АЛЬФРЕД СИМОНОВ

                                                     г. Ярославль

 

СВЕТСКИЕ БЕСЕДЫ НА ПЛЕНЭРЕ

                                                        Повесть (в сокращении)

 

     Тонкая голубая стрекоза, похожая на спичку, только с крыльями, несколько раз пролетела над своей подругой, умудрившейся упасть в реку. Неудачница барахталась, из последних сил пытаясь ото рвать крылья от воды и взлететь, но блестящие слюдяные полоски намертво прилипли к речной глади. Видно было, что несчастная уже обессилела, её движения становились всё медленнее, и последнее, что она смогла сделать, — это зацепиться крохотными лапками за стебель речной травинки.

   Вольная стрекоза, прицелившись, села на тонущую подругу, вцепилась в неё — и усиленно замахала крыльями, пытаясь взлететь вместе с живым грузом. Но мгновенно вызволить страдалицу из речного плена храбрая голубая спичка, даже изогнувшись, не смогла. Притомившись, она немного отдохнула на лепестке жёлтой кувшинки, а затем продолжила свою операцию по спасению.

Алексей с минуту наблюдал за этой сценкой из жизни насекомых, а затем, пожалев обеих, тихо подплыл к ним — и бережно, стараясь не причинить и без того натерпевшейся стрекозе новых страданий, перенёс её на тот же самый цветок кувшинки. Вторая спичка тут же села рядом со спасённой; о чём они говорили меж собой в этот момент — бог весть… Чуток отдохнув, обе поднялись в воздух и, немного покружившись рядом со своим спасителем, как будто благодаря его на неведомом языке виражей и пируэтов, улетели в сторону берёзовой рощи.

   «Вот и хорошо, — подумал Алексей, — пусть ещё полетают, лето ведь только началось». Но было уже не по-июньски жарко. Вода в реке настолько прогрелась, что он, выйдя на берег, не обнаружил на своём теле никаких признаков «гусиной кожи». А ведь проплавал почти час… Дорвался, однако. Его байк, дальний японский родственник «Харлея», спокойно стоял на зелёном пригорке и надменно поблёскивал воронёными боками, снисходительно наблюдая за хозяином.

     Ни одной мысли — ни умной, ни глупой — не шевелилось в эти мгновения в его голове, обычно до отказа набитой всякими проблемами. Политика, деньги, карьера, женщины, заботы о здоровье… как всё это было далеко от него! Может быть, это и есть та самая нирвана — абсолютный покой, абсолютное счастье?

     Ему не хотелось выходить из воды. «Когда ещё сюда попадёшь! — говорил он себе. — Когда ещё случится в твоей жизни такое лето? Встретятся ли тебе ещё такие стрекозы? Может, и будет что-то похожее… но именно такое — никогда. Так не спеши никуда, дли, растягивай мгновения счастья…» Внезапно откуда-то издалека в тишину влетели сразу два звука — женский смех и мелодичный звон, похожий на голос велосипедного звонка. «Эх, кого-то несёт!» — Алексей даже сплюнул с досады. И поспешил на берег, чтобы успеть натянуть на себя хотя бы плавки.

     Женщин было двое. Точнее говоря, это были девушки, лет по восемнадцать-двадцать каждой, не больше того. И, похоже, не дурнушки. Они стояли около своих, каких-то очень старомодных, велосипедов и оживлённо болтали друг с другом. Видимо, решали, что делать: то ли дождаться, пока мужчина уйдёт, то ли искупаться прямо при нём. Алексей решил не усложнять ситуацию и как можно приветливее поздоровался, одарив каждое из юных созданий самой обаятельной улыбкой, на какую был способен.

     — Не беспокойтесь, красавицы, я сейчас уеду! Извините, если занял ваше место. Получилось как в комедии «Три плюс два»… помните? Впрочем, вы, по молодости лет, её, наверное, и не видели… а?

Девушки, не ответив, покивали головами — и тактично отвернулись, давая Алексею возможность без помех натянуть шорты на мокрые плавки.

     «Надо же, какие воспитанные девчонки, — подумал он, неторопливо надевая майку и расчёсывая влажные волосы. — С понятием. Явно не деревенские. Что-то, однако, странное есть в их облике… Но что? Велики какие-то чудные…» Он немного попрыгал на одной ноге, вытряхивая из уха воду, и двинулся к своему байку. Краем глаза он глянул на небо — и встревожился: там, наверху, было что-то не так. Через секунду понял, что именно: на фоне бесконечной, сосущей глаза голубизны он ясно

различил россыпи звёзд.

