Михаил САФИКАНОВ
г. Ярославль

Родился 15.02.1952 года.  После службы в армии в 1978 году закончил факультет журналистики МГУ.  Работал корреспондентом, редактором, заведующим отделом телевидения в комитете по телевидению и радиовещанию Ярославского облисполкома. На телевидении по своим сценариям снимал документальные фильмы, делал рекламные ролики, которые показывались на всю страну после программы « Время».  С 2001 года  занялся литературно-издательской работой, в том числе подготовил и издал  22 собственные книги.  В годы службы М. Сафиканов в ракетных войсках стратегического назначения СССР с 1970 по 1972 годы   начал писать об армейских буднях и праздниках  как  военкор газеты «За Родину» Прибалтийского военного округа. Предлагаемая читателям повесть-воспоминание  ―  возвращение к тем годам.

           РАЗВЕ МАРШАЛУ ОБО ВСЕМ РАССКАЖЕШЬ


                                                                        (в сокращении)


Глава 1
МАРШАЛ ПРИЕХАЛ


    На построении командир дивизиона подполковник Бубнов   объявил, что в нашу часть с проверкой едет  Маршал Советского Союза Матвей Васильевич Захаров, в прошлом начальник Генерального штаба Вооруженных сил СССР, а ныне  генеральный инспектор Министерства обороны Союза ССР.   Обычно высокое начальство прибывало к соседям ― в  первый дивизион, где располагался штаб полка, а наш дивизион был подальше, и до нас добирались только командиры полка и дивизии. 
     ― Маршал у нас будет в первый раз, ― сказал подполковник, ― поэтому надо показать, что у нас действительно отличный дивизион. Везде навести марафет.
    Спокойная и размеренная жизнь кончилась. Замечу сразу: траву в зеленый цвет мы не красили. Но полный порядок  пришлось наводить. Мне с  завклубом, рядовым Ковальчуком, достался   наш одноэтажный клуб. Мы чистили, ремонтировали,  красили три дня без сна и отдыха. Площадь для такой работы была большая. Трудились до самого приезда маршала. А потом была команда:  
    ― Всем с глаз долой, чтобы никого не было на улице и в штабе!   
    Меня, комсорга дивизиона, тоже выставили из кабинета и отослали подальше, туда, где было мое прежнее подразделение ― отделение установки ракет (ОУР),  в котором я был  заместителем командира взвода  (до избрания меня секретарем комитета комсомола 3-го дивизиона).  Увидев меня, бывший подчиненный  рядовой Волохов сказал: 
    ― Правильно, надо держаться подальше от начальства и поближе к кухне.
    Я расположился в учебном классе за столом и по обыкновению захватил книгу, чтобы скоротать время, пока маршал будет разговаривать в штабе с нашими с большими и маленькими начальниками. Когда я углубился в чтение книги Расула Гамзатова «Мой Дагестан»,  вдруг  из  штаба прибежал посыльный и сказал мне:
    ― Сержант Сафиканов, тебя вызывает Маршал Советского Союза.
    ― Плохо спрятался, раз нашли, ― пошутил Волохов.  
    От приглашения к маршалу я прямо-таки опешил. Где он с большими звездами на погонах, а где я ― с широкой желтой лычкой. Меня никогда никто не вызывал в кабинет выше чем директор школы… Ни  замполит Васеев, ни секретарь партбюро Артемьев (это мои непосредственные начальники) не предупреждали, что  меня могут затребовать  к  такому высокому  начальнику. Не знал,  что и думать.
      ― Где же я прокололся? ―  спрашивал я сам себя.―  За что меня на ковер?   Ладно бы к  командиру полка, а  тут к самому маршалу…   
    Не помню, как  я добежал до штаба. Вошел в кабинет командира дивизиона и доложил: 
    ― Гвардии старший сержант Сафиканов по вашему приказанию  прибыл.
    За столом нашего командира дивизиона сидел маршал. Такие  погоны с большими звездами я видел только в телевизоре и кино.  Замполит Васеев начал представлять меня гостю: 
    ― Старший  сержант Сафиканов после учебной части прибыл к нам и стал замкомвзвода ОУР. За полгода он стал одним из лучших среди сержантского состава, активным  членом комитета комсомола. Сафиканов  вывел отстающий взвод в отличные, умело работал с личным составом, поэтому прошлой осенью его единогласно избрали секретарем комитета комсомола дивизиона. 
    Маршал прервал рассказ замполита и спросил:
     ― Старший сержант, правда, что взвод был сильно отстающий?
    ― Правда.  
    ― Как  навел порядок? 
    ―Требовал, что положено по уставу. За нарушения наказывал.
      ― И только?
    ― Нет, еще  благодарности объявлял, ходатайствовал, чтобы лучшим дали отпуск,  организовывали поездки с офицерами в увольнения в города Елгава, Бауска, Рига.
    ― Нарушения бывают? 
    ― Бывают.  
    После этого слова я увидел, что мои командиры напряглись. Понятно, что волнуются, как бы чего лишнего я не сказал. Да и сам я   думал, как бы маршал не спросил меня  что-то лишнее.   А с другой стороны, если ничего не «выдам», то подумает, что я занимаюсь, как тогда говорили, лакировкой действительности.
    ― Выпивки случаются? ― спросил в лоб маршал.
    ― Да, ― ответил я,  несмотря неодобрительные взгляды моих непосредственных начальников. И продолжил:
    ― Некоторые сердобольные родители присылают в посылках под видом компота  вино, водку или спирт. Старшины  не все успевают проверить, что в ящиках. Наказывали нарушителей и  командиры, и по комсомольской линии. 
    ― Вам-то что-нибудь наливали? 
    ― Нет. Просто знают, что я не пью. У нас  в гараже в сейфе стоят банки со спиртом для протирки контактов. У меня ключ есть.
    ― И что?
    ― Так и стоят банки. Отливаю только для регламентных работ.
    ― Отчего не попробовать?,―  хитро допытывался маршал. ― Ключи-то есть, никто не увидит…
    ― Я в армию приехал в армию не водку пить. В умной книге прочитал, что поступок стремится к повторению. Лучше не начинать.
    ― А на Новый год, что у вас в кружке?
    ― Кофе со сгущенным молоком. Мама у нас  перед школой после завтрака кофе наливала в кружки.
    ― А что с самоволками?
    ― Бывали попытки самоволок. Правда, бегать тут некуда, ближайший населенный пункт в 5 километрах. 
    ― Как с девушками?
    ― Никак. У нас в дивизионе их всего две. Одна в медсанчасти работает, другая ― Вия   Александровна Элкнис ― в штабе писарем.
     ― Не обижаете их?  ― Они, вроде, не жалуются. Значит, все нормально.
    ― С девушкой переписываетесь?
    ― Да, в личное время пишу.
    ― О чем? 
    ― О природе. У нас за гаражом такая голубика вкусная. И много ее. А грибов еще больше. В закрытой зоне все хорошо растет.
    ― Правильно, военную тайну надо хранить.  
    ― Комсомол что делает? 
     На этот вопрос уже было легче ответить.
    ― Улучшаем спортивно-массовую работу, чтобы полезно проводить досуг.  Проводим футбольные турниры, игру «А ну-ка, парни», фотовыставки,  а еще  занятия  художественной самодеятельности, ездим с концертами к соседям.
    ― Как с местным населением, латышами?
    ― Вроде нормально. Но не все хорошо к нам относятся. Вот приехали мы в Народный дом с концертом художественной самодеятельности. Начали, а тут электричество выключили. Не случайно это.  Электрогитары замолкли. Выручил наш певец младший сержант Болеслав Ящишин. Без микрофона пел «Косив Ясь коняшину» и другие песни. Голос у него такой мощный, что, если на плацу  подает команды на строевых занятиях, то во всех казармах слышно. 
К концу разговора мне показалось, что маршал не такой уже грозный, слушает не перебивая, и уже  не очень страшно отвечать, хотя помнил, что откровенничать ―  себе дороже. Разве маршалу обо всем расскажешь!? 
    Подставлять своих командиров ― это не дело. Они же стараются. К тому же, у нас отличный дивизион.  Да, и маршал в годах, войну прошел ― реально положение знает, поэтому были у маршала и другие вопросы, тоже непростые.
Заканчивая беседу, он, обращаясь к командирам дивизиона и полка, сказал: 
    ― Надо бы комсоргу отпуск дать.
    После этих слов я понял, что разговор получился. Особенно мне понравилось предложение насчет отпуска. Но поехать на  родину было  не суждено. Начальник штаба  майор Ступаков подготовил приказ  об отпуске, но с подписью  откладывал и откладывал, хотя говорил, мол,  заслужил.   Меня это обидело.  Но писать маршалу я не стал. Разве такому большому начальнику  расскажешь, как у нас распоряжения выполняются. 
    Только много лет спустя  я узнал, что  причина приезда маршала к нам была в том, что ему предстояло завершать в 1972 армейскую службу, вот и решил он напоследок объехать свои «владения», посмотреть, какое наследство оставляет будущему инспектору. Он сделал вывод, что наш полк действительно заслужил звания отличного, так как был лучшим в дивизии. В декабре 1972 года маршал ушел в отставку.  А  я демобилизовался раньше него на месяц  и уже был на гражданке, поэтому не знал обо всем этом.  


