Федор ОШЕВНЕВ
г. Ростов-на-Дону
ШОКОЛАДНЫЙ  СИМВОЛ  ВОЛИ

     Давно дело было... В конце шестидесятых. Я тогда в пятый класс ходил. И очень любил конфеты, особенно шоколадные, с белой начинкой. «Пилот», «Весна», «Озеро Рица». Не скажу, чтобы уж так часто они мне перепадали, а все же почаще, чем старшей на четыре года сестре, Иринке. Сладким обоих больше баловала бабушка Дуся, наш главный воспитатель.
  Заканчивалась вторая четверть, и я жил в предвкушении новогоднего праздника и зимних каникул. Во дворе снежинками на иголках серебрилась уже купленная отцом разлапистая ель. Так хотелось поскорее ее  украсить...
   И вот наконец отец принес из сарая крестовину, чуточку подпилил ствол лесной красавицы и установил ее посреди зала. В комнате вскорости запахло хвоей. Игрушки развешивали мы с сестрой ― разумеется, под контролем бабушки.
  О, эти елочные игрушки моего детства! Пузатые будильники, на которых всегда без пяти двенадцать,  лубочные избушки с заснеженными крышами, фигурки сказочных зверюшек, переливчатые рыбки, грибы-крепыши... А красная звезда из стекляруса на проволоке чудом сохранилась у меня и поныне. Айболит и cтарик Хоттабыч. Светофор и матрешка. Труба, скрипка и барабан: все ручной росписи. Космонавт и ракета. Витые сосульки. Аж три  пендитных кукурузных початка. Гирлянды из флажков. И, конечно, жизнерадостные шары ― всех цветов и размеров: с портретами вождей, с серпом и молотом, с узорами, с отражателем, с серебристой присыпкой, ― неярко блестевшие среди колких мохнатых ветвей. Сегодняшние же пластиковые шарики оптом сработаны на одну колодку и без души. Единственный плюс, да и то сомнительный: не бьются. 
   Под елку мы  установили Снегурочку и Деда Мороза из папье-маше с надрезанным мешком: по малолетству Иринка пыталась найти в нем подарок.
    В заключение священнодействия бабушка принесла еще и конфеты «Пилот» ― двенадцать штук, я их сразу сосчитал, и мы на нитках подвесили лакомство за хвостики фантиков. Потом бабушка предупредила: 
    ― И чтоб ни-ни! Пусть пока покрасуются, а уж после праздника разделите.
   Ничего себе испытание для меня, сладкоежки! Еще и елка рядом с моим диваном: утром глаза открыл ― конфеты с веток дразнятся; спать ложишься ― опять душевное расстройство. Что испытание ― настоящая пытка неокрепшего волею...
   Словом, уже через два дня «не вынесла душа поэта»... Ведь половина конфет моя, так? Какая же разница, когда именно их употребить? Ну, недовисели, подумаешь, это-то мы замаскируем.
   Первой «жертвой» стал «Пилот» с нижней ветки. Подгадав момент, я  вытянул его из фантика и с наслаждением сжевал, а пустую бумажку свернул так, чтобы казалось, будто конфета цела. Лиха беда начало ― в тот же день добрался и до второй, а следующим утром ― до третьей. Ликвидировав полдюжины «Пилотов», временно остановился: оставшиеся-то уже вроде и не мои... 
    Однако я быстро  пришел к мысли,  что  сестра  почти  взрослая и вообще за свою длинную жизнь куда больше меня всяких вкусностей переела, значит, пора восстанавливать справедливость. И без всяких угрызений опустошил пару очередных фантиков. Потом, даже внутренне не оправдываясь, просто «приговорил» две следующие конфеты. Доел бы и последние, с самого верха елки: семь бед ― один ответ. Но тут наступило тридцатое декабря, и на школьном новогоднем празднике мне вручили традиционный подарок.
     Я было хотел подстраховаться, завернуть в пустые фантики конфеты из кулька, но... Это почти все шоколадные повыбирать? Жа-алко...
     Развязка наступила в конце новогоднего ужина ― его нам с Иринкой устраивали в девять вечера, и я на нем сидел, как на елочных иголках. 
   Тогда мы с сестрой навернули по тарелке картофельного пюре с жареной курочкой, закусили сыром и краковской колбасой (она у меня соотносилась с орехами, разбиваемыми с треском: крак-крак!). Заедали всё это салатом оливье. Потом мама отрезала нам по куску домашнего торта «Наполеон», а я лихо откупорил бутылку крем-соды и разлил шипучий напиток по чайным стаканам. Тем временем бабушка взяла ножницы и подошла к елке, где нацелилась на  нижнего «Пилота», ныне обманного, равно как и девять его шоколадных братьев. 