     Наверное, рябит в глазах от жары. Бывает. Бросив прощальный взгляд на поляну — не оставил ли чего? — он оседлал мотоцикл и аккуратно несколько раз

нажал на педаль пуска. Байк мягко заурчал, словно кошка, которую пощекотали за ушком.

     — Простите, сударь, — услышал он за спиной мелодичный девичий голос. — Можно вас спросить?

Алексей оглянулся.

     — Конечно, сударыня, спрашивайте.

     Слово «сударыня» он произнёс с некоторой иронией, однако его собеседница, похоже, этого не заметила. Вместе с подругой она с крайним любопытством рассматривала… нет, не его — ну чем, скажите, может привлечь внимание столь юных особ лысеющий мужчина без особых примет, находящийся в возрасте Пушкина времён его последней дуэли? — а его великолепного стального зверя.

     — Пожалуйста, скажите, что это?

     — Как что? Байк… Ну то есть мотоцикл, — ответил он, удивившись нелепости вопроса.

     Обе девушки продолжали с любопытством посматривать то на мотоцикл, то на Алексея, как будто не очень хорошо понимая смысл сказанного.

     — Девчонки, вы что, разыгрываете меня? Байка не видали никогда? Вы, конечно, немного похожи на староверок в пятом поколении, только что вышедших из тайги, типа Агафьи Лыковой… но не до такой же степени!

     — Это английская машина? — спросила та из девушек, что была постарше на вид. Она не сводила глаз с надписи на майке Алексея.

    — Какая чудная надпись,—заметила она, не дождавшись ответа. — Ай лайк лайф… мне нравится жить… Какая прелесть!

     Алексей не любил, когда над ним посмеивались, пусть даже так, как сейчас, — вскользь, не обижая явно, но решил не сердиться.

     — Ладно, девчонки, вы купайтесь, развлекайтесь, счастливого вам отдыха, а я поехал. Кстати, байк этот настоящий японский, хоть и не молодой, как и его хозяин. А был бы молодой, да ещё и холостой — посадил бы сейчас одну из вас на заднее сиденье и дал по газам! И вы, сударыни, — он потихоньку начинал платить насмешницам их же монетой, — получили бы порцию адреналина на всю оставшуюся жизнь. Однако, увы… слишком много тут «бы»… Прощайте, удачи вам!

     Но тут вступила в разговор та девушка, что помладше, до сих пор молчавшая, — и ему на секунду показалось, что обе они почему-то не хотят, чтобы он так быстро уехал:

    — А где же у него педали? Как же вы поедете? Япония, как нам на курсах рассказывали, это закрытая страна, никаких заводов там нет. Эта страна почти ни с кем не торгует. Вы что-то путаете, сударь…

    «Опять „сударь“!» — подумал Алексей уже с некоторым раздражением. А вслух не слишком-то вежливо поинтересовался:

    — Здесь поблизости нет «жёлтого дома»? А то, может, вы — выздоравливающие пациентки, которых отпустили погулять… Ходите тут и удивляетесь обычным вещам. И что это у вас за курсы дурацкие? — обиделся он за Японию. — На автомобилях этой страны полмира ездит. Для вас это новость?

     Девушки переглянулись и как-то по-детски рассмеялись. И тут его осенило. Господи, как же это он сразу не догадался! Конечно, где-то рядом снимают сейчас очередной сериал по старинной пьесе — по «Чайке», или по «Трём сёстрам». Массовка вошла в роль и никак не хочет из неё выходить. А способные, надо сказать, девушки: неплохо выглядят в роли старорусских аристократок. Да и красавицы обе.

     Из «театралки», наверное… Теперь он и сам уже был не прочь продолжить эту светскую беседу на пленэре.

     — Всё ясно с вами, красавицы: в фильме снимаетесь! Скорее всего, в каком-нибудь сериале, которым потом будут мучить полстраны. Жаль, что я телевизор практически не смотрю. По мне, лучше уж дивиди. Тут, по крайней мере, сам выбираешь, что смотреть, а не подвергаешься принудительной кормёжке. А как ваша картина будет называться?

     Девушки опять заулыбались. Та, что постарше, — с чудными вьющимися волосами и огромными, широко расставленными глазами, — чуть задумчиво произнесла:

     — Как странно… Вы говорите по-русски, но мы не всё понимаем. Что такое сериал?