 
МАРШАЛ  НЕ СПРОСИЛ,  А Я НЕ РАССКАЗАЛ 


    Разве маршалу расскажешь, что после учебки встретили меня в боевой части  хуже некуда.   Во-первых,  направили на уже занятую должность. Во-вторых, в первый же день личный состав организовал против меня заговор.   А теперь все по порядку, как это было. 
    Мы, бывшие курсанты, а теперь младшие командиры и специалисты в мае прибыли в штаб  боевой части, или, как тогда говорили БЧ, чтобы получить распределение по дивизионам: двум наземным и шахтному.  Вначале  политработник майор Киловатый со всей нашей островской командой в кабинете проводил  беседу о том, в какую часть мы попали. 
    ― Вы прибыли не просто в боевую часть, а гвардейскую, начал он,― поэтому будете гвардии  рядовыми и сержантами. Полное название   нашей части  З07-й гвардейский Кёнигсбергский Краснознаменный ордена Кутузова II степени ракетный полк. По названию можете понять, что в годы Великой Отечественной войны наш полк защищал Родину, участвовал в штурме Кенигсберга.
    Ракетная часть формировалась на базе артиллерийской бригады большой мощности 25 мая 1960 года в поселке Елгава Латвийской ССР в составе 29-й ракетной дивизии. Первоначально полк был из  двух наземных дивизионов, потом в 1963 году добавился 3-й дивизион с шахтным ракетным комплексом.
   Наш 307-й ракетный полк добивается лучших результатов в боевой подготовке среди полков ракетной армии. Запомните своих начальников.  Командир подполковник Бессонов А.Н., заместитель по политической части майор Горбач Г.К., начальник штаба майор Воронич Г.Б.
    ― В ближайшие год-два, ― продолжал майор,―  у нас есть цель стать лучшими в дивизии и корпусе. И от всех, и от вас лично зависит, добьемся  мы этого или нет. Надо постараться каждому. Понятно?
    ― Понятно, ― ответил я за всех. 
    Слушая майора Киловатого, мы проникались гордостью, что  отныне мы будем представляться гвардии сержант.
  В третий шахтный дивизион направили меня с  сержантами Бузыновским с Украины, Малыхиным из Татарстана, рядовыми Алексеевым и Ганзбургом из Ленинграда и другими. Все они были из нашей шестой батареи. Обращаясь к нам, майор еще добавил:  
    ―  Ваш 3-й дивизион с 4-мя шахтными пусковыми установками заступил на боевое дежурство 1 января 1963 года. А до этого личному составу довелось участвовать в событиях на Кубе.

 

В ДИВИЗИОНЕ  Я ОКАЗАЛСЯ «ДВОЙНИКОМ»  


    Когда  в театре выясняется, что на одно место продано два билета, это называется «двойниками».  В кабинете командира 3-го дивизиона подполковника Бубнова  я попал в их число. Он определял нашу судьбу, то есть направлял служить младшими командирами в подразделения. Распределение началось хорошо.
    ― Сержант Сафиканов, назначаем вас на должность заместителя командира взвода ОУР  (отделения установки ракет), ― сказал подполковник. ― Ваш непосредственный начальник командир взвода капитан Момот.
     Я не успел обрадоваться своему  назначению на должность старшего сержанта, как услышал:
    ― Обязанности будете исполнять, пока не вернется из гауптвахты сержант Рыбаков. В моей голове мелькнуло: «Ничего себе! Меня назначают на уже занятую должность. К тому же, что это за взвод, если заместителя командира сажают на губу! Куда я попал!».
    ― Подразделение трудное, ― добавил Бубнов, ― но надеюсь, что справитесь. А пока у вас испытательный срок.
    Не ожидал я такого.  Ошарашенный  новостью,  в сопровождении капитана Момота вышел из кабинета командира дивизиона. Мой новый непосредственный начальник  был небольшого роста, ниже меня,  с маленькими усами. Голос его был негромким. Чего-то явно командирского в нем не хватало.
    Еще в школе комсомольского актива в Острове я внимательно слушал тему, как изучать личный состав, поэтому начал осторожно расспрашивать своего командира, что за народ в подразделении.
    ― За что же замкомвзвода Рыбакова  посадили на губу?
     ― За самоволку с  пьянкой,― ответил он.―  Попался.
    Дальше Момот об этой истории не стал распространяться. Тема для него была явно неприятной.
    ― Во взводе вашим помощником будет младший сержант Геннадий Гущин ― москвич,― продолжал капитан Момот. ― Особого рвения к службе не проявляет, делает не больше и не меньше, чем положено. На обострение с дедами не идет, с ним не особенно они считаются. Один старослужащий готовится на дембель. Через неделю-две уволится.  А вот на водителей  Волохова и Остроуха надо обратить внимание.  Им не терпится скорее стать дедами. Оба самые канительные. Также полтора года отслужил ефрейтор  Субин. Нормальный боец, исполнительный. Только, когда Волохов или Остроух бузят, иногда негромко их поддерживает. Есть еще рядовой  Саакян из Армении. Старается служить хорошо. Неплохо ведет себя Бондаренко с Украины. Самый спокойный и исполнительный Курика из Белоруссии. На него можно положиться. А вот Любчич из Западной Украины себе на уме.
    ― А почему взвод не стал отличным? 
    ― Дисциплина подводит, ― отвечал капитан.― Считается, что у нас она худшая в дивизионе. Причина такая:  личный состав живет вне общей казармы, на отшибе, где учебные классы. После рабочего и учебного дня представлены сами себе. Мы со старшиной Лютым уезжаем в 5 вечера домой к семьям. Командиром остается Рыбаков. Он сам с дисциплиной не дружит. Нетребовательный,  сам  нарушает дисциплину. Ну,  после гаупвахты,  какой может быть у него авторитет у личного состава?!  Вот и пришлось мне просить командование прислать вас, нового замкомвзвода.
    ― А почему порядок не наведет старшина Лютый, он же после вас самый главный во взводе?
    ― У него только фамилия   Лютый. А так больше занимается хозяйственной частью и техникой. Его только при мне слушаются. Поэтому, сержант,  старайся, чтобы старослужащие не подмяли тебя. Почувствуют слабину, обнаглеют, особенно ефрейтор Волохов и его подголосок Остроух. 

    Заочное знакомство с личным составом состоялось. Фамилии последних двух запомнились. И это потом пригодилось. Когда мы подошли к учебному корпусу, одна из комнат которого была и  казармой для ОУР, капитан Момот сказал:
    ― Подождите здесь.  Сейчас будет  построение. Нужно вас представить подчиненным. Через несколько минут младший сержант Геннадий Гущин построил взвод  на асфальтовой дорожке и доложил: 
    ― Товарищ гвардии капитан, личный состав по вашему приказанию построен.
    ― Вольно! ― скомандовал Момот, а потом сказал.
    ― Сегодня я представляю вам нового заместителя командира взвода сержанта Сафиканова.
    ― А что со старым замком?― спросил рядовой Волохов.
    ― Командование с ним решит. А пока представляю нового моего заместителя. Сержант Сафиканов прибыл из учебной части в городе Остров. Учебу закончил на отлично. Товарищ сержант, расскажите  личному составу о себе.
    ― Я призван из города Салават Башкирии, ― начал я. ― Закончил десять классов. В  комсомол  вступил  22 апреля в день рождения Ленина  в 1970 году.  Занимался в спортивных секциях легкой атлетикой и волейболом.  Стал чемпионом республики  по барьерному бегу на 110 метров, чемпионом города по волейболу и баскетболу, пожарно-прикладному виду спорта. Имею спортивные разряды.
    ― А в футбол играете? ― спросил Волохов, который явно отличался от других: был в военной форме старого образца, еще времен войны.  Этот был тот самый трудновоспитуемый Волохов.
    ―  Играл  во дворе нашего 50 квартала, но это не основное.  После школы работал на Салаватском  нефтехимкомбинате № 18 оператором атмосферно-газофракционирующей установки. 
    ― Городской, значит?― спросил тот же самый ефрейтор.
    ― Получается, да. 10 ноября 1970 года призвали в армию. Закончил в учебке  школу комсомольского актива, был членом комитета комсомола дивизиона, спорторгом взвода, редактором боевого листка взвода и стенгазеты батареи. 
    ― А какой у вас настрой на службу? ― спросил на этот раз капитан Момот.
    ― Учебку  я закончил на отлично. Хочу, чтобы наш взвод стал отличным в боевой и политической подготовке.
    ― Не дадут нам отличника,― прокомментировал Волохов за всех  и добавил, ― нас командование не любит.
    ― Служите хорошо,  и ― полюбит! ― перебил капитан Момот.
    ― Из-за вашего разгильдяйства отличника получить не можем. С новым заместителем командира взвода надо стать отличниками. Так, сержант Сафиканов? 
    ― Так точно.
    ― Посмотрим, ― вставил Волохов.
    ― Посмотрим, ― подтвердил капитан.
    ― А пока сержант Сафиканов пойдет отдыхать в казарму РГ (ремонтную группу). Его койка будет там, а вы пока здесь.
    ― Тем лучше, ― последовал комментарий Волохова.   Для первого дня в боевой части впечатлений было много. Капитан Момот проводил меня до второго этажа казармы. Мне надо было осваиваться. Койка была слева у стены, у окна. Это хорошо. Почитать на свету,  можно и на лес за окном посмотреть.  