    С болезненным любопытством я наблюдал, как пустой фантик смялся в   подвижных жилистых пальцах. Сбитая с толку, бабушка на секунду-другую  недоуменно замерла, затем потянулась к соседнему муляжу. Я безотчетно съежился на стуле. Снова пустофантичный результат… И еще… 
     Повернувшись к праздничному столу, бабушка укоризненно вгляделась в нас с сестрой. Лицо мое разом запылало, я почему-то хихикнул, едва не опрокинул бутылку с остатками крем-соды и на автомате отвел взгляд в сторону. И как ясно  понимал в тот момент, что все мое всполошное поведение само за себя говорит! 
    ― А ну-ка, на меня посмотри! ― скомандовала бабушка, определив виновника учиненной шкоды. И строго вопросила: ― Неужто все двенадцать тайком слопал?   
  ― Да что ты! ― поспешил я реабилитироваться хотя бы частично. ―  Еще целых две штуки остались, которые под шпилем.
    ― Как только у тебя с желудком плохо не стало? Стыдоба! ― укорила мама.
    ― Так ведь это… не за один же раз, ― чуть ли не уязвленно пояснил я.
    ― У, мелочь пузатая, животное обжористое! ― вникла в ситуацию и сестра.
    ― Ирина! Язык-то окороти! ― прицыкнула на нее бабушка. 
   Но я на сестру вовсе не обиделся. Придумает же: животное! Вот наш белоцветный кот Айсберг, только что оделенный куриными косточками, ― это да. И нисколечко я не обжора, и  пуза у меня  нет. А что пока мал, так ведь постоянно расту, и придет время, старшенькую догоню и перегоню! 
    ― Плутлив, однако! ― как всегда, в двух словах высказался дедушка, вложив в них массу эмоций. 
    Ладно, дед в любом случае на моей стороне. Но вот папа, который сейчас беседует по телефону, точно по головке не погладит. Жуть! Сил нет как боязно… 
   Эх, и быть бы мне битым широким отцовским фронтовым ремнем, на котором точилась трофейная бритва «Золинген», однако меня отстояли дед с бабушкой. Она только изъяла четыре наиболее интересные конфеты из остававшихся в кульке, присовокупила к ним две несъеденные с елки и вручила кровно обиженной сестре, тоже любительнице сладкого. Мне же попеняла: 
    ― Нету у тебя, друг ситцевый, силы воли ни на грош. А еще мужчина будущий. Срамота! ― и отошла, бессильно махнув рукой.
    Очень меня те слова пробрали, даром что мал был. Любым путем доказать захотелось: конфеты ― пустяк, а сила воли имеется, и настоящий мужчина ― такой, как мой кумир актер Жан Марэ из любимого фильма «Парижские тайны», ―  из меня обязательно получится.
   Пожалуй, то был первый в моей жизни по-взрослому осознанный поступок. В сильно потощавшем кульке-подарке оставалась большая шоколадная медаль в серебряной фольге и с выступающей картинкой: космический корабль, удаляющийся от Земли к звездам. Медаль сберегалась напоследок: вкуснее будет казаться. Взял я ее и с отчаянной решимостью принес бабушке:
    ―  На, возьми, а отдашь на следующий Новый год, тогда и съем. И попробуй только после сказать, что у меня силы воли нет!
    ―  Э-э-э, друг сердешный, так дело не пойдет, ― возразила бабушка. ― Невелика важность, если я шоколадку под ключ упрячу. А вот ты ее в свой стол положи, чтоб все время под рукой, и потерпи годик. Тогда ― герой!
    На том и порешили. И еще ― что это будет наш секрет.
    Намучился я. Особенно спервоначалу. Сядешь уроки учить ― а мысль о рядом лежащей сласти все знания отгоняет. Вынешь шоколадку, посмотришь на нее ― тьфу, сгинь, искусительница! ― и назад, в ящик. 
   Я уж и серебряную фольгу аккуратно снимал, и шоколад нюхал, и кончиком языка к выпуклому изображению прикладывался. Ах, как хотелось отгрызть ту же «Землю» либо хотя бы ракету слизать... Сейчас-то понятно: сам соль на рану сыпал. Но ― кое-как держался. Бабушка же время от времени интересовалась: «Ну что там твоя медаль? Есть еще сила воли, не съел?»
    Я несся к столу и предъявлял заначку. И как был тогда горд и счастлив!
   Летом сдерживать себя оказалось проще: каникулы, еще и в гости уезжал. Вернулся домой ― и сразу к столу: на месте ли шоколад? Да куда ему деться...
    А вот в сентябре едва не сорвался. Получил нагоняй от матери за то, что гулял много, по-летнему, а за уроки садился под вечер. И как бы в компенсацию просто загорелось эту распроклятую медаль изничтожить! Спасибо бабушке ― вовремя углядела, что с внуком что-то неладное, и о «силе воли» спросила...
   Дотерпел-таки я до следующего Нового года! За праздничным столом бабушка открыла домашним нашу тайну и торжественно подвигла меня на поедание шоколадного символа воли. Медаль к тому времени треснула ― как раз меж Землей и ракетой, немного посветлела и сильно затвердела. Пришлось ее натурально грызть.
    И все равно: это был самый вкусный шоколад, который мне довелось попробовать в жизни…    

©    Фёдор Ошевнев