      «Какой чудный голос… Говорит, как поёт», — подумал Алексей.

    — Ну ладно, девушки, — просительным тоном произнёс он, делая над собой усилие, чтобы отвести глаза от старшей из красавиц, — хватит уже острить… Вы, наверное, студентки из театрального училища, а на мне решили проверить достоверность вхождения в образ. Угадал?

     Чтобы чем-то занять руки, он вытащил из пачки сигарету и начал было хлопать по карманам, отыскивая запропастившуюся зажигалку. Но сигарета осталась неприкуренной, поскольку ответ, который он услышал, привёл его в замешательство.

     — Помилуйте, сударь! Мы дочери генерала Ланского, дворянки, — и с актёрками не имеем ничего общего!

     Они и впрямь как будто обиделись. Разговор заходил в тупик.

     — Да будет вам! — воскликнул он. — Пора уже выходить из образов! Искупайтесь-ка в речке — и почувствуйте себя обычными девушками… Все образы с вас слезут!

     И тут к нему вновь пришло озарение. Алексей покрутил головой. Какой-то неприятный холодок пробежал по его телу, хотя особых причин для волнения вроде бы и не было. Он надел шлем и выжал сцепление. Но мотоцикл, к его удивлению, не тронулся с места, продолжая, тем не менее, урчать всем своим японским нутром. Вот засада! Ведь всё в порядке должно быть — бензина полный бак, свечи нормальные. Неужели полетело сцепление? Тогда всё, попал…

     — Я же говорила, что без педалей он не поедет, а таких маленьких паровых двигателей не бывает, — опять заметила та из собеседниц, что помоложе и поразговорчивее.

   Пока он, вконец расстроившийся, возился с мотоциклом, пытаясь понять, почему тот не заводится, девушки по-прежнему стояли, опершись на свои велосипеды. Верхние трубы рам у их антикварных машин отсутствовали, а задние колёса были затянуты по бокам какой-то разноцветной, словно кружевной, тканью. Такой велосипед, вспомнил Алексей, он видел однажды — в далёком детстве, когда попал на чердак в каком-то старом доме.

     Он почувствовал лёгкое головокружение и сел на траву возле мотоцикла. В глазах на секунду потемнело — но он тут же пришёл в себя. Проклятая жара! Да ещё и перекупался, видимо… ну, засада!

     — Вам дурно? Вы так побледнели! — тихо и, как ему показалось, с сочувствием воскликнула старшая. — Вы, наверное, перекупались и перегрелись…

     — Очень похоже на то… — вяло отреагировал Алексей. — Я и вправду, когда дорвусь до воды, плаваю до умопомрачения…

     — Может быть, отдохнёте у нас в имении, выпьете чаю? Вас, кстати, может осмотреть наш отец, он когда-то кончал по медицинской части и лечит всю округу. А за вашим «мо-то-циклом» — она с трудом выговорила это слово — мы пришлём кого-нибудь, и его доставят к усадьбе.

     — По медицинской? Простите, — попытался всё-таки пошутить он, — а фамилия вашего отца, случаем, не Чехов? Антон Павлович… Нет, не угадал?

     — Нет, такого доктора мы не знаем.

    — Хм… да он скорее писатель, чем доктор. Хотя… Ну ладно… так где же ваше имение? — поплыл он по течению.

     Девушка улыбнулась и показала рукой на холм, причём Алексей тут же отметил про себя, что жест этот был на редкость грациозен. Такая грация — либо природное, либо достигается длительными тренировками, репетициями. Что ж, в театральном их, конечно, всему учат…

   — Вот за этим холмом будет берёзовая роща, а за ней наша усадьба. Вы её сразу увидите — большой белый дом

     Алексей посмотрел на своего «японца». Заведётся ли когда-нибудь эта куча металла? А если оставить её тут, на берегу, можно вернуться к разбитому корыту. Он всё-таки ещё раз, для очистки совести, оседлал байк и выжал сцепление. О, чудо — мотоцикл завёлся с первой же попытки! Сцепление работало безукоризненно. Засмеявшись от радости, Алексей быстро поехал по тропинке, которую ему указали девушки. Ему очень хотелось оглянуться, чтобы увидеть, как юные актрисы, обнажившись, идут к воде, но какое-то суеверное чувство помешало это сделать. Ладно уж, пусть никто, кроме сосен и ёлок, не видит их прелестей! Да и шею себе можно сломать, оглядываясь, — кругом ухабы…