 

ИНЦИДЕНТ


    Чтобы осмыслить происходящее,  мне хотелось остаться в одиночестве, и я пошел в каптерку писать маме  с младшим братом Ромой  письмо. Мол, до места назначения добрался нормально, знакомлюсь с местом продолжения службы.  Только было начал, открылась дверь, а за ней один из моих подчиненных. Это был ефрейтор  Волохов, чуть пониже меня ростом, и  в плечах поуже. Пилотка надета по-дембельски, залихватски, хотя увольняться ему еще только через полгода. Таких бойцов, как он, прослуживших полтора года, называли «черпаками». Похоже, он торопил время и досрочно присвоил себе права деда. 
    ― Сержант, ты чего к нам не идешь «прописаться»!?
    ― Во-первых, не сержант, а товарищ сержант, ― прервал я непрошеного гостя, ― а во-вторых, нужно постучаться и попросить разрешения  старшего по званию, и потом только войти.  Выйдите и войдите, как положено?
    ― Шел бы подальше. Буду я перед салагой...
    ― Будешь, ― сказал я, вставая из-за стола.
    ― Я ― заместитель командира взвода, и ты должен выполнять приказ. 
    ― Наш настоящий «замок» Рыбаков на губе.―  наглел Волохов.― А ты кто? Временный.  Я тебя послать могу, знаешь куда, и ты пойдешь!
    Со мной в жизни никто так не разговаривал. Я  не на  шутку разозлился. И хотел выгнать ефрейтора из каптерки. Он мешал мне писать письмо.  К тому же, если пришел знакомиться, то это так не делается.  
    Я пошел в наступление  на Волохова.  Вижу: он принял какую-то стойку, наверное, из самбо. Я не обратил на это внимание.   Для меня единоборство, борьба ― это привычное дело  было с детства. Со старшим братом Валерой  и младшим Ромой  с  малых лет устраивали кучу-малу, потом в 37 квартале боролись на футбольном поле, позже ― в  50-м. Я почему-то без труда мог  свалить любого из ровесников и даже старших на 2-4 года ребят.  Мне предлагали заниматься вольной борьбой, и я даже пошел к тренеру. Но, когда тот узнал, что у меня два раза сломана была  рука, сказал, что лучше борьбой не заниматься. Узнают соперники, что рука  ломаная и будут на неё давить. Я прислушался к тренеру. Но дворовой борьбой не перестал заниматься.   Уверенный в себе,  буром пошел на Волохова. 
    ― Я сказал выйти!
    ― Иди сам, салага! 
    Этих слов я уже не выдержал.  Сломал его стойку, взял за грудки, отклонился назад и резким движением толкнул его в сторону двери. Она открылась, и Волохов полетел в проем. Он быстро вскочил и хотел броситься на меня. Я же, понимая, что ему мало досталось, хотел навалиться на него и прижать к полу. Но тут увидел, что в метрах 15-ти  развод дневальных. Старшина Тамулис проводил инструктаж. Он, увидев, падение из двери бойца соседнего подразделения, решил разобраться, что происходит.  Он подбежал  ко мне и спросил:
    ― Что случилось?
    ― Рядовой Волохов не выполняет приказ. Зашел без разрешения командира.
    ― Зачем, Волохов, пришел? 
    ― Познакомиться, показать сержанту приемы самбо.
    ― Будешь показывать, когда попросит, ― заступился за меня Тамулис.
    ― А командира надо слушать.  Волохов,  идите к себе в ОУР, ― уже приказным тоном сказал старшина РГ. Волохов нехотя повиновался.
    А Тамулис дал мне совет:
    ― С Волоховым не связывайтесь. У него второй разряд по самбо.
    ― Неужели? Хорошо, что я не знал, а то …Ладно. Не дали мне письмо писать в каптерке. Пойду в библиотеку. Там продолжу письмо. Где она, библиотека?
    ―  Идешь в сторону КПП, справа будет зеленое здание клуба.

 

ЗАГОВОР


    Библиотека была большая.  С седьмого класса я приобщился к чтению. Читал много и разное. В солдатской библиотеке по месту прибытия была в основном патриотическая литература, о войне и так далее. Познакомился с библиотекарем Ковальчуком. Посмотрев все полки, понял, по какому принципу всё расставлено, потом принялся за письмо маме и  брату. Оно получилось короткое. Мол, приехал в часть. Осматриваюсь. О конфликте ― ни слова. 
История с Волоховым не выходила из головы, но это были только цветочками, началом конфликта. Дальше было ещё хуже. В  библиотеке я взял  книгу про маршала Георгия Жукова и по прямой дороге направился в сторону учебных классов ОУР.
    После такого «теплого» приема не хотелось видеть моих бойцов: от входной двери  свернул налево и решил прилечь на траву, почитать. Оказалось, что я расположился рядом с открытыми окнами учебного класса, где был мой взвод. Слышу голоса. Там  подчиненные обсуждают меня.  Хорошее начало службы!  Волохов сказал: 
    ―  Этот молодой совсем оборзел в первый же  день.  Ему надо врезать.
    ― Драться не надо, ― сказал младший сержант   Гущин. ― На губу загремишь. Или еще хуже ― дисбат.
    ― Пойдем, деды, с ним поговорим по-свойски, ― предложил Волохов. ― Объясним, что такое служба в ОУР.
    ― Не надо. Ты уже с ним поговорил, ― возражал  Гушин.
    ―  А где, кстати, этот сержант?
    ― Не знаю.
   ― Может, он обиделся за такую встречу и ушел в самоволку за забор, ― высказал предположение рядовой Остроух подходящую к этому случаю версию моего «исчезновения». 
    ― Точно,  ушел! Если это так, то надо пойти в штаб и «заложить» его. ― предложил ефрейтор Волохов.
    Заговорщики еще несколько минут спорили, что со мной делать.  Пока они решали, я понял, затевается нешуточное дело. В первый же день службы хотят объявить меня самовольщиком. А это в армии большой грех, несмываемый дальнейшей хорошей службой. Что делать? Первая  мысль: «Мне надо опередить их». 
    Поднялся, взял книгу  подмышку, и быстрым шагом направился в штаб, до которого было метров 80.  Дежурный капитан Мясников был на месте и я, представившись, сообщил, что сейчас из ОУР придут мои подчиненные и скажут, что я ушел в самоволку.
    ― Почему они так хотят сделать?
    ― Долго объяснять. Куда мне деться?
    ― За эту стенку. Там кабинет секретаря партбюро Артемьева и комсорга Крысова. Иди.
    Мои голубчики  вскоре явились: Волохов и его приспешник  Остроух. Они стали расписывать, что «борзой» сержант в первый же день ушел в самоволку.   Терпел я их  недолго, и появился в дверях... Воцарилось молчание. Что-что, а Волохов и Остроух  такого не ожидали. Немую сцену  прервал капитан дежурный Мясников и  стал отчитывать моих  «поборников высокой дисциплины». 
    ― Вы в своем уме?― сказал капитан Мясников. ― С этого начинать службу с новым замкомвзвода. Заложить решили, а, если он с сегодняшнего дня  на вас будет стучать? Думаете, я не знаю, как  вместе с сержантом Рыбаковым всякое вытворяли, когда не было  на службе вашего капитана Момота и старшины Лютого? Просите прощения, пока под пресс не попали. 
    Мои подчиненные молчали. Я знал, что это не тот народ, который  просит прощение, поэтому сказал:
    ― О случившемся   доложу нашему командиру взвода капитану Момоту. Как вы ко мне, так и я  ― к  вам. 
    Мой рассказ о происшествии расстроил командира взвода.
    ― И так  ОУР склоняют на всех совещаниях. Еще это.
    ― Деваться некуда. Будем наводить порядок, ― вставил я.  Есть устав.  Будем требовать по нему. Ничего больше.
    ― У нас ― не учебка. Там ― зелень ― послушнее,― сказал Момот.  
    Вечернюю поверку перед штабом я проводил как будто ничего не случилось, хотя мои «заговорщики», наверное, ждали, что последует наказание. Не хотелось мне идти на обострение с первого же дня. Но, если такое повторится, тогда можно и припомнить, ― сделал я вывод из случившегося.
    После отбоя   у меня настроение было никудышное. Как уснешь, если из ряда вон выходящее событие! На гражданке я не  был способен на такие «подвиги»: брал пример с одноклассника Пети Землянова. Он был сильным,  но мирно улаживал конфликты. Прозвище у него было «старый».  Первая седина у него появилась в 16 лет. Оказывается, в армии  я не такой  миролюбивый как Петька. Сам пошел буром на подчиненного. Такого со мной на гражданке не бывало.  Не раз спрашивал себя: правильно ли  я поступил?
    После отбоя вспоминал письма старшего брата.  В одном  из них мне он написал: «Если хочешь стать командиром, не робей». 
    «Буду  держаться этой линии, ― думал я, засыпая. ― А там посмотрим».
   Истоки моей решительности были в   учебке. Там я видел, как надо служить и требовал того же в боевой части. 

 

Глава 2.
УЧЕБКА: КОМУ НАКАЗАНИЕ, КОМУ ― ТРАМПЛИН


    Жизнь без наставника часто извилистая, кривая, ведущая в тупик. Нам с младшим братом Ромой повезло: главным наставником в армейской службе был наш старший брат Валериан, который первым из нас трех братьев пошел служить в 1968 году в Советскую Армию. «Старшой» от рядового внутренних войск  вырос до старшего сержанта, стал специалистом связи первого класса  в системе МВД, активным общественником. Нас, младших, это впечатляло, поэтому к советам старшего брата мы прислушивались. Я это делал безоговорочно.    В письмах брат написал три наставления: 
     1. Старайся попасть в учебку;
     2. Бери от армии  все,  что она может дать;
     3. Не считай зазорным учиться у других. У каждого есть что―то полезное. 
     Первая заповедь, по словам брата, должна была, как минимум, избавить от оголтелой  дедовщины  и дать специальность, которая пригодится  на гражданке и в  жизни вообще. 
    Чтобы попасть в учебку, особых усилий  приложить мне не пришлось. Сработали анкетные данные: закончил я городскую  десятилетку, спортсмен,  работал на самом крупнейшем в городе Салавате предприятии, профессия ― оператор 3―го разряда
    На Уфимском призывном пункте приняли решение, что  парня с такой биографией надо посылать в сержантскую школу,  подучить меня военному делу  и воспроизвести в  младшие командиры. Но, когда посадили нашу группу новобранцев на поезд в Уфе, я об этом не знал.  Ни  сержант, ни офицер, сопровождавшие нас,  призывников,  так и не «раскололись», где будем служить, в каких войсках ― словом, везли «в темную».
    Когда за окном  увидел станцию Куйбышев, обрадовался: 
    ― Все-таки везут в сторону Москвы, ― сказал я будущему сослуживцу Александру Кузнецову. 
    ― Европа, ―  многозначительно подтвердил он. 
    Добирались мы в тесноте вагона более двух суток.  Выйдя на конечной станции назначения, прочли название: Остров Псковской области.  Вокзал был постройки 1950-х годов. Но особо разглядывать было некогда. К тому же, наши отцы-командиры не  были   расположены проводить какие-то  экскурсии. И вообще, в армии не положено знакомить бойцов с местом дислокации части. Наверное, чтобы потом не было у них соблазна  проситься в увольнение или пойти в самоволку.  Мы за полгода  в учебке так и ничего не узнали о городе, в котором служим. Остров и есть остров. Город сам по себе, и мы ― тоже. 

