Галина ГРАНОВСКАЯ

                       г. Симферополь

         ЧЕРНАЯ КОШКА

     Вечно её куда-то заносило.

     Одно время пыталась испанский учить. На вопрос, зачем, отвечала: на нём же полмира говорит! Убедительный аргумент, ничего не скажешь. В доме появились словари-самоучители, был куплен плеер и около месяца она не расставалась с наушниками. Даже спать c ними ложилась, вычитала где-то, что прослушанное перед сном закладывается прямо в подсознание. Может быть и закладывается. Но так же легко оттуда и исчезает, как всё, что не используется. Он пытался втолковать ей, что общаться на испанском ей будет не с кем, редкий язык, его даже в школе не учат, и поездка в Испанию, не говоря уж о Мексике, путеводитель по которой она тоже купила, им ни с какой стороны не светит. Но она ничего и слышать не желала. Ладно, подумал он тогда, пусть чуток потешится. Хотя его, конечно, раздражало то, что она бродила по дому с этими затычками в ушах и часто его просто не слышала. И то, что вставать стала поздно, тоже как-то не радовало. Он уже с пробежки вернётся, душ примет, а Каролина все спит. Иной раз он даже завтракал в одиночестве, обходясь чаем и бутербродами. Но терпел, знал — скоро ей это надоест. Что и произошло. Плеер с прикроватной тумбочки исчез, как исчезли бодрые приветствия на испанском и самоучители с яркими обложками. На какое-то время вернулся нормальный быт, снова готовились борщи и котлеты, даже рубашки по торжественным случаям гладились. До того момента, пока она не забрела в местный музей и не увидела выставку вышитых картин. От которых пришла в такой восторг, что тут же решила сотворить что-нибудь подобное сама. Накупила цветных мотков, ещё какой-то дряни и приступила. Но и тут её надолго не хватило. Тряпки с неоконченной вышивкой исчезли с глаз также, как перед тем самоучители, а вот иголки— иголки еще долго беспокоили. Однажды он на одну такую, воткнутую в диванный подлокотник, приземлился и чуть не взвыл от боли.

     То, что она с причудами, ясно было с самого начала. Всё у нее было не так, как у нормальных людей. Познакомились они в магазинчике около его дома, где продавали кое-что для ремонта. Покупателей в таких торговых точках обычно не густо, народ предпочитает отовариваться в супермаркетах, где и дешевле и выбор больше. Если бы ему срочно не понадобился клей, и он бы туда не зашел. Возможно, он был единственным покупателем в тот день, потому она так и старалась изо всех сил, едва не пела, расписывая качества разного клея и кистей. В дурацком красном комбинезоне, с торчащей рожками чёлкой показалась ему похожей на какую-то птичку в клетке. Забавная, решил он, и ещё раз зашёл, а потом и ещё, купить что-то по мелочи. Потом в кафе пригласил. А летом магазинчик закрылся, и она по этому поводу очень переживала. Он как раз собирался в гости к приятелю по спортивному клубу, который жил недалеко от Алушты, ну и решил взять её с собой на море. Из жалости. Это была ошибка. Нормального отдыха не получилось. Каролина девушка городская, в деревню, где улицы и переулки сплошная пересеченная местность, взяла туфли на каблуке. Она всегда их носила, видимо, пытаясь компенсировать то, чего ей природа чуток недодала. В городе это смотрелось нормально, там он и внимания на её каблуки не обращал. Но в деревне, обходя камни, бугры и ямы, она не ходила, а ползла, и, раздраженный её черепашьей скоростью, он слетал на рынок и купил ей спортивные тапки. Она, покивав, да, спасибо, да, удобно, на следующее утро опять влезла в свои копыта-платформы, чем просто вывела его из себя! Но это было мелочью по сравнению с тем, что она не желала въехать в ситуацию в целом. Димон специально отпуск взял на несколько дней к их приезду, разработал целую программу, в которой были и походы в горы, и ночная рыбалка, и катание на катере. Но всё это не понадобилось. От всего этого она заранее делалась несчастной. Ей было интересно только пляжиться, а вечером чтобы в ресторан. На пляж Димка их, конечно, отвозил на своем старом драндулете. А по поводу ресторана очень возмущался. Какой ресторан, ёлы-палы, когда у него мангал на заднем дворе, и жена прекрасно готовит разные там салаты, манты и шашлык! Но нет, Каролине доставляло удовольствие есть не на природе, под пение птиц и цикад, а в полутёмном душном подвальчике за столиком с не очень чистой скатертью. Там она чувствовала себя на своём месте. Когда он на обратном пути высказал всё, что думал по этому поводу, она сильно удивилась. Искренне считала, что чем меньше хозяева видят гостей, тем меньше у них хлопот. Не хотела, видите ли, быть навязчивой. Ёрш, встречаясь с Димкой на очередных сборах, ещё долго испытывал что-то вроде лёгкого стыда за тот свой приезд. Были и другие малоприятные моменты, связанные с Каролиной, о которых лучше и не вспоминать.