     Мотоцикл взревел и мощно пошёл вверх по крутому склону. «Сейчас выскочу из рощи на весёлый зелёный пригорок — и… даже если увижу там что-то вроде дворянской усадьбы, это ещё ничего не будет значить. Это может быть всего лишь больница для чокнутых либо декорация к очередному фильму из жизни русских помещиков…»

     Байк вынес его на простор, и он тут же увидел прямо перед собой белый дом с колоннами — «образец усадебной постройки середины ХIХ века», как сказал бы опытный экскурсовод. «Та-ак… Чем дальше, тем интересней становится жить…» Он медленно подъехал поближе — и с удивлением заметил знакомые дамские велосипеды, прислонённые к крыльцу. Те самые, на которых приехали на речку встретившиеся ему девушки!

     Это было необъяснимо. Они никак не могли оказаться здесь раньше его. Но оказались. Неподалёку, в тени высокой липы, он заметил старинный рессорный экипаж, сверкавший на солнце своими лаковыми чёрными стенками. Алексей поставил своё техническое чудо XXI века в тенёк и, приблизившись к экипажу, стал рассматривать чудо века XIX. Раньше такие он видел только в кино и на старинных фотографиях. «Забавная штуковина… вот бы прокатиться!» Всё-таки любитель разнообразных средств передвижения сидел в нём прочно.

    За его спиной послышались лёгкие шаги. С крыльца спускались к нему те самые девушки, которых он пять минут тому назад оставил у реки. Он почему-то нисколько не удивился… или, пожалуй, удивился — но не появлению девушек, а тому, что он потихоньку переставал удивляться всё новым и новым поводам для удивления. «Может, сегодня просто день такой… сплошь из чудес? Тогда надо это принять как данность — и не пытаться искать рациональные объяснения каждому чуду. А может быть, это действительно сон… только очень яркий, подробный, достоверный. Бывают же такие… или нет?»

     — Быстро вы, однако, добрались! — сказал он вслух. — Быстрее меня… как же это вам удалось?

Красавицы синхронно рассмеялись, показав удивительно ровные и белые зубы — хоть сейчас на рекламу зубной пасты. Младшая, которая явно была пообщительнее, снисходительно произнесла:

     — Здесь нет никакой тайны. Просто мы знаем ещё одну дорогу, она короче. Но вам по ней ходить нельзя… Это только наша дорога.

     — Ну, нельзя так нельзя, — легко согласился Алексей. Он уже был вполне уверен, что с ним весь последний час действительно происходит что-то странное. Но это странное не было ни пугающим, ни неприятным. Наоборот, всё это начинало ему даже нравиться. Было похоже на то, что он плывёт по течению не широкой, но очень своенравной, прихотливой реки. Если начать махать саженками поперёк быстрины — то, пожалуй, очень скоро вылезешь на берег, и волшебство пребывания в потоке мгновенно исчезнет. А если не делать этого? Если лечь на спину — и медленно, едва шевеля руками и ногами, плыть по течению? Несёт река соломинку, ну и пусть несёт. Где-нибудь она ведь всё-таки причалит, прибьётся к берегу…

     — Пройдите в дом, сударь, — сказала «старшая» (так он стал называть её про себя), одарив его удивительно ясным, приветливым взглядом. Глаза у неё были голубые, но нисколько не холодные.

     — Ничего, что я без смокинга? — пошутил Алексей. — Я понимаю, что промокшие шорты не самая подходящая одежда для светской беседы в обществе аристократок. Но мой лакей, стервец, не предусмотрел такого варианта развития событий. Пожалуй, придётся наказать его плетьми.

     — Ничего, у нас просто, — улыбнулась старшая. — Но я должна заметить вам, что мы противницы телесных наказаний. Как вы себя чувствуете, сударь?

     — Значительно лучше. Но голова всё-таки немного кружится. И есть от чего… — отпустил он не очень-то ловкий комплимент.

     Похоже, голубоглазая красавица поняла сказанное им по-своему.

     — Тогда прошу вас следовать за мной.