 

ВОЕННАЯ ТАЙНА 


    Что такое  государственная и военная тайна, мне разъяснили  до армии в   учебном центре  комбината, когда учились  на оператора. О гостайне  в РВСН  доходчиво  растолковывал особист (особый отдел)  с запоминающейся фамилией Редькин. Он  на  примерах показал, чем кончается разглашение секретов службы. Одного из наших курсантов за лишние разговоры в курилке отправили в дисбат. Парень был хороший.  но чересчур искренний и разговорчивый. Кто его «заложил»,  мы не знали. Но сделали вывод, что у особиста среди нас были «уши».
Похоже, такую меру наказания применили для острастки, чтобы  неповадно было разглагольствовать, что да как у нас в войсках. Иначе нельзя.: Время было строгое, враг не дремал. Никак нельзя было стать нам пособниками неприятеля. Это сейчас  можно найти в интернете в открытом доступе фотографии учебной части, где я стал воином-ракетчиком. А тогда нам даже не рассказывали, что город Остров находится в очень красивом месте. И назван он так,  скорее всего, потому, что на реке в черте города есть  реальный остров.  В интернете я нашел то, что прежде было строжайше  запрещено фотографировать, ― это  контрольно-пропускной пункт и казарму нашей части. На одном из фото вход в казарму, на первом этаже которого была наша батарея.  
    Снимки прошлых лет сделали воспоминания  ощутимее. Они напомнили песню, которую пели в строю всем подразделением:  
    Артиллерия ― боевая наша жизнь.
    Артиллерия! Веселей в строю держись. 
    А ты, кудрявая, в знак доверия 
    Артиллеристу улыбнись! 
Эта песня была главной у нас, хотя наша дивизия давно уже не была артиллерийской.  Тем не менее, на петлицах у нас были эмблемы ― скрещенные пушки. В царское время о нас сказали бы: пушкари. Сегодня по учетной  военной специальности я  ― офицер-спецпропагадист  со знанием испанского языка (после окончания военной кафедры факультета журналистики МГУ), то есть в военное время должен агитировать испаноязычного противника из НАТО прекратить боевые действия и сдаться.  Тем не менее, 17 декабря,  когда отмечается День ракетных войск  стратегического назначения,  считаю  своим главным военным праздником.
    Если в   телевизоре в День Победы на Красной  площади    въезжали ракетные войска стратегического назначения, я с гордостью  говорил сыновьям Олегу и Сергею:
    ― Вот такие ракеты мой взвод  ставил и снимал с боевого дежурства.  Наведены они были на вероятного противника.
    Да, у ракетчиков особая гордость. По родословной мы ― артиллеристы, которых называли «Боги войны». Поэтому, когда мы встречались с представителями других родов войск, не чувствовали себя ущемленными. И никто не пытался оспорить, что исход большой войны решают ракетные войска.   После такого лирического отступления можно продолжить рассказ, как я стал ракетчиком РВСН.  

 

ВОЛЕЮ СУДЬБЫ  ОКАЗАЛСЯ ПЕРВЫМ


    Не буду рассказывать, как прошли КПП (контрольно-пропускной пункт) учебной части ракетчиков, как после бани нам выдали военную форму. Это было как у всех. Начну с того, что  меня больше всего поразило при первом же построении нашей шестой батареи. Старшина Скокин скомандовал: 
    ― Батарея, равняйсь! Смирно! Слушай вечернюю поверку.
    ― Курсант Сафиканов. 
    ― Я! 
    Затем он называл другие фамилии и все  откликались. Волею случая   я оказался во главе списка нашей батареи. В армии не всегда  все по алфавиту. Вскоре мою фамилию знала вся батарея. С одной стороны, приятно возглавить список из 160 курсантов, а с другой  ―  ответственно: я должен раньше всех быть в строю. Опоздать нельзя  ―  с меня начинается перекличка.  Так без всяких усилий я оказался первым.  В  жизни есть такие люди, кто остерегается быть первыми. Причины тому серьезные: в годы войны, кто раньше других вставал из окопа, того  ждала либо награда, либо вражеская пуля.
    Словом, порой накладно  быть первым. Всё самое тяжелое в службе валят на тебя. Мол, этот курсант вытянет. Но каждый раз отдуваться за всех надоедало и временами хотелось отойти во второй ряд и спрятаться за чужими спинами. Но что-то заставляло отгонять эти мысли. И снова исполнял роль первого номера. Судите сами: меня в первый день назначили в первый наряд дневальным по батарее, позже первым дежурным по батарее.  Не скажу, что меня это угнетало. Ощущение было, что быть на вторых и третьих ролях ― не по мне. Хоть в чем-то, но быть впереди. 
    Мы с братом Ромой были первыми в школе, чемпионами города и республики по различным видам спорта. Первыми  рисковали поступать в лучшие  ВУЗы в Уфе: я на истфак  Башгосуниверситета, а он ― в авиационный. Видно, такая у нас доля ―  быть впередсмотрящими. Быть первым ― это бремя и риск: пан или пропал. Но,, когда к этому привыкаешь, жить можно.  

 

ЕСЛИ ТЕБЕ ПЛОХО, ПОМОГИ ТОМУ,  КОМУ ЕЩЕ ХУЖЕ  


    Старший брат Валериан  писал мне, что  первые дни службы самые трудные. Если будешь думать только о том, как тебе тяжело,  то будет ещё хуже. Некоторые новобранцы  от тягот армейской службы даже вешаются. Поэтому надо себя занять ― лучше всего помогать другим. Пока учишь их, и сам чему-то научишься.  Когда после первой бани нам выдали армейскую форму, то вся батарея на своих табуретках стала пришивать погоны, петлицы, подворотнички, прикручивать «пушки» ― символ артиллерии.  Шить-пришивать ― это, вроде, женское дело. В армии такого  нет ― полное самообслуживание.  С иголкой, с ниткой я был знаком с детства. Наша мама Рая научила меня с братьями  шить даже на швейной машинке, например, плавки.
    Когда я уже в числе  первых был одет с иголочки, по-армейски, посмотрел, как другие готовят себе  форму. Вижу: маленький боец―казах мучается с иголкой: одно  и тоже по два-три раза переделывает. Со  своим табуретом я подсел к нему и говорю:
    ― Давай помогу. Смотри, как надо.
    ― Рад буду,― ответил он.
    Пока я пришивал ему  погоны, мы разговорились. Он родом из Казахстана, фамилия Сиразутдинов. Зная, что он самый маленький в нашем взводе и батарее, я спросил:
    ―  Как тебя взяли в армию с таким ростом ― метр с пилоткой.
    ― Отец военкомата ходил, ―  ответил он,― два барана комиссар дал. Меня он в армию взял. А мне отец  сказал: «Без армии джигита нет». Я папа слушал. 
    ― По-русски хорошо знаешь?
    ― Не хорошо. Я в армию пошел, чтобы хорошо. Учить буду.
    Забегая вперед,  скажу, что  к концу учебы Сиразутдинов стал отличником боевой и политической подготовки. Он почти всё учил наизусть по специальности и по другим предметам.  Выходит, что не зря  его отец два барана военкому отдал.
    Продолжу. После того, как с шитьем помог  Сиразутдинову я подсобил ещё одному курсанту ― Рубцову, который впоследствии стал моим другом. 