     «Ваша проблема в том, что вы с ней на разной волне, — объяснял Федька, когда Ёрш прилетал к нему на очередном выбросе адреналина излить душу. — Вы просто не слышите друг друга».

     Федька работал в конторе, где чинили компьютеры и радиотехнику и изъяснялся на понятном ему языке. Ещё Федька был другом детства, таким, каких потом, по ходу жизни, обычно уже не появляется. Они долго жили в одном доме, ходили в один детский сад, учились в одном классе. Человек с юмором и спокойный, как дремлющий слон. Ёрш же по характеру непоседливый и взрывной, и многие удивлялись их дружбе. Противоположности сходятся, отшучивался Федька. А его мать, тётя Оля, считала, что их сдружила коммунальная квартира. Те, кто из одной коммуналки, почти как братья, поскольку растут в одних условиях. Федька был надёжен как скала и понимал Ерша как никто. Нет, в глаза не заглядывал, не поддакивал, ковыряясь в очередной микросхеме или паяя что-то, вроде бы даже и не слушал, но слышал всё, что нужно, и через какое-то время кратко, одним словом или предложением высказывал своё мнение. Которое не всегда совпадало с мнением приятеля, но это ничего не значило. Всё равно, это была и поддержка и решение вопроса, если такой возникал. Да, так, как понимал Ерша Федька, его не понимали даже собственные родители, не говоря уж о сестре Маришке. И Ёрш думал, что никто и никогда не сможет их с Федькой поссорить.

Но ей — ей и это удалось.

     Каролина невзлюбила Федьку с первой встречи.

     Была середина июня и чей-то день рождения, который праздновали в баре «На углу». Собралось человек десять-двенадцать. Все свои — ребята со старого двора, кое-кто из бывших одноклассников и однокурсников. В этой тесно сбитой компании она одна оказалась новенькой и, конечно, не знала, что выряжаться у них не принято. Пусть хоть день рождения, пусть хоть новый год. Она не знала, а он забыл предупредить. Поскольку к бару с работы подскочил, а она из дому ехала. Вот и получилось, что все пришли кто в чем, главным образом, в шортах и шлёпанцах, ведь лето и жара, а она заявилась, как на бал. Тёмные волосы подняла на макушку хвостом, туфли на шпильке да ещё и чёрный бархатный костюм натянула. Надо сказать, чёрное ей идёт. И слегка опоздавший, тоже ведь после работы, Федька, подойдя к сдвинутым столикам и увидев её в этом прикиде с боевым раскрасом, естественно, прибалдел от неожиданности. Какое-то время пялился на неё, а потом спросил, что за чёрная кошка к ним пожаловала. Кто-то из парней заржал, кто-то из девчонок захихикал. В тот момент Федька еще не знал, что эта «чёрная кошка» — та самая девушка, на которой Ёрш решил жениться. А Каролина не знала Федьки, который только с виду большой, а на самом деле и мухи обидит. Ёрш не успел их познакомить, он в тот момент как раз с заказом разбирался, кто чего пить и есть будет. Такое вот совпадение мелких деталей. Но ясно же было, что Федька пошутил. Чёрной кошкой обозвали, подумаешь! У них у всех прозвища имелись, у многих посочнее и покрепче. Посмеялись и забыли. Но Каролина не забыла. Она серьёзно обиделась, хотя виду не подала. Он об этой, не стоящей выеденного яйца, мелочи только тогда узнал, когда она вдруг не пожелала, чтобы Федька на их свадьбе свидетелем был. Предлагала на эту роль Вовку Лобанова. Ёрш опешил, с чего это вдруг? Она ответила, что рядом с Вовкой он будет лучше смотреться. «Да плевать мне, как я буду смотреться, — возмутился Ёрш, — свидетелем будет Федька!» Тут-то она и припомнила, что Федька её чёрной кошкой обозвал. И сделал это с намёком! Какой-такой намёк, это шутка была, пытался объяснить Ёрш. Но Каролина так не считала, ей казалось, что Федька с самого начала был настроен против неё и не хотел, чтобы его лучший друг на ней женился. Ну и фантазии! «Ты должен немного и со мной считаться, — выдвинула, в конце концов, свой последний и самый действенный, с её точки зрения, довод. — Какой-то Федька тебе дороже меня». Лучше бы она этого не говорила. «Что значит, какой-то? — взъярился он. — Федька это Федька, и он будет свидетелем на моей свадьбе или свадьбы не будет!»

