Анатолий СМИРНОВ

                                    г. Рыбинск

О ПОЭЗИИ, ПОЭТЕ И ЧИТАТЕЛЕ

 

        У замечательного русского лирика Владимира Соколова есть такие строки:

                                                                   Что такое поэзия?.. Мне вы

                                                                   Задаёте чугунный вопрос,   

                                                                   Я, как паж, до такой королевы, 

                                                                   Чтобы мненье иметь, не дорос.

       И на самом деле вряд ли кто-либо со всей полнотой и точностью сможет дать определение поэзии. Но, всё-таки, она, как и всё прочее в человеческой культуре, имеет свои, пусть и неполные, определения. Логики, например, определяют её в качестве алогической речи в противоположность логической речи практической жизни и науки. Наш философ Владимир Соловьёв писал, что «красота — тело духа», и из этого можно определить поэзию, принимая во внимание её эстетическое измерение, как ощущаемую красоту. Словесная форма поэзии, явленная в художественной литературе, является только одной из её форм. Слушая Грига или Дебюсси, мы говорим о поэзии музыки. Глядя на картины Ренуара или Петрова-Водкина, рассуждаем о поэзии живописи, — сравните хотя бы «Купание красных коней» (1915) и есенинское «Будто я весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне» (1922). Видя кинозапись с танцем Галины Улановой, не можем не вспомнить о поэзии танца. Лично я, например, ощущаю поэзию, как некую многоцветную материю, принимающую различные формы, имеющую разнообразные цвета и их оттенки, несущую различные мелодии. В Маяковском я слышу музыку Шостаковича, а в Рубцове — музыку Свиридова... Впрочем, музыку я слышу не только в стихотворных и прозаических текстах, но и в картинах, в рисунках, в архитектурных сооружениях, а саму музыку ещё и вижу... Но несомненно, что словесное искусство поэзии является главным. Почему? Очень просто объяснил это почти сто лет назад Поль Валери: «Когда вы смотрите картину, переживаете её или переживаете музыку, потом всё эти переживания вы объясняете себе и другим словами. И ничто не может точнее и глубже передать ваши переживания, чем поэтический текст».

      Естественно, такое искусство выражения переживаний требует обширных знаний языка, жизни, человеческой природы и, конечно, прежде всего дара ощущать поэзию. К сожалению, сейчас это ощущение утрачено не только большей частью народонаселения, то есть потенциальных читателей, но и авторами, порой даже называющих себя профессиональными поэтами. Что такое отсутствие поэзии в стихах и поэмах, хорошо показывает пример Демьяна Бедного. Он был самым популярным поэтом в своё время, а теперь читать его — мука, потому что его стихи — проза. А сейчас утрата ощущения материи поэзии замечается не только у авторов, ориентирующихся, как Бедный Демьян, на простой народ, но и у тех, кто метит в элиту, в интеллектуалы. Читаешь порой верлибр представителей так называемой актуальной поэзии и думаешь: если половину абзацев прозы Набокова записать так, как принято записывать верлибр, то получаться стихи на два порядка сильней. Но сам Набоков не считал эту поэзии, без которой немыслима художественная проза, поэзией стихотворной. И здесь нельзя не обратить внимание на некоторую общеустановившуюся размытость семантики понятий русского языка в этом вопросе: противопоставляя поэзию прозе, мы, с одной стороны, противопоставляем то, что написано стихами, тому, что написано не стихами, а с другой стороны, противопоставляем тексты, наполненные поэзией, тем текстам, где она отсутствует. Лев Толстой в одном из писем называет себя поэтом и с этим не поспоришь, достаточно вспомнить две картины дуба, которые мы заучивали наизусть в школе, проходя «Войну и мир». Но в то же время неоспоримо, что поэзия прозы — это несколько иная поэзия, чем поэзия стихов, в ней по-другому течёт само время... Впрочем, по вопросам поэзии можно говорить бесконечно.