НАЗВАЛСЯ ГРУЗДЕМ, ПОЛЕЗАЙ В КУЗОВ


    В  начале службы в автобиографии написал, какой я замечательный спортсмен: и в секциях занимался, и разряды получил, и чемпионом республики был, и так далее. Когда заместитель командира  взвода нашей батареи старший сержант Захарящев, призванный из Ленинграда, прочитал мои достижения,  так  впечатлился, что на одном из построений сказал перед взводом:
    ― Курсант Сафиканов,  выйти из строя!  
    Я сделал это. Потом замкомвзвода объявил:
    ― Курсанта Сафиканов  назначаю физоргом взвода и проводить по утрам физическую зарядку и дополнительные занятия.
    Вот в  такую ловушку я загнал себя: нагрузку накликал. Я же больше одного раза подтягиваться не умел, хотя   с пятого класса занимался легкой атлетикой, с  7-го ― волейболом, баскетболом, пожарно-прикладным видом спорта, имел даже спортивные разряды от 3-го до 1-го взрослого. 
    Причина отставания такая: считал, что легкоатлету по прыжкам в длину и барьерному бегу сильные руки не нужны. Да, и тренеры не заставляли нас заниматься силовыми упражнениями, штангой, гирей.
    Армейская гимнастика оказалась моим самым слабым местом. Именно она  могла поставить подножку моему желанию закончить учебку отличником боевой и политической подготовки, получить сразу звание сержант. С четверками давали только погоны младшего сержанта, а, если  с тройками, ― ефрейтора. Тогда я был максималистом еще по такой причине: выпускника-отличника могли оставить в учебке или направить в хорошее место ― в  европейскую часть СССР, а не куда-нибудь к черту на кулички.
    Учеба по специальности,  знание уставов, строевая подготовка и прочее у меня было на отлично.  При любом раскладе   надо было подтянуть гимнастику: накачать  мышцы  не только для экзаменов, но и для жизни. Чтобы  не опозориться перед  личным составом, в  первые недели учебы в учебном центре  нарочно не подходил к турнику и не залезал на брусья, а в укромном месте в коридоре у окна сначала тягал  гирю пудовую, а потом двухпудовую, а также отжимался от пола, иногда для форса ходил на руках от окна до каптерки.  Что-что, а ходить на руках мы с младшим братом умели еще с пятого класса. Маршрут  у нас был по всей квартире. Хождение на руках хоть как-то оправдывало, что я имею право быть физоргом. Курсант Александр Кузнецов составлял мне компанию  в борьбе с тяжестями. Он оправдывал  свою фамилию: при невысоком росте был крепко  скроен. Саша легко выполнял упражнения на брусьях. Я учился у него.  Особо я делал упор на развитие рук.
    Но к декабрю случился перерыв ― попал в госпиталь  с простудой. А случилась эта беда от смены климата. Перед тем, как вывести взвод на утреннюю зарядку, старшина Скокин объявлял форму одежды. Несмотря на то, что  была поздняя осень, уже лежал снег, сыро, тем не менее, нам приходилось делать пробежку и выполнять упражнения без гимнастерки, то есть с голым торсом.   
Понятно, что физорг не имеет права филонить, а должен всем показывать пример, поэтому я усердно занимался с бойцами. Но как житель Южного Урала я привык к сухому климату, а сырой климат поблизости от Балтийского моря был непривычен. Результат:  в начале декабря  простыл и с ангиной оказался на две недели на больничной койке. Самая главная беда ― выскочил фурункул на шее с пол-ладошки размером. Голову поворачивать невозможно. Госпитальный режим был  в радость ― хоть получил передышку от суровой армейской жизни.  Кроме лечения, мне запомнился случай, как один из курсантов предложил сделать наколку на руке ― татуировку. Я наотрез отказался. Помнил слова моей бабушки по материнской линии: «Ни единожды себе не позволь». Это относилось и к татуировкам. В моем родном  городе было полно освободившихся зеков с наколками из 4-й зоны.  Бабушка говорила:  Кто не сидел в тюрьме, тому незачем татуировки. Пришел в мир с чистой кожей, должен и уйти таким же».
    ― Боишься? ― спросил специалист по наколкам.
    ―Нет.
    ― Вижу, трусишь.
   ― Иди к черту,― разозлился я попытке взять меня на слабо. И полез в свою тумбочку, где лежали туалетные принадлежности, в том числе новые лезвия. Я распаковал одну  и сказал:
    ―  Смотри 
Я  полоснул по коже  в пространство между большим и указательным пальцем один раз. Пошла кровь, второй, третий, четвертый. Из  этих кровавых линий получилась буква М ― первая в моем имени.
    ― Ладно, хватит,― заволновался татуировщик. ― Я пошутил.
    ― Больше не шути. Меня не проверяй.
    Обращаться с лезвием я умел с первого класса, когда приходилось точить карандаши. Был даже случай, когда в спортивном лагере мне пришлось делать новым лезвием операцию нагноившегося большого пальца одного друга. Врача у нас не было. Откуда такая смелость? У нас с братьми мама была фельдшером и мне приходилось видеть, как она помогала людям. Правила предосторожности  и я знал… Рану дезинфицировал одеколоном.

    … После госпиталя у меня сил прибавилось.  И я усиленно продолжил заниматься гирями, отжиманием. Постепенно росли бицепсы. К Новому году худо-бедно подтягивался раза четыре, к февралю ― восемь, а в  марте ― 10―12. А на экзаменах уже ― 15 раз. Норматив выполнил. Таким образом, стал гимнастом в армейском понимании. 

 

ТВЕРДАЯ РУКА 


    Когда до армии мы с братьями  были в тире,  стреляли из воздушки. На  20 копеек  покупали свинцовые пульки и соревновались в меткости. В этом отношении старший брат особенно отличался. В 9-10-м  классах он участвовал в стрельбах из мелкокалиберной винтовки и  занимал призовые места.  Мы гордились братом и старались от него не отстать. Однако его высот не достигали.   В моей стрельбе была особенность: почему-то первый выстрел я никогда не промахивался, потом, как придется... Только по баскетбольному кольцу я бросал мяч без сбоев. Даже установил рекорд школы ― со штрафной линии попал 27 раз подряд.
    Наш физрук Бондалетов пробовал опередить меня, но больше 20 бросков у него не получалось. А я по 15-20 бросков делал,  даже не готовясь. Но в армии гражданские заслуги не в счет. 
    В один из зимних дней наша  батарея отправилась на стрельбы из автомата АК-47. К этому времени курсанты уже  умели разбирать, и  собирать оружие по нормативу. Имели теоретическое представление о стрельбе. По команде очередная группа ложилась на брезент и готовилась к стрельбе. Мишени располагались на разной дистанции. 
    ― В первую мишень не промажу, ― думал я.
    Нажимал на курок,  и  раз за разом пули отправлял в цель. После стрельбы пошли смотреть мишени. Оказывается, что не только первую не промахнулся, но и остальные. Неожиданно для себя выполнил норматив на  отлично. Вот что делает с людьми армия!

 

ПАМЯТЬ МАЙОРА ПАЛИЯ 


    Из всех офицеров нашей учебной части  мне чаще всех вспоминается майор Палий. Внешность его не была героической: роста невысокого, почти лысый, но стрижен коротко. С  тонкими чертами лица.  Он преподавал военную специальность механика по механическому оборудованию. О нем вспоминаю,  когда в морозную погоду, мне говорят:
    ― Почему без перчаток? 
    ― Мне не холодно,― отвечаю на вопрос.
    ― У меня в армии был майор Палий. Он всегда ходил без перчаток. И говорил: руки надо утеплять, если мороз за 20.  А между тем,  в ту зиму, когда я был на сержантских курсах, зима была не из  теплых. В зимний день в  учебный класс майор Палий  приходил   порой  с красными ладонями от мороза, хотя перчатки его лежали в кармане. Так майор закалил себя. Человек умел терпеть. От  него я научился почти всю зиму ходить без перчаток. Но не это главное.
    Майор Палий заставил меня пересмотреть свой взгляд на память. Сколько я не учился в школе, слышал от учителей, что  нельзя  заниматься зубрежкой, надо стараться   понять изучаемое.  Тогда знания будут прочными.  Поэтому я ставил понимание во главу угла и свысока смотрел на девчонок-отличниц  нашего класса. Мне казалось, что они занимаются зубрежкой. Причину, почему мы должны брать все на память, майор Палий объяснил так:  
    ― В боевую часть мы  вас свозить   не можем,   чтобы  показать технику  в натуральную величину и её боевое применение, поэтому берите всё на память. Хотите быть отличниками, учите тексты, как стихи.  А потом на тренажерах установщика и крана  для перегрузки головной части, понять, что к чему.
    ―  Зубрить, что ли? ― спросил я. 
    ― Именно так. Многие из вас с техникой и механикой дела не имели. Некоторые из вас от отары овец недавно оторвались. Зубрежка вас выручит в боевой части. Когда вы будете на высоте 20 метра ракеты  выполнять работы, и вдруг забудете их последовательность, то в  кармане у вас справочника не будет. Так что напрягайте память. С ядерной бомбой иметь будете дело. Беспамятным там делать нечего. 
    Убедительные были слова. Сиразутдинов был пастухом, русский язык знал плохо. Мне, как комсоргу, пришлось взять его на буксир. Пока он отвечал на мои вопросы, я и сам уже знал назубок электрические схемы, гидросистемы.   Учение пошло впрок. На экзаменах  по специальности  я получил оценку отлично и стал механиком по механическому оборудованию. Кстати сказать,  и Сиразутдинов  стал отличником.
    Метод майора Палий мне приходился, когда на учениях в боевой части мне пришлось ставить и снимать боевые ракеты стратегического назначения. У меня в памяти всплывала, как стихи, вся последовательность работ. Ни одной ошибки.  Взвод  весной  1971 года впервые  на отлично провел учения, а весной 1972 года даже установили рекорд нашего дивизии и корпуса в  выполнении боевой задачи.
     Спасибо, майор Палий!

 

ПОДТВЕРДИТЬ  НАЛИЧИЕ ГОЛОВНОГО  МОЗГА


    Армия ― это бесконечные  экзамены для подтверждения наличия головного мозга и силы-воли. Если до призыва в достатке   не было ни того, ни другого, то   отцы-командиры  поспособствуют их обрести. Не можешь ― научим, не хочешь ― заставим. Если же упираться на  самобытности своего мозга, то служба  ― пустая   трата времени. В армии многое придумано, чтобы развивать память личного состава. Лучше добровольно и быстро выучить то, что положено, чем с опозданием. Быть отстающим  ―  значит заполучить клеймо  изгоя. Нужно понять: главное назначение памяти в  первые недели службы  ―  учить присягу, уставы и специальность.
    ― Устав написан кровью, ― сказал заместитель командира нашего взвода старший сержант Захарящев, вручая Устав строевой службы. ― Поэтому должен знать свои обязанности от и до. Точка! 
    Взялся я учить обязанности дневального. Прочел  в первый раз и понял: обычным методом ― через понимание ― мне эти сроки не одолеть. Последовательность  обязанностей никак не смог связать с образами и картинками.   Что делать?  Вспомнил, что, когда я посещал тренировки в секции  легкой атлетики, наш тренер Николай Асыка включал секундомер, чтобы как-то нас подстегнуть к  нарезанию кругов по школьному стадиону, так было интереснее.  Я разделил  обязанности дневального на части, засек на  своих часах время и стал учить первый кусок,  потом ― второй и третий.  Через часа  два я уже более или менее сносно  воспроизводил текст. И на следующий день  на построении в составе дежурного наряда без запинки выдал обязанности дневального. Старшина Скокин похвалил и дал новое задание:
    ― Сафиканов, учи теперь обязанности  дежурного по батарее. В следующий наряд пойдешь дежурным. 
    Обычно  старшим наряда назначались  сержанты нашей батареи. Лучше уж заучить новые обязанности и быть дежурным, чем дневальным  стоять по два часа на тумбочке, не сходя с места. Движение, понимаешь, это жизнь.  И следующее дежурство я был старшим и при появлении командира батареи майора Нагорного громко докладывал:
    ― Батарея, смирно! Товарищ майор, за время моего дежурства происшествий не случилось. Дежурный по батарее курсант Сафиканов.
    ― Вольно! ― произнес офицер.
    Кстати сказать, командир нашей батареи один из немногих, чья  фамилия без труда вошла в память. А все потому, что он на построении представился  так:
    ― Моя фамилия ― Нагорный. Не путайте с председателем Верховного Совета СССР. Он ― Подгорный, а я ― Нагорный, значит ― на горе.
    Вот так с шуточкой майор стал для меня историческим персонажем. После того как в декабре мы приняли присягу, нас нацелили изучать Устав гарнизонной и караульной   службы. Опять взялись  за обязанности караульного.  С удивлением увидел, что для его заучивания мне понадобилось всего 25 минут. На разводе караула  я без запинки рассказал обязанности караульного и пошел нести службу по офицерскому городку от объекта к объекту. В тулупе с автоматом ходил и проверял состояние замков, окон, дверей, следил, не нарушает ли кто-то порядок. Заодно посмотрел, как живут семьи офицеров. Это уже была гражданка, а поэтому интересно.
    Таким образом, армия ― это выявление скрытых  способностей, толчок к  росту ума в отдельно взятой черепной коробке.