     И ушёл, хлопнув дверью. Естественно, прямым ходом к Федьке, купив по пути пива, за которым они и обсудили женское скудоумие и последний футбольный матч.

     Но свидетелем на свадьбе, как ни удивительно, был Вовка. Не потому что Ёрш пошел у Каролины на поводу — ещё чего не хватало! Просто у Федьки внезапно, буквально в последний момент, нарисовалась какая-то важная, неотложная командировка. Cвязанная с очень крупным заказом и очень большими деньгами. Как не мог Ёрш перенести дату свадьбы, так и Федька не мог подвести свою фирму, которая потеряла бы большие бабки. Отбыл, тысячу раз извинившись. Его отъезд и разрядил обстановку.

     Но Федька не уехал навсегда и, естественно, не мог не зайти позже. Раз зашёл, другой, третий. Каролина своей неприязни не показывала, ставила на стол чай-кофе, хотя и без фирменной улыбки, которой она обычно встречала гостей. Посидев пару минут для приличия, ссылалась на какое-нибудь дело и уходила. Неинтересно ей было с ними. Федька же думал, что она понятливая. «Ты к ней несправедливо относишься, — говорил. — Она деликатная. Даёт нам возможность пообщаться вдвоём». Ёрш его не разубеждал. И про всякие внутрисемейные трения по поводу Федькиных приходов тоже не сообщал. А то ещё заходить перестанет.

     А они были, эти трения. Она считала, что даже самый лучший друг не может являться в чужой дом когда ему хочеться. И уж тем паче, поздно вечером, когда хозяева ко сну готовятся, или рано утром, когда они ещё спят. Нормальные люди в гостях до полуночи не засиживаются! А это у Федьки было, да. Как-то даже ночевать оставался. Он ростом большой, десяти сантиметров до двухметровой отметки не добрал, но внутренне так и не повзрослел. Когда долго живёшь в коммуналке, разъехавшись, не сразу понимаешь и принимаешь новые правила игры. Федька ещё не проникся, не понял, что отдельная квартира — это отдельная жизнь. И тем более отдельная, если твой друг семьёй обзавёлся. Откуда ему это было знать? Он так и жил со своей матерью всё в той же коммуналке.

     Ещё она без конца трепалась по телефону. То с клиентами, то со своими подружками. Вот у него только Федька был, а у неё подруг — море. Со старой работы, с новой — стаями к ней по выходным бегали. Засядут на кухне и что-то обсуждают, обсуждают... А вечерами она пыталась рассказать ему, что делала днём. Ну, кому интересно, что там происходит в их мебельном салоне, где она начала работать? Он терпеть не мог пустой болтовни, особенно если устал и после работы. Когда это совсем доставало, он её выключал. Мысленно. Или уходил на кухню смотреть спортивный новости по телику. Хотя иногда так и подмывало заорать: да заткнись же ты, наконец! Иногда, правда, он это себе позволял. Но чем дальше, тем реже. Во-первых, она в ответ тут же начинала реветь, чего он не переносил, а во-вторых, это было бесполезно. У неё в голове ничего не откладывалось. И не то, чтобы тупая была, необразованная, нет, дизайнерский факультет закончила. Но из жизненных ситуаций выводов не делала. Не понимала, что он, работая в спортивной школе, за день так ора наслушается и сам наорется, что дома ему лишний раз рот раскрыть трудно. Это даже не физическая усталость была, а какая-то душевная, что ли. Подростки, заполнявшие в течение дня спортивный зал, выпивали из него всю энергию. И требовалась, по крайней мере, пара часов, чтобы восстановиться. В моменты такой усталости хорошо было, усевшись в большое кресло, закрыть глаза и слушать музыку. Это лучше кофе восстанавливало.

     А вот она была совершенно глуха к музыке. К настоящей. То есть, дергаться под «ля-ля-ля» умела, но настоящей музыки не понимала. Речь, конечно, не о каких-то симфониях или ораториях. Классику он и сам не любитель был слушать, сейчас классика для большинства, что латынь для нынешних итальянцев. Больше для тех, кто какое-то музыкальное образование имеет. Он не имел. И потому слушал свою музыку. Когда звучал «Скорпионс» или там«Квинс», его хорошо пробирало. Но больше всего пробирал «Наутилус Помпилиус». Это была не какая-то чужая, пусть и хорошая, но всё же поющая на незнакомом языке рок-группа. Она была настолько своя, насколько только можно быть своей. Когда Бутусов пел «Я хочу быть с тобой», «Скованные одной цепью» или «Шар цвета хаки», у него мурашки по телу бегали. Это было его, это было в нём.

