо те литературные произведения и литературные герои, что не вошли в сознание народа, литературой уже не станут никогда и самая завидная  участь для них — остаться в истории литературы вместе со своими авторами в качестве факта литературного процесса, то есть наилучшую судьбу нынешних литераторов  предсказал ещё Александр Блок в стихотворении «Друзьям»:

                    «Печальная доля — так сложно,
                    Так трудно и празднично жить,
                    И стать достояньем доцента,
                    И критиков новых плодить...»                                              

    © Анатолий Смирнов 

    * Речь идет о первоапрельском шуточном рассказе В. Ф. Одоевского «Зефироты» (Сев. Пчела, 
1861, № 73, 1 апр. С. 289—290). В мистификации Одоевского рассказывалось о некоей породе полулюдей-полуптиц, размножающихся «при посредстве поцелуев» и обладающих неотразимым оружием: их глаза, испуская «нечто вроде электрического пламени», испепеляют все живое на огромном расстоянии. Рассказ Одоевского стал настоящей сенсацией, взволновав умы петербуржцев. Не помогло даже специальное «Объяснение» «Северной пчелы»: «По неосмотрительности наборщика в статье „Зефироты“ <…> пропущено несколько слов в самом ее начале. Напечатано: „На днях получена здесь Chiapes Advertiser“, следует читать: „На днях получена здесь газета „Chiapes Advertiser“ за пять лет XXIX столетия с 2857 по 2861 год“» (Сев. Пчела, 1861, № 74. 3 апр. С. 294). Как свидетельствует некто А. Полоротов, автор тогда же появившейся брошюры «Зефироты и зевороты». (СПб., 1861), «статью эту народ читал в Петербурге во всех ресторанах, трактирах и ресторациях два дня кряду, в особенности много читателей было в воскресенье, — этого было весьма достаточно для того, чтобы весть о вновь открытых крылатых людях, питающихся только запахом цветов, разнеслась повсюду, с горячими уверениями вестовщиков, что это действительная правда, потому что напечатано в газетах, с ссылкою на затронутое этого вопроса наукой и т. д. А так как, при всем этом, нынче такое время, что все и диковинки становятся не в диковинку, то девять десятых народонаселения в Петербурге уверовали в истину открытия и возможности существования зефиротов <…> огромное большинство и посейчас находится в уверенности, что рано или поздно, а привезут зефирота в Петербург и станут показывать сперва, конечно, в Пассаже, а потом на масленице, и на Адмиралтейской площади».     

(Книжный сайт librolife.ru)