 

НАЧАЛО АРМЕЙСКОГО ИКОНОСТАСА И НЕСОСТОЯВШАЯСЯ МЕСТЬ 


    Учебную часть в городе Острове мы закончили в мае 1971 года. Я приложил  силы, чтобы получить всё, что могла дать учебка. На парадной форме  появились первые знаки воинского отличия, заслуженные:  специалист-механик по механическому оборудованию  3-го класса; значок ―  военно-спортивный комплекс; на погонах ―  сержантские лычки ― хорошая характеристика для представления в боевую часть.
    Все случилось, как задумывал, как советовал старший брат Валериан, за исключением ― не остался для   продолжения службы в сержантской школе. А сначала очень хотел. Мне казалось, что это было бы армейским счастьем. О моем желании знал и старший сержант Захарящев из Ленинграда. После экзаменов он сказал мне: 
    ― У меня скоро демобилизация. Хочешь остаться во взводе вместо меня заместителем командира взвода?
    ― Можно, конечно, остаться. Место привычное.  Это и хорошо, и плохо. С одной стороны ― все тут знаю: специальность, командиров, распорядок, а с другой стороны армия ― это возможность мир повидать, людей посмотреть, себя показать. 
    ― Ну, ты здесь себя проявишь. У тебя это получается. А в боевой части неизвестно, как будет. Можешь попасть к белым медведям на Севера. Там дедовщина похуже, чем у нас.
    ― Так-то оно так, но лучше бы меня так далеко не отправлять.  А заменой вам может быть  Герасимов. Очень он  старается.
    ― Знаю я  его. Серьезный парень. 
    ― Герасимов хочет принимать новобранцев, делать из них курсантов, потом сержантов, отправлять в боевые части. Ему это интересно.  А тебе? 
    ― Меньше, чем ему. Какой я ракетчик, механик по механическому оборудованию, если за всю службу не увижу настоящую ракету. 
    ― Ну, смотри. Как бы не пожалел потом. боевая часть ― не мёд. Там  другая служба.
     ― Пусть что будет, то будет.
     ― Кто сам захотел, тот не плачет, ― закончил разговор Захарящев. 
    ― А насчет замены я еще подумаю с командиром взвода.
    После этого разговора у меня остался осадок. Как бы замкомвзвода из-за моего отказа  не переменил своего доброго отношения ко мне, и не надумал с командиром меня отправить куда-нибудь подальше: за Урал. Я там был в Красноярске, Новосибирске, Ужуре. Там тайга и тайга. Нечего посмотреть.
Когда наступил день отправки, прояснилось, что Захарящев  не стал наказывать меня и мстить за отказ остаться в учебке. Он записал  меня в команду, которая отправлялась  в западную часть СССР. Это то, что нужно. После этого я зауважал ленинградца еще больше. Вот что значит незлопамятная интеллигентность. 
     А дальше был поезд «Москва – Рига», боевая часть недалеко от столицы Латвии в сосновом лесу.

 

Глава 3.  
В БОЕВОЙ РАКЕТНОЙ ЧАСТИ


    На следующее утро  из казармы РГ я пошел  в свое подразделение проводить физическую зарядку. Занятия мог бы  вести и  младший сержант Геннадий Гущин, но  я решил делать  сам,  как это было  в учебке, чтобы видеть уровень дисциплины и физической подготовки подчиненных.  Воины  моего призыва и годки поднялись и пошли строиться  перед зданием, а «черпаки» Волохов и Остроух все лежали на койках, дед Головко ― дембель и вовсе закрылся одеялом. Я снова скомандовал: 
    ― Подъем! 
    Никакой реакции. Тогда я громко сказал: 
     ― Кто не выйдет на зарядку, тот получит выговор. 
    ― Успокойся сержант. Мы у Рыбакова не выходим. Занимайся молодыми,― слышу голос ефрейтора  Волохова. 
    ― Повторяю, ставки повышаются: кто не выйдет, получит наряд вне очереди,― твердо заявил я.    Смотрю: Субин поднимается, а Волохов и Остроух ― нет. А дембель  и вовсе спящий. Так трое и  остались в постелях . «Ослушники» еще не знали, чем это им обернется. 
    ― Больше повторять не буду,― сказал я и ушел проводить занятие с теми, кто готов был к этому. Перед завтраком в солдатской столовой я построил взвод. Встали  в строй и дед, и черпаки. Их ждал сюрприз:
    ― Рядовые Волохов и Остроух выйти из строя! ― скомандовал я.  Те с недоумением выполнили приказ. Твердым командирским голосом я объявил: 
― За нарушение распорядка дня объявляю Волохову и Остроуху выговор с занесением в личное дело. Если это повторится, то следующее наказание ― два наряда вне очереди.
    ― Не борзей, сержант, капитану скажу,― произнес недовольным голосом Волохов. 
    ― Я сам доложу ему. 
    После завтрака пришел в подразделение командир Момот,  и я сообщил ему о нарушениях и выговоре виновным. 
    ― В принципе, правильно делаешь, ―  прокомментировал капитан,  но могут быть последствия.  Хорошо, что сейчас не учения, а регламентные работы. А то эти могут подставить тебя. Боевая часть ― не учебка. Не так круто бери, сержант. У нас ракетные войска. От каждого зависит боевая работа. Обиженный  солдат неизвестно, что сделает. 
    ― Я требую только то, что положено по уставу. 
    ―  Устав не всё предусматривает. Как бы чего не вышло.
    Из слов Момота я понял, почему он не жесткий командир. Боится, чтобы кто-то в отместку беду не сотворил. Отсюда нерешительность... Я задумался над этим. На самом деле ―  передо мной  ведь не курсанты на учебных тренажерах. У них  реальная техника с ядерной боеголовкой, которой можно снести какой-нибудь крупный город вероятного противника.
    Из предупреждения капитана   я все-таки сделал выводы. Надо менять тактику общения с подчиненными.  Решил провести занятия по строевой подготовке. В учебке мне не раз доводилось делать это. Заметил, что   мои бойцы строевым шагом ходят гораздо хуже, чем мы курсанты, а упражнения с оружием вовсе неудовлетворительно: несинхронно, путаются, поэтому я стал показывать, как в замедленном кино, что и как делается. Эти движения у меня были доведены до автоматизма. И почти через полвека строевой шаг и повороты такие, будто только вчера был на занятиях на плацу. Когда занятия закончились, я скомандовал: 
    ― Рядовые Волохов, Остроух, Субин, Любчич, Курика выйти из строя.  Бойцы в недоумении выполнили команду.
    ―  За старание на занятиях по строевой подготовке объявляю благодарность с занесением в личное дело.
    ―  Служим Советскому Союзу!
    ― Если так будете заниматься и дальше ― то первые кандидаты на поездку в Бауску или Елгаву. Встать в строй! 
    ― Есть.
    Вижу: такого поворота мои подчиненные не ожидали. Вчера был выговор, сегодня  ― благодарность.  То ли злиться на замкомвзвода, то ли радоваться. Ситуация ставит их в раскорячку. 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ «ДВОЙНИКА» 

 

    В один из дней появился в подразделении из гауптвахты Рыбаков.  Он отметился в штабе и потом пошел в ОУР, место постоянной службы. Тут выяснилось, что ни у начальника штаба дивизиона, ни  у капитана Момота  нет решения, что делать с нами «двойниками» на одной должности. У Момота  появилось половинчатое мнение.
    ― Сержант Сафиканов, ситуация сложная,― начал он со мной разговор.
― Старший сержант Рыбаков увольняется осенью, через пять  месяцев. Чтобы не портить ему службу перед  дембелем, предлагаю вам временно стать командиром отделения вместо Гущина, которого тоже временно понизим. Он согласится. 
    ― То есть, стать мне подчиненным нарушителя дисциплины Рыбакова?― спросил я.   
    ― Нарушение у него случайное. Он неплохой замкомвзвода. Когда дембельнется,  вы будете полноправным моим заместителем.
    ― Товарищ капитан, я обещал взводу, что к осени сделаем  ОУР отличным подразделением. С Рыбаковым это не получится. Он расхолаживает подразделение.
    ― ОУР никогда не был отличным. Потерпи полгода и потом выполнишь обещание. А сейчас соглашайся.
    ― Товарищ капитан, вы же сами в первый же день сказали, что даете мне испытательный срок. Я его выдержал?
    ― Ну,  да. Мне нравится, как вы начинаете службу.
    ― Тогда в чем дело?
    ― А куда Рыбакова дену?
    ― Не знаю. Но служить под началом Рыбакова не хочу. Переведите меня в другую часть  по специальности на должность, которая мне полагается.
    ― Это не в моих полномочиях. Но я могу вам приказать.
    ― Приказывайте.  Я исполню. Только больше об отличном подразделении ОУР больше говорить не будем
    ― Почему?  
    ― За себя я ручаюсь, а за Рыбакова ― нет. 
    Капитан задумался. Похоже, он засомневался, что нужно продавливать первое решение. Потом вдруг спросил:
    ― Считаешь, что ОУР может быть отличным? Сам-то в это веришь?
    ― Если бы не верил, не обещал. 
    ― Ну-ну, за восемь лет существования дивизиона ОУР ни разу не был отличным. Клеймо у нас ― разгильдяи. Я тоже хотел выйти в   лучшие,  да не получалось. А тут сержант берется, без году неделя служит. Самонадеянность какая-то. 
    ― Уверенность, товарищ капитан. ―  уточнил я.
    ― Я знаю, как это сделать. Надо, чтобы подчиненные поверили, что они могут. Еще Юлий Цезарь говорил: «Римляне победили, когда поверили, что победят». А тут снова Рыбаков. 
    ― Ладно, сержант, за Цезаря спасибо.  Но не с него, а с тебя будет спрос. Я  поговорю с начальником штаба  Ступаковым. Может, он придумает Рыбакову какую-то должность до дембеля.  Иди, Сафиканов, занимайся своими делами. 
     ... На следующий день на построении капитан  Момот объявил, что старший сержант Рыбаков переводится на такую же должность ― заместителем командира хозяйственного взвода под начало майора Ясинского. Самая дембельская служба. Для моих подчиненных это было как гром средь ясного неба. И они с опаской стали смотреть в мою сторону. Понимали, что начинается другая жизнь. «Невременный» оказался я для них.