     Я вижу песню вдали, Но я слышу лишь: «Марш, марш левой, Марш, марш правой». Я не видел толпы страшней, Чем толпа цвета хаки... ».

     И вот однажды в один такой, можно сказать, почти святой момент, когда он отдыхал, в комнату является Каролина. Он даже не сразу заметил, что она рядом, она умела возникать тихо, словно бы ниоткуда. И вот она явилась таким вот образом и первым делом, не спросив его, убавила звук. У меня к тебе вопрос, сказала. Ноль внимания на то, что он сидит в креслеи слушает. Расслабился после работы. Чуть-чуть пива, слушает концерт любимой группы. А она к нему с каким-то дурацким вопросом, не понимая, что портит ему минуту отдыха. Своим появлением, своим эгоизмом, своей толстокожестью. Он, конечно, не сдержался, рявкнул и она, естественно, убралась. Да толку-то — настроение испорчено, рассеялось настроение, его уже не вернуть.

     Но он бы и дальше терпел эти мелочи, если бы она в тот чертов пансионат не поехала. Одна её подруга, Катерина, на телевидении подвизалась, и там им кое-что иногда перепадало. В тот раз предложили горящие путёвки с большими скидками. Ясно, не летом. Дело было в начале октября. Это было ему не по душе, но он сказал, ладно, поезжай. Прошло десять дней, Каролина должна была в воскресенье утром вернуться, а вместо этого — звонок. Так и так, Катя от купания в холодном море подхватила бронхити температурит. Поэтому они остаются в пансионате еще на ночь, им разрешили. «Ты, что, доктор? «Скорую» вызовите». «Катя не хочет. Боится, что заберут в какую-нибудь деревенскую больницу. Завтра утром я её домой отвезу, там «скорую» и вызовем. И ещё, если Катю в больницу не заберут, я задержусь, поесть ей приготовлю». Он вспылил, у этой Кати, что, родственников нет? «Ты же прекрасно знаешь, — с упреком произнесла Каролина, — что одна живёт». Но откуда ему знать? И зачем? В нём всё так и закипело. О какой-то Кате она печётся, а о нём не думает. Он десять дней один и почти всухомятку! К её приезду, между прочим, закупил продукты и даже полы вымыл. А она, здрастье, я задержусь...

     И потом, подозрительно всё это было и он ей не поверил. Он как раз на даче был, когда она позвонила. Они с отцом дачу на зиму закрывали, убирали, прятали всё, что можно. Делом был там занят, пока она отдыхала. Нет, не в этой Кате дело. Дело там, явно в другом! Дамы загуляли, вот в чём дело, думал он, почти злобно толкая перед собой ногою большую железную бочку в направлении сарая.

     — Брось ты её! — крикнул с веранды отец, запирая дверь.

     — Ага, оставишь во дворе, в следующий раз явишься и не найдешь, — огрызнулся он.

    Ближе к осени, когда большинство дачников разъезжалось, со дворов начинали тащить всё, что плохо лежит. Ни охрана, которой платили, ни соседи, которые круглогодично жили за городом, ни их собаки положения не спасали. Надо было прятать всё, закрывать, забивать гвоздями. Дача не только радость, но и хлопоты. А вот у неё голова по поводу дачных работ не болела. Родители что-то там выращивали, он ремонт кое-какой делал, а она по участку походит туда-сюда, в гамаке поваляется и домой. Ну, траву еще могла подёргать на грядках, да цветочки у крыльца посадила, — кому они нужны! — но чтобы по-настоящему поработать, этого не было. Вообще не любила туда ездить. Выросла в городе и дачи у них никогда не было.

     И вот, значит, едут они с отцом, он и подумал, а что если в пансионат этот заехать? Посмотреть, что за бронхит там завелся? Отец не в восторге был, надо было большой крюк сделать, но он уговорил, поехали.