     И он пошёл за ней — точнее, поплыл дальше по неведомой реке, которая уносила его, словно лёгкую соломинку, куда-то вдаль, в неизвестность. Перед самой дверью по привычке поискал коврик, чтобы вытереть ноги, но, не увидев ничего даже отдалённо похожего на этот предмет, решительно отворил высокую резную дверь. Наборный паркет ослепительно сиял на солнце — и он не смог сделать шаг в гостиную прямо в грязных кроссовках. «Эх, плебей, — сказал он сам себе, постояв в нерешительности несколько мгновений. — Ну что ты комплексуешь, в самом-то деле!.. Ведь тут наверняка есть кому подтереть за тобой пол. Плебей, да ещё и потомственный…»

     К счастью, носки у него на этот раз были совершенно новые, без традиционной дырки у большого пальца. Сбросив обувь, Алексей поискал глазами хоть какие-нибудь тапки, но, увы, ничего подобного тоже не увидел. И никто их ему не предложил. «Ладно… у них, похоже, действительно просто», — подумал он.

     У огромных, в полстены, окон стоял высокий немолодой мужчина, одетый в халат, расшитый какими-то немыслимыми драконами, и курил длинную трубку. Табак был очень ароматным. «Из дорогих сортов, — отметил Алексей и тут же подумал: — А запах что, тоже может сниться? Вряд ли… Тогда всё это совсем не сон… но что же это?»

     Девушки подошли к мужчине, с минуту что-то шептали ему на ухо. Тот неторопливо покивал и, широко улыбаясь, медленной походкой пошёл навстречу гостю.

     — Рад познакомиться, милостивый государь. С кем имею честь разговаривать?

  Несмотря на то что говорил он очень спокойно, в тоне голоса явно преобладали властные интонации. «Из больших начальников, не иначе… либо роль у него такая. Ну что ж, мы тоже классику почитывали… Сейчас я вам покажу, господа и дамы, на что способен простой российский байкер, если его разозлить!» Алексей резко, подражая многократно виденному в кино старинному офицерскому жесту, кивнул головой. Каблуками не щёлкнул только потому, что был без обуви. И со всей учтивостью, на какую был способен, произнёс:

     — Честь имею представиться, майор в отставке Квятковский Алексей Николаевич. В настоящее время преподаю в университете.

    — Очень приятно. Генерал-майор Ланской Пётр Фёдорович, тоже в отставке. Фамилия у вас польская. Не из поляков будете?

     — Отнюдь нет, ваше превосходительство, природный русак. Мать, изволите ли видеть, простая крестьянка из Мологского уезда Ярославской губернии, а батюшка… Тут Алексей запнулся. Отец его, старый коммунист, последние двадцать лет перед своей кончиной работал директором небольшого советского предприятия — и уж точно бы рявкнул на разыгравшегося сына даже оттуда, с небес, если бы отпрыск посмел сейчас назвать его «заводчиком».

   — Батюшка… э-э-э… служил по статской. Но, откровенно говоря, свои родовые корни я знаю плохо. Отец родился, кажется, в Малороссии…

    — Понимаю, понимаю, — мягко сказал генерал. — Ну а сами вы по какому ведомству изволили служить?

     Вот тут Алексей нашёлся быстро.

     — По ведомству его высокопревосходительства генерала Бенкендорфа… Вы, я уверен, знакомы с ним.

     — Похвально, похвально… Ведомство из разряда вечных, — усмехнулся Ланской.

     «Это уж точно», — подумал Алексей. Алексею всё время казалось, что Ланской вот-вот захохочет: «Ну, пошутили, сударь, и будет. Здорово мы вас разыграли! Но чем ещё на даче заниматься? Скучно, знаете ли…» Но вместо этого хозяин имения произнёс:

     — Присаживайтесь, господин Квятковский. Трубочку?

     — Да нет, спасибо, у меня сигареты, — Алексей вытащил из заднего кармана шорт помятую пачку «Давидофф».

     — Сигары? — переспросил генерал.

     — Нет, сигареты, — и Алексей протянул своему визави всю пачку.

     Генерал отрицательно покачал головой. Алексей достал из кармана серебряную зажигалку со своими инициалами — он очень дорожил этой вещицей, подаренной ему как-то на день рождения сослуживцами, всюду таскал её с собой — и закурил. Ланской пододвинул поближе к нему бронзовую пепельницу в виде лежащей женщины. Алексей с интересом глянул на массивный предмет: вещь настоящая, не бутафорская. Антиквариат… Но что же здесь, чёрт возьми, всё-таки происходит? Да ещё с его, Алексея Квятковского, непосредственным участием.