 

РЕГЛАМЕНТНЫЕ РАБОТЫ 


    Какие у меня бойцы на физзарядке и плацу, я увидел. Теперь предстояло познакомиться, что  за специалисты они по механическому оборудованию.  Это можно сделать в гаражах, где стояла наша  техника. Под  началом капитана Момота строем прошли по главной улице военного городка, ведущей к КПП, потом свернули  налево, и среди сосен показалось высокое здание с большими воротами. Когда их открыли, то я увидел «вживую» два установщика ракет, подъемный кран  и другие машины. Все это предназначалось  для  установки и снятия ракет с боевого дежурства. Техника в натуральную величину представилась мне огромной.  Командир взвода  поставил перед нами задачу: 
    ― Провести регламентные работы, чтобы все блестело. Приду, проверю.
С   этими словами капитан удалился в сторону штаба дивизиона.  А я-то думал, что капитан проведет со мной экскурсию по технике. Но ничего подобного. Значит, сам должен разобраться,  что к чему. Одно дело теоретические знания по чертежам и схемам, а другое  реальная техника и работа. Мне пришлось облазить установщик  снизу доверху. Попутно вспоминал уроки майора Палия из учебки, что как называется и для чего предназначено.   
    Когда закончил осмотр техники, наряду с подчиненными  стал наводить ветошью блеск, смоченной уайт-спиритом. Рядовой Остроух занимался кузовом МАЗ-529 и ходовой частью, а я  ―  платформой установщика, а потом забрался под потолок, чтобы провести техобслуживание подъемной части.  Я не только работал, реально засучив рукава, но  и наблюдал, как  по соседству трудились подчиненные, какое качество. Когда  запланированные регламенты были  сделаны, пришел наш командир взвода. Я построил личный состав и доложил о выполненной  работе. А потом скомандовал:
    ―  Рядовые Субин, Волохов, Курика выйти из строя!   Они вышли опять-таки в недоумении.
     ― За  качественное выполненные  регламентные работы объявляю благодарность с занесением в личное дело.   В ответ:
     ― Служим Советскому Союзу! 
    Эта сцена подведения итогов на этот раз больше всего удивила капитана.  На обратном пути из гаража в столовую он спросил:
    ― За что благодарности? Обычные  регламентные работы, ничего особенного.
    ― Пусть знают, что  их старание замечают,  лень ― тоже. У нас с  братом был тренер по легкой атлетике Николай Григорьевич Асыка. Он после каждой тренировки не забывал похвалить тех, кто хорошо занимался,  поднимал  нам настроение. Наверное, поэтому мы занятий почти не пропускали  и  даже стали чемпионами республики.
    ―  И что, теперь у нас будешь благодарности по каждому поводу объявлять?
    ― Почему  бы и нет? У кого  наберется больше поощрений, можно отправлять в город в увольнение. Техника-то у нас есть. Так людям интереснее. А то в лесу,  да в лесу... 
    ― Сержант,  это же девальвация поощрений. 
    ― Не будет девальвации. Я смотрел   личные дела, и там почти ни  у кого нет благодарностей. Похвала и кошке приятна, ― говорила  моя бабушка. 
    ― Теперь, что по бабушкиным пословицам служить будем? 
    Не желая сильно раздражать капитана, я пожал плечами.
    ― Бери пример со старшего сержанта роты охраны Гольцова.
     ― А я у него и учусь. Он как раз наказывает и поощряет бойцов.
    Капитан  не очень-то одобрял мою инициативу с поощрениями, но, тем не менее, вечером я  записал в личные дела своих бойцов выговоры и благодарности.  На вечернюю поверку я пришел с бумагами и показал личному составу все, что написано на них.  Все ходы записаны. Благодарности и выговоры  я объявил для того, чтобы показать:  как  замкомвзвода ― объективный: вижу и хорошее,  и плохое. Ни на кого зла не держу, даже  на Волохова. И все случаи записываю. Каждому потом воздастся.  

 

ПРИГОВОР: ВОЕНКОРОМ БЫТЬ ОБЯЗАН 


    Моя запись в автобиографии о том, что учился в школе рабочих корреспондентов газеты «Ленинский путь»  города Салавата  стала для меня приговором. Замполит Васеев  и секретарь партбюро Артемьев считали, что я обязан быть военкором газеты «За Родину» Прибалтийского военного округа. А я и не противился этому, так как однажды прочитал у Александра Суворова, что слово ― полководец  человеческой силы. Добавлю: особенно в среде военных.  Кто  пишет и печатается в газетах ―  всегда на виду. В этом я убедился, когда в окружной газете появилась моя первая заметка «Высокая оценка», тем более на 1-й полосе. Я чувствовал себя именинником.  Майор Васеев,  замполит дивизиона сказал: 
    ― Молодец, это первая заметка из нашего дивизиона за время моей службы. Давай пиши ещё. 
    ― Наша ракетная часть секретная. Что писать?― спросил я.
    ― Пиши о том, где нет секретов: самодеятельность, дисциплина, соревнование. Если что, подскажем темы. 
    Раз сам замполит просит, значит, надо писать. Сначала у меня были коротенькие заметки, потом уже печатались и корреспонденции «Наш злейший враг» о пьянстве, «Старослужащие ― опора командира» и другие. 
    Те бойцы, о ком были мои заметки, начинали   относиться  ко мне лучше прежнего. Они вырезали заметки и статьи  и отправляли своим родителям,  девушкам для подтверждения, что они не хуже других, достойно отдают свой долг Родине.  
    Потом я догадался написать не только в окружную газету, а  в заводскую, где до армии работал рядовой Ребяткин.  Ему родственники прислали вырезку из той газеты. Рядовой этому очень обрадовался.   Со временем я стал понимать, что неплохо бы сопровождать заметки фотографиями. Еще в школе мама купила нам, трем сыновьям,  фотоаппарат «ФЭД», по тем временам очень хороший. Мы с братьями занимались фотографией.  
    У нас в дивизионе был фотограф из моего призыва по фамилии Майук-Егоров. Я попросил его делать фотографии к моим материалам. Он охотно согласился. После того, как он увидел свои работы в окружной газете « За Родину», стал поговаривать, что, если, публикаций наберется много, то можно будет поступать на факультет журналистики   Московского  государственного университета. Вот это замах! Мне это показалось чересчур  смелой мечтой. Но, тем не менее,  моя мысль заработала в интересном новом направлении. После армии куда-то нужно поступать учиться.  Само собой возникли вопросы: а что, если учиться на  профессионального  военного корреспондента? Не последовать ли примеру старшего сержанта Крысова, который  прямо из армии собрался поступать в училище КГБ.  Желание стать чекистом у меня было в классе седьмом    после чтения книги  «Щит и меч» Вадима Кожевникова.  Года два я маялся этим,  но мне потом захотелось стать сценаристом кино. Подумал-подумал и пришел к выводу, что к профессии сценариста можно прийти через журналистику. Почему бы мне из армии не поступать во  Львовское военно-политическое училище  на отделение военной журналистики?
    Свои заметки и корреспонденции я собирал в папку и хранил , как зеницу ока, чувствуя, что от них зависит моя судьба.  Служба и даже дружба с Майук-Егоровым была для меня судьбоносной. Мы сами, того не ведая, натолкнули друг друга на выбор профессии ― журналистики. Но путь к этому был непростым, извилистым.   