    А в пансионате ни жены, ни подруги. Вот тебе и температура! Зря только ехали, упрекнул отец, она уже дома. Ёрш кивнул, зная почти наверняка, что это не так. Дурное предчувствие не обмануло, дома её не оказалось. Когда она, наконец, часов в десять вечера ему позвонила, он некоторое время смотрел на высветившийся номер, а потом взял да и отключил телефон. Понял, что ни дня с ней больше не проживет. Сказал себе, всё, кончилось моё терпение! Прошёл в спальню, вытащил из комода один ящик, вытряс из него её шмотки, потом второй... Из шкафа её барахло повытаскивал. И всю эту кучу набил как попало в мешки для мусора и выволок в прихожую. Когда она на следующий день пришла, долго ничего не могла понять, только хлопала удивленно своими глазищами. А потом вдруг подняла к нему лицо, посмотрела так, словно первый раз увидела, повернулась и вышла. Он-то готовился к грандиозному скандалу, слезам и крикам. Фразы ядовитые подбирал. Но она, впервые за два года совместной жизни, ни слова не проронила.

    Больше он её не видел. За вещами приходили подружки. Не сразу, где-то через месяц. Разумеется, он их отдал. Даже из ванной велел всё забрать, чтобы значит и духу её нигде не было. Зачем ему эти флакончики с духами и баночки с кремами? И вот, одна из этих подружек — Валя? Аля? — уже на пороге вдруг обернулась и произнесла треснувшим на середине слова голосом: а Катя умерла. Он сразу и не понял, о какой Кате речь. Оказалось, о той самой, с бронхитом. Каролина такой молодец, гневно добавила вторая, сверля его враждебным взглядом, всё время рядом с нею была!

    Вот, значит, как. А он-то думал и гадал, где же она теперь живёт? То, что к матери в Харьков не вернулась, он это точно знал. Нет, он сам, конечно, не звонил туда, это Федька выяснил. Нет, в самом деле, дура. Не могла, что ли, всё нормально объяснить? Он, что, не понял бы? То трещала без конца, остановить никакой возможности не было, а когда надо было толком объяснить, ушла и слова не сказала. Он пытался ей звонить. Но она номер сменила. А это уже, извините, вызов! Раз так, решил он, нечего с разводом тянуть. Их развели, конечно. По обоюдному согласию. В ноябре поженились, в ноябре и развелись. Ровно через два года. И вот уже десять с половиной месяцев как он снова свободный человек. И даже с девушками встречается. Правда, никого в свою нору не водит. Ещё чего! У девушек на одну ночь всегда есть место для встречи. Всего два года прожили вместе в его квартирке, которая, пока жили вдвоём, казалась такой тесной, а сейчас кажется такой пустой. Такой пустой и неуютной, что он старается там находиться как можно меньше...

    — Эй, парень, к тебе обращаюсь! — Усатый бармен тряс его за плечо. — Закрываемся. Давай поднимайся. Пора! Что значит, налить ещё? Ты и так уже вылакал не меньше бутылки! Домой не доползешь. Колька, бери его и на улицу, пока там такси стоит. Деньги есть на такси? Давай, езжай, закрываемся мы, говорю. Напьются, а тут голову ломай, куда их девать!

    А как было не выпить? Утром примчалась сестра, Маришка, специально встала пораньше, чтобы лично сообщить ему сногсшибательную новость и на рожу его посмотреть. «Слышал? — крикнула с порога, не поздоровавшись. — Твоя дура снова выходит замуж!» Она редко называла Каролину по имени, считала его выпендрёжным.

     «И кому, интересно, — онстарался чтобы голос его звучал как можно ироничнее,хотя внутри всё так и ухнуло вниз, — она вдруг понадобилась?»

     «Как кому? — не менее иронично отозвалась сестра. — Федьке! Дружок твой трезвонит на каждом углу, что влюбился в неё с первого взгляда!»

ГЛАМУР НАШЕЙ ЖИЗНИ

     Будь Кира мужчиной, её лицо с выдающимся вперед, резко очерченным подбородком было бы даже красивым, но в сочетании с короткой шеей и пухлой женской фигурой, производило какой-то почти комический эффект. Как ей казалось, именно из-за этого несоответствия и личная жизнь у неё не складывалась, хотя у них в НИИ, где она работала чертежницей, неженатых мужчин — как собак нерезаных. Но в ее сторону, кроме старого Сан Саныча, из которого давно труха сыпалась, ни один не глядел. «Не падай духом! Макияж поярче, блузку с вырезом поглубже, — наставляла соседка Нина. — И потом, у тебя всегда такой вид, будто ты лимон только что съела — улыбайся, улыбайся чаще, угрюмая ты моя!» А как не быть угрюмой, когда давно не двадцать, и даже не тридцать пять! К сороковнику дело, а она всё еще девственница. К гинекологу стыдно ходить. Все это было неправильно как-то, оттого и ввергало в постоянный стресс, который она заедала шоколадными конфетами. Забыть о мрачной действительности помогали лишь сентиментальные женские романы, да кино. С тех пор как появилась возможность смотреть фильмы дома, Кира все свободное время проводила у экрана. В пятницу после работы обязательно посещала супермаркет. Купив продукты, с полчаса топталась у киоска на выходе, где можно было брать фильмы напрокат. Кое-что теперь можно было скачать и из интернета, но в киоске выбор фильмов был куда больше. Вечером делала себе ванну с травами. После которой, замотав голову махровым полотенцем и наложив на лицо маску из морских водорослей, в розовом махровом халате, какой обычно одевали после ванны героини гламурных голливудских фильмов, заваривала себе огромную чашку зеленого чая. Клала на маленький столик пакет с чипсами, ставила вазу с халвой и конфетами и устраивалась поудобнее перед телевизором. Лишь острейшая необходимость могла выгнать ее в выходные на улицу. Так проходила осень, зима и весна.