        Конечно, и среди поэтов-стихотворцев, как и поэтов-прозаиков, одни более умело владеют формой, другие менее. Но здесь надо сказать, что форме любой ответственный поэт учиться всю жизнь. И прекрасные стихи молодых Афанасия Фета или Николая Заболоцкого очень непохожи на те прекрасные стихи, что они писали под конец жизни. А сколько правок в ранние стихи, готовя сборники избранного, внесли Иван Бунин или тот же Заболоцкий!.. «Поэзия — езда в незнаемое», — писал Маяковской, и поэтому автор всегда принуждён искать в ней новые для себя пути, кой-какие из которых могут оказаться новыми и для русской поэзии вообще. Но под любыми формальными поисками должны быть и поиски духовные, и в этом смысле совершенно правильно сказал Александр Твардовский:

                                                                    Вся суть в одном единственной завете:

                                                                    То, то скажу, до времени тая,

                                                                    Я это знаю лучше всех на свете,

                                                                    Живых и мёртвых, знаю только я.

А для обретения такого «единственного» знания нужна постоянная работы души и ума, отнимающая очень много сил.

        Яков Полонский в своё время заметил: «поэт есть нерв великого народа». И несомненно, что сейчас главной проблемой в литературе являются не внутрилитературные проблемы, не проблемы отношения литераторов с государством или издательским бизнесом, но — проблема разрыва связи между писателем и читателем. Из-за этого разрыва поэт, который должен быть нервом народа, не чувствует основные радости и боли людей, а народ не представляет, что кто-то всерьез, а не на поверхностном журналистско-блогерском уровне, пытается осмыслить его удачи и неудачи, отыскать путь в надёжное духовное будущее. Ведь, скажем, у церкви будущее уже предрешено: пришествие антихриста, потом пришествие Христа и Страшный суд. Хорошо или плохо такое будущее, каждый решает для себя и по-своему, но, всё-таки, большинству влюблённых в жизнь людей хочется будущего иного.

       Руководитель нашего поэтического семинара в Литинституте прекрасный поэт Эдуард Балашов не раз говорил нам, что в той вселенной, в которой мы живём, всё имеет свою необходимую противоположность: есть минусовой полюс магнита и есть плюсовой, есть электрон и антиэлектрон, называемый позитроном, есть мужчина и есть женщина. И поэтому, когда в мире появляется поэт, значит где-то существует и читатель, которому этот поэт необходим. Даже если этот читатель наличествует в единственном экземпляре, для него надо писать, надо искать пути к нему, иначе он, этот читатель, погибнет без обнадёживающего слова, надо работать, как бы ни были трудны задачи поэта. А о том, чем работа поэта по-особенному трудна, на мой взгляд, лучше всего сказал великий Александр Блок:

Авторизуйтесь, чтобы оставить свой комментарий:

Комментариев:

МУЗА

Есть в напевах твоих сокровенных
Роковая о гибели весть.
Есть проклятье заветов священных,
Поругание счастия есть.


И такая влекущая сила,
Что готов я твердить за молвой,
Будто ангелов ты низводила,
Соблазняя своей красотой…


И когда ты смеешься над верой,
Над тобой загорается вдруг
Тот неяркий, пурпурово-серый
И когда-то мной виденный круг.


Зла, добра ли? — Ты вся — не отсюда.
Мудрено про тебя говорят:
Для иных ты — и Муза, и чудо.
Для меня ты — мученье и ад.


Я не знаю, зачем на рассвете,
В час, когда уже не было сил,
Не погиб я, но лик твой заметил
И твоих утешений просил?


Я хотел, чтоб мы были врагами,
Так за что ж подарила мне ты
Луг с цветами и твердь со звездами —
Всё проклятье своей красоты?


И коварнее северной ночи,
И хмельней золотого аи,
И любови цыганской короче
Были страшные ласки твои…


И была роковая отрада
В попираньи заветных святынь,
И безумная сердцу услада —
Эта горькая страсть, как полынь!

29 декабря 1912

 

© Анатолий Смирнов

Яндекс.Метрика