 

ПРОВЕРКА БОЕГОТОВНОСТИ


     Капитан Момот все еще  переживал, чтобы  я своей жесткой линией по отношению к дедам, как бы  не испортил вконец отношения с ними.  Первоначальный натиск на старослужащих я ослабил, но где гарантия, что никто не затаил на меня обиду и не попытается меня подставить?
    Наступило время снятия ракет с боевого дежурства для регламентных работ. Мне впервые предстояло руководить работами, подавать команды. Еще в гараже я тренировал отделение на выезд из помещения и заезд. Кроме того, отрабатывали по мере возможности все основные операции при снятии и установке ракет.
    И вот большие регламентные работы.  На точку, где в шахтах стояли ракеты, мы отправились на своей технике. Я сел в кабину машины МАЗ-529  вместе с водителем Волоховым. Когда отъехали от гаражей, он спросил:
    ― На машине  когда-нибудь  ездил? 
    ― Не пробовал,―  ответил я. 
    ― Хочешь сесть за баранку?
     Похоже, что Волохов хотел взять меня  на «понт» (теперь говорят «на слабо»), не испугаюсь ли я сесть за баранку. 
    ―  А почему бы нет, только покажи, как и куда нажимать.
    ―  Смотри и запоминай. 
    Дальше было то, что я категорически не должен был делать ― начал шоферить на такой  махине. Это ведь не «Жигули»  ― длина  установщика более 20 метров. В случае аварии на повороте из-за меня могли сорваться учения, прогремели бы  мы с Волоховым на всю армию, если бы  еще остались в живых.
Волохов остановил машину,  и мы поменялись с ними местами. Я рискнул потому, что никак не хотел выглядеть слабаком. А еще почему-то был уверен, что получится. Сел за баранку  и на той же скорости проехал мимо КПП и остановился при повороте на точку.  Волохов опять сел за руль
     ― Шофер из тебя, сержант,  получится,― сказал покровительственно Волохов.  
    Это была  моя первая в жизни  поездка на машине. Но быть долго под впечатлением такого события не мог, так как уже въезжали на территорию точки и увидели  отцов-командиров.  Вскоре начала  отодвигаться  крыша первой шахты и мы увидели, что там   в стакане острие ракеты. С капитаном Момотом  мы подошли к его краю. Тем временем, Волохов на установщике медленно поехал назад, а я, как и положено, стал показывать, куда рулить, чтобы колеса вышли точно на реперные точки.
    Вот где  вспоминаются уроки майора Палия из учебки, как стихи, повторял я последовательность работ.   Потом  мы  спустились на 1-й первый этаж (самый нижний) шахты и снизу увидели эту громадину-ракету, которую между собой мы иногда называли «карандашом» из-за внешнего сходства. Вскоре дело дошло до снятия головной части ракеты. 
    ― Открыть лючки!― скомандовал  я, находясь на специальном приспособлении, к которому мне надо было прикрепиться страховочным поясом.  Несколько моих бойцов начали работы по отсоединению ГЧ (головной части) от ракеты. Когда это сделали, погрузили её, и передали другому дивизиону, который занимался только этой частью боевой техники. Потом дошло дело до  снятия «карандаша». Не знаю, сколько времени заняло это. Но капитан Момот сказал мне: 
    ― Сержант,  для начала неплохо. В норматив по времени уложились. Команды четкие, работаете слаженно. Давай в том же духе.
    Мне показалось, что снятие с боевого дежурства второй ракеты прошло быстрее, а  третьей и четвертой ― еще  на большей скорости.
     ― Это лучший результат за все годы,― произнес командир взвода.
    Но меня это не очень радовало. Только я один знал, какой ценой мог заплатить за этот результат. Дело в том, что в погоне за скоростью работы я грубо нарушил технику безопасности. Когда приступил к открытию лючков, второпях забыл пристегнуться страховочным ремнем.  Быстро сделав работу, я победно откинулся назад. Но не почувствовал рывка ремня... Да я  же  не закреплен!  Сейчас полечу в шахту на бетонный пол с высоты 20 метров.   Реакция моя была мгновенной. Сработал инстинкт самосохранения. Я с детства  занимался настольным теннисом и волейболом. Только это спасло. Боковым зрением увидел справа металлическую балку приспособления и за доли секунды зацепился правой рукой за нее, как крюком. Оперся и стал подтягиваться. Посмотрел вокруг. Все заняты своей работой. Никто не увидел, что случилось.  Как ни в чем не бывало,  я спустился вниз по лесенке. С той минуты произошедшее  стало моей тайной. На своей шкуре я почувствовал, как можно стать жертвой своей самонадеянности. Не зря говорят, что правила техники безопасности   написаны кровью. Она могла быть дописана и моей кровью…
    На обратном пути после учений я ехал снова с Волоховым. И услышал от него неожиданное:
    ― Четко работаешь, сержант, как будто не в первый раз.  
    ― Я просто мысленно  прокручивал все операции.  
    ― Хорошо прокрутил. Даже Момот не вмешивался в работу,― произнес водитель. 
    Я почувствовал, что Волохов не так враждебен, как прежде. Увидев  меня в деле, наверное, он зауважал.  Да, и я понял, что мои ребята не зря носят значки специалистов  2-го класса.  Надо просить, чтобы на дембель дали им 1-й. 
Через некоторое время из штаба дивизии  сообщили хорошую и плохую новость. Оказывается, наш ОУР установил рекорд  дивизии по снятию с боевого дежурства ракет. Мне дали 2-ой класс специалиста.  Плохая  новость  ―  на  следующие учения пришлют   проверяющего, правильно ли засекли время работы. Уж очень высокие результаты. Ну, и пусть приезжают. Будем работать.  

 

ЖЕНСКИЙ ВОПРОС


    Беседуя с маршалом, на его вопрос, как с девушками, я дал уклончивый ответ. За два года мы их почти не видели, если не считать наших сослуживцев: медсестру из медсанчасти и Вию из штаба. У многих по отношению к женщинам-военнослужащим было предубеждение, поэтому и не думали о каком-то сближении.  Как-то весной я простудился. Наверное, потому, что ходил в солдатскую столовую без шинели, хотя было довольно холодно. Пошел я в медсанчасть, начальником  которого был старший лейтенант Поздеев. Осмотрел он горло, померил температуру.  Она оказалась около 38 градусов  и посоветовал госпитализироваться. Пока шла эта процедура, я заметил, что медсестра Нина, которая записывала результаты осмотра в карточку, была сама не своя, потерянной, хотя раньше светилась.  Моим размещением в двухместной палате занимался мой зам. по комсомолу, фельдшер Мазуренко с Украины.  Я спросил его:
    ― А что Нина такая грустная?
    ― Чему радоваться? Басов с ней шуры-муры, в мае демобилизуется.  Он не обещает взять её с собой в большой город на Волге. 
    ― Ну и что?
    ―Так она же беременная.
    ― Вот так да. Доигрались. 
    ― Что же теперь? 
    ― Кто знает. Только не говори Нине о том, что знаешь её историю. 
    ― Не скажу. Мне стало жаль Нину. 
    Как секретарь комсомольской организации я, конечно, мог поговорить с ней и с Басовым. Но сердцу не прикажешь. Поэтому  подумал, что и для самого Льва ситуация неожиданная. Ему надо поехать домой, подготовить родителей стать дедушкой и бабушкой. В мае Басов демобилизовался. Летом, когда живот у Нины был уже большим, она поехала в город на Волге. И вернулась ни с чем. Да, это было похоже на старшего сержанта запаса. 
    Красавица  Вия была не из той породы, чтобы верить первому встречному сержанту и даже офицеру. Многие понимали, что она из разряда: «Хороша Маша, да не наша».  Еще в госпитале Шауляя я прочел трактат «О любви»  Стендаля и французские новеллы о ярких чувствах между мужчиной и женщиной. Я сделал вывод, что любоваться Вией можно, но любить нельзя. Кончится разбитым сердцем. Она же из другой цивилизации ― прибалтийской, из семьи, которая стала советской только в 1944 году. Словом, на Вию надо было смотреть как на актрису на обложке журнала.
    Развиваться бурным чувствам по отношению к писаной красавице мешала и работа фельдшера Мазуренко. По долгу службы он ходил в столовую проверять качество пищи. Между делом  сыпал что-то в третье блюдо. 
    ― Это средство от простуды,― говорил он,― чтобы личный состав не болел.  А на самом деле это было средство от сильных чувств, чтобы у защитников  страны Советов была только любовь к Родине. В принципе это и хорошо. 
А секретник (специалист секретной службы) Басов чай из общего котла не пил. Он в штабе в кабинете имел кипятильник и делал себе чай. Попался. Многие наши бойцы сочувствовали медсестре. Для некоторых этот случай стал прививкой от легких отношений  к  девушкам, которых нельзя обманывать. Мужчина в погонах и без погон ответственен за ту, с которой идет на сближение, особенно, когда речь идет о последствиях ― рождении  ребенка. 
    10 ноября 1972 года я уволился из армии. И не знаю, чем закончилась история с Ниной. Но запомнил на всю жизнь. А Вия  была временно советской. Она живет теперь в сопредельном государстве. 

 

«НЕСОКРУШИМАЯ» СТЕНА ЗАМПОЛИТА  


    В нашем военном городке никаких архитектурных достопримечательностей не было. В центре  его здание штаба, слева ― двухэтажная казарма из силикатного кирпича. Напротив штаба ― солдатская столовая, рядом ― офицерская.  И вот однажды замполит решил разнообразить картину перед штабом, причем с помощью большой политики. Где-то на предприятиях раздобыл бетонные столбики, плиты и задумал сотворить длинную стену. Вся тяжесть этой затеи, естественно, легла на наши плечи комсомольцев. Мне и моим товарищам пришлось на себе испытать тяжесть замполитовского замысла. Несколько недель мы копали, ставили столбы, потом из плит соорудили то ли стенд, то ли стену. Потом Васеев принес портреты членов политбюро ЦК КПСС, и мы стали крепить их к плитам. Тут было важно не перепутать последовательность размещения руководителей страны. 
     ― Как бы политической ошибки не вышло,― сказал Васеев.
     Мы соорудили огромную стену, хотя  можно бы поменьше, фотографии-то были небольшими. Место размещения стенда как раз напротив штаба, где у нас было общее построение. Я понял: Васеев замыслил,  чтобы наша жизнь проходила под зорким присмотром  членов политбюро.  Мне показалось, что это даже  весело, и однажды капитану Артемьеву я сказал: 
    ― Если вдруг будет ядерная война, то все снесет ударная волна. Только стена майора Васеева останется.
    Эта шутка дошла до замполита, но он не обиделся, наоборот,   высоким начальникам он показывал стену Политбюро и в  шутку говорил, что она переживет ядерную войну. 
    ― Мощное получилось сооружение, ядерный удар выдержит. Только надо, чтобы  члены политбюро не разлетелись . 
     …Через 20 лет всё разлетелось. Нет ни политбюро, ни стены Васеева, ни нашего дивизиона (ликвидирован в 1980 году), ни Латвийской ССР, где в лесу стояла наша часть. Осталась только память и  фотография стены с высоким начальством. 

 

© Михаил Сафиканов
 

Авторизуйтесь, чтобы оставить свой комментарий:

Комментариев:
Яндекс.Метрика