     Летом расслабиться не получалось. Однокомнатная квартирка Киры выходила окнами на юг и, к тому же, располагалась на пятом этаже. Кто жил под плоской крышей хрущевки-пятиэтажки, тот знает, какая это мука. Тут уж даже самые захватывающие фильмы не спасали. Придя с работы, она становилась под прохладный душ и прокручивала в голове варианты приобретения кондиционера. Лучше японского — такого, как у них на работе. Какие наверняка были в домах и офисах ее любимых героинь. Но пока не был выплачен кредит за «однушку», о кондиционере приходилось только мечтать. И как манны небесной, ждать очередного отпуска, который Кира всегда проводила в деревне.

     Отпуск планировался с той же тщательностью, с какой она делала на работе чертежи. К отпуску Кира готовилась за месяц, а то и за два. Заранее составляла список дел, чтобы в последний день перед отъездом ничего не упустить. И ещё один был список — список фильмов, которые следовало взять с собой в деревню.

   Дня за два дня до отпуска начинала укладывать чемодан. Свои вещи и заранее купленные подарки. Бабке — ситцевый халат, домашние тапочки и полотенце. Деду — блок папирос. Тузику — собачьего корма, пакет весом в три кило, больше ей не утащить. Тщательно упаковывался видик. В утро отъезда совершался ещё один, последний, набег на супермаркет, где помимо покупки продуктов в дорогу, отбиралось десятка два фильмов. Мелодрама, романтическая комедия, детектив — для себя, любимой. Для бабки — сериалы «про деревенску жисть», деду — несколько фильмов про войну. После чего можно было со спокойной совестью нести ключ Варе Ивановне с третьего этажа, такой же одинокой и такой же, как и Кира, аккуратной. На неё можно было положиться, за много лет в квартире не погиб ни единый цветок.

     Через день Кира уже лежала на песке у речки, за стариковым огородом. Загорала, купалась, читала детективы. Готовила изредка, когда надоедали бабкины щи да каши. А вечером …

    Дед смотрел своё кино во время дневного отдыха на лежанке, бабка ближе к сумеркам, управившись по хозяйству, а Кире доставался поздний вечер и кусок ночи, когда старики уже спали и никто не мешал ей примерять на себя роль героини очередного фильма. Никто не мешал Кире быть красивой, умной и, в конце концов, счастливой. Ни густо храпящий за стеной дед не мешал, ни подхрапывающая тоненько бабка. Не мешал также двойной подбородок и толстые ноги. Впрочем, она давно уже не видела ничего этого — ни лица своего, ни зада. Потому что даже когда утром чистила зубы, то мысленно перебирала эпизоды не своей, а экранной жизни.

    С Петровной она случайно познакомилась. На городском рынке. Давным-давно, в те времена, когда ту еще нельзя было назвать полноценной бабкой. С тех самых пор и ездила к ней в гости в Видяево. Видяево умирающая деревенька на берегу реки. Лес, ягоды, грибы — всего в избытке. А собирать некому. Вот и Кира не ходит в лес ни по грибы, ни по ягоды. Она, живя в деревне, вообще нигде, ну, кроме как на речке, не бывает. Несколько лет к деду с бабкой захаживал Вовка-тракторист, вроде по-соседски, на танцы звал. Только чего такого интересного Кира не видела на этих деревенских танцульках? Да и зачем ей какой-то Вовка-тракторист, когда есть такие мужчины… такие парни, — ну, хотя бы фильм «Скалолаз» взять. Вовка отстал. Через год на медсестре женился, и в соседнюю деревню к ней переехал. Там больница есть. А в Видяево что? Петровна отчитывала Киру по этому поводу, считала, что та упустила последний шанс выйти замуж.

Когда истекал срок отпуска, Кира собирала вещи и выходила на кухню, где уже поджидали ее, сидя на лавке, хозяева. Дед брал чемодан, бабка сетку с домашними пирогами и сушеными ягодами и грибами, и все трое отправлялись к магазину, у которого раз в два дня останавливался рейсовый автобус. «Ты вот что, — подавала, напоследок, голос бабка, — в следующий раз привези то кино, что зимой у нас показывали по телику. Я там не все серии успела посмотреть. Ну, про то, как землю у стариков отняла невестка, а они переживали очень. Три дочки у них было и два сына, значит…» «А мне не забудь про маршала Жукова», — напоминал дед. Кира отвечала, что она его уже привозила. «Еще хочу посмотреть, — сурово чеканил дед. — По мне тот фильм лучше водки. Эх, какая жисть была! Какие люди! Как воевали, как работали!»

      В очередную субботу возвращаясь с рынка с полными сумками и мокрой спиной, Кира думала о том, что этим летом жара начала свое наступление раньше обычного. Конец июня, а солнце палит как в августе. И до отпуска почти месяц. На площадке перед последним маршем, она приостановилась передохнуть. Подняв голову, увидела вдруг, что дверца люка, ведущая на крышу, открыта. И кому это понадобилось лезть на крышу в субботу? C какой стати? Она бы не удивилась, случись это осенью, или после дождя. Вполне могло случиться, что у кого-то потекла крыша. Но летом, в такую жару? Может быть, балуются дети? С них станется, куда только не лезут на каникулах от безделья. Но где они взяли ключ, чтобы открыть замок? Любопытство пересилило и, оставив сумки в прихожей, Кира снова вышла на площадку. Постояв у своей двери, она, пыхтя от жары, неуклюже, медленно взобралась по железной лесенке до самого верха и высунула голову наружу. У края крыши, как раз над квартирой Киры, стоял мужчина и смотрел с пятого этажа вниз. Кира похолодела. Уж не вор ли? Хорошо, что она, несмотря на жару, всегда закрывает балконную дверь, но ведь не все это делают. Какое-то время она молча прикидывала, как лучше поступить. И все это время мужчина смотрел вниз. И что это за прут у него в руках? Точно, балконы изучает, подумала Кира. Высматривает. И её балкон как раз перед ним. Спустится на него, а потом…

     — Эй, — крикнула она, стараясь, чтобы голос звучал как можно сердитее. — Чего это там такого интересного?

   Мужчина вздрогнул и обернулся. Лицо показалось ей знакомым. Кажется, она видела этого мужика, когда ходила в домоуправление. Ну конечно, это же слесарь! Тот самый, что соседям замок новый ставил.

      — Извините, — сконфуженно пробормотала. — Думала, дети балуются, залезли…

Мужчина ничего не ответил, лишь посмотрел на Киру так, словно перед ним не жилец многоквартирного дома, а какое-то привидение. Неудивительно. Торчит её круглая, коротко стриженая голова из люка и орет не своим голосом — то еще зрелище. Она уже готова была дать задний ход, как вдруг вспомнила о своём оборванном навесике.

     — Послушайте, — окликнула мужика снова, — раз вы уже здесь, наверху, не могли бы заодно посмотреть… там над моим балконом навесик, нельзя его поправить? Я заплачу, — добавила поспешно.

     — Какой еще навесик? — недружелюбно пробубнил мужик.

     ⁠— Пластиковый, весной ветром сдернуло. Сдвинулся он и, видно, зацепился за что-то, с балкона никак на место не поставить.

   Мужик помолчал, видимо, соображая, как поступить — послать ее подальше или все-таки посмотреть, в чем там дело. Это у меня в голове что-то сдвинулось, сердясь уже на себя, подумала Кира. Он, наверное, крышу осматривает, делом занят, а она к нему со своей дурацкой просьбой.

      — Ну, — выдал, наконец, мужик хмуро, — и какой балкон?

     — Да вы как раз над ним стоите, — Кира приподнялась повыше. — Навесик, пластиковый… Вы только подвиньте, а я уж снизу его как-нибудь закреплю. Я на крышу не лезу, потому что высоты боюсь, — добавила в своё оправдание.

     На самом деле, она и залезть-то не могла, попробуй-ка, вскарабкайся, когда в тебе девяносто пять кило! Человек с таким весом неуверенным становится, поскольку подвижность теряет. И равновесие тоже теряет легко. Что на крыше совсем уж недопустимо.

    Когда она, кое-как спустившись, вышла на свой балкон, пластик лежал ровно. Вот и славно, вздохнула с облегчением, мимоходом такое важное дело сделано. Взглянув на часы, поспешно включила телевизор, чтобы не пропустить начало нового фильма. Сейчас она забросит продукты в холодильник и… Но с удовольствием растянуться на диване не получилось — в дверь позвонили. Кира приникла к глазку. Ага, ясное дело, мужик не за просто так старался. Ну что ж, дело сделал, придется заплатить. Много не дам, тут же решила, открывая дверь.

     — Ну как? — спросил мужчина. — Удалось закрепить?

     Она, что, молния?

     — Еще не успела.

     — Молоток, гвозди имеются?

     Ей не хотелось впускать этого слесаря в квартиру, но сказать, что как-нибудь сама справится, она не решилась. По его лицу видно было, что он просто горел желанием заработать свою бутылку, и Кира со вздохом пропустила его в прихожую. Ладно, пусть уж закончит начатое, прибьёт этот пластик. Будем надеяться, много времени это не займет. Она вытащила из-под вешалки ящик, в котором хранился кое-какой подручный инструмент, достала банку с гвоздями и молоток.

      Проходя на балкон через комнату, мужик внезапно приостановился у телевизора.

      — Это что сейчас идет?

      — «Прыжок в никуда», — неохотно ответила Кира.

      — Детектив?

      — Триллер.

      — Триллеры смотрите? — взглянул на неё недоверчиво. — Женщинам такое обычно не нравится.

      — Мне нравятся, — рассердилась Кира.

 ⁠     — А моя бывшая терпеть их не могла.

Какое Кире дело до его бывшей? Ох, зря она, зря впустила этого мужика. На экране уже шли титры, и вот-вот появится её любимая актриса, та самая, которая убрала два ребра, чтобы талия казалась тоньше.

     — А можно я тоже немного посмотрю? — не отрывая глаз от экрана, вдруг произнёс неуверенным голосом слесарь.

     Нельзя, очень хотелось ответить Кире. Она только пришла, усталая, замученная, не до гостей ей. Хотелось поскорее переодеться, снять липучее шелковое платье, стянуть давящий бюстгальтер, в котором грудь маялась, как зверь в клетке. Хотелось поскорее влезть в ситцевый халат и увалиться на диван, задрав кверху ноющие ноги. Но как отказать человеку, который тебе доброе дело сделал — пусть и не бесплатно? Всё ещё надеясь, что он сам поймет, что некстати тут, и отправится на балкон дело делать, она промычала что-то невразумительное. Мужик истолковал это по-своему.

     — Так я присяду?

   Превозмогая уже вовсю кипевшее в ней возмущение, Кира нехотя кивнула на кресло перед телевизором. Даже какое-то подобие улыбки из себя вымучила. На всякий случай. Мало ли что, подумалось вдруг, а может, он маньяк какой-нибудь тайный? Который только для прикрытия слесарем работает. Вон, какой здоровый. И сейчас у него молоток в руках! Она огляделась, пытаясь глазами отыскать предмет потяжелее, которым, в случае чего, можно было бы по голове тюкнуть. Исключительно в целях самозащиты. Но ничего такого в поле зрения не попалось. Она беспомощно опустилась на диван и уставилась невидящим взглядом в телевизор. Ну, дура — дура и есть. Случись что, и винить некого, сама напросилась на неприятности!

    — Сильный фильм, — сказал через полтора часа мужик, поднимаясь. — Жизненный. — Огляделся, словно что-то припоминая. — Так зачем я к вам зашёл? — Вспомнив, на балкон потопал.

Только прибить навесик у него не получилось. Оказалось, там проволока нужна.

    — Сегодня у меня еще два вызова, — сказал слесарь, взглянув на часы. — А завтра я обязательно проволоку принесу и все доделаю. Будет в лучшем виде, никакой ветер не сорвет.

   И в самом деле, пришел. Как раз к сериалу. После которого они ещё и футбольный матч посмотрели.

      Через месяц Кира снова ехала в деревню к Петровне. В этот раз не одна.

     — Не выгонят меня? — время от времени задавал один и тот же вопрос Николай.

     — Да они только рады будут! — успокаивала его Кира. — Ты же все им купил, и сериал, и фильм про Жукова.

     Осенью они расписались, по-тихому, без лишнего шума.

© Галина Грановская

Прозаик, переводчик, автор детской и обучающей литературы. Автор нескольких повестей и романов, более полусотни рассказов. Произведения издавались отдельными книгами, печатались в альманахах и периодике. Лауреат нескольких литературных конкурсов. Роман «Черный плащ немецкого господина» вошел в десятку лучших в номинации «крупная проза» Русской Премии-2008. Золотая Медаль Василия Шукшина, 2015 г.