     Дым от его сигареты доплыл до генерала — и тот мгновенно закашлялся. Алексей поспешил её затушить.

     — Извините… Видимо, мой табак не ко времени, — и, чтобы сгладить неловкость, произнёс: — Простите за любопытство, ваше превосходительство, вы назвали свою фамилию — Ланской… Фамилия в России известная. Вы, часом, не родственник того Ланского, что женился на вдове Пушкина, Наталье Николаевне?

     — Да, — как-то нехотя ответил его собеседник. — Мы в родстве, но отношений не поддерживаем. Уже давно…

     Генерал, вдруг задумавшись о чём-то, молча курил, время от времени выпуская в воздух колечки дыма. После небольшой паузы он улыбнулся:

   — Батюшки-светы, да ведь я совершенно позабыл представить вам своих дочерей. Дети, подойдите поближе. Прошу любить и жаловать: старшая — Анастасия, младшая — Поленька. Они у меня погодки. В эту зиму — в Москву, на ярмарку невест!

    ⁠— Полно, папá, о чём вы говорите! — резко отозвалась старшая из красавиц. — Вы же отлично знаете: у нас с сестрой есть женихи, мы помолвлены. Кстати, к семи вечера оба они будут здесь, и господин Квятковский сможет с ними познакомиться.

     Алексей закусил было губу, но тут же одёрнул себя: «Ну что мне эта Анастасия? Да, очень красива и женственна, но мы с ней и вправду из разных времён, кажется».

     Всё равно он её уже чуть-чуть ревновал.

     — Ну-ну, я пошутил! — засмеялся генерал. — Вот напала на отца, все Ланские не терпят лжи. А в Москву тем не менее мы всё-таки поедем, что здесь зимой-то делать? Это летом здесь раздолье… Эге, голубчик,— вдруг спохватился он, — да ведь вы, наверное, проголодались. Настенька, распорядись насчёт чая и закусок. Да пусть принесут бутылку бургонского, урожая сорок восьмого года.

     Анастасия, кивнув своей хорошенькой головкой, вышла из гостиной. Её сестра села за рояль и, изредка бросая на гостя заинтересованные взгляды, стала наигрывать что-то, похоже, из Моцарта.

У Алексея давно уже вертелся на языке вопрос, тот самый, главный, но он никак не мог решиться задать его.

     Генерал, мгновенно угадав его состояние, произнёс:

     — Вы, кажется, хотите меня кое о чём спросить… Спрашивайте, сударь, я отвечу на любой ваш вопрос, вы это заслужили.

     — Чем же это? — опешил Алексей.

     — Потом как-нибудь… по крайней мере, после чая. Может статься, вы и сами вскоре догадаетесь, — и Ланской довольно рассмеялся. — Но пока вы раздумываете, я сам задам вам вопрос: что ваше здоровье, Алексей Николаевич? Анастасия открыла мне маленькую тайну: вы, кажется, почувствовали себя плохо, когда были на реке… А теперь?

      — О, не беспокойтесь, генерал. Если что и было, то сейчас уже всё прошло.

     — Что ж, отлично. Я отойду на несколько минут, а вы немного побудьте в обществе моих малюток…

     Генерал поднялся и вышел. Алексей расслабился, слегка откинувшись в кресле. Теперь он чувствовал себя вполне в своей тарелке. Прикрыв глаза, позволил себе на несколько минут совершенно отдаться во власть музыки и своих грёз. Полина играла чудесно — но перед его внутренним взором неотступно стояла её сестра. «Боже мой, неужели я влюблён?..»

     Ланской вернулся. В гостиную вместе с ним вошли сразу две девушки — Анастасия (почему-то Алексей стал мысленно называть её чуть-чуть иначе, на греческий лад — Анастáсия) и горничная в белом чепчике и белом переднике, делавшем её похожей на школьницу из его детства. «И эта тоже недурна… у генерала хороший вкус. Впрочем, рядом с Анастáсией она выглядит пэтэушницей… Но всё же кастинг на роли в этом фильме явно был проведён профессионалами — все персонажи смотрятся очень органично… Боже, боже, неужели я влюблён? Чем же это она зацепила меня — ведь не одной только внешностью?»

     Анастасия сама расставила на столе высокие фужеры для вина и лёгкую закуску на красивых блюдечках из тонкого, почти прозрачного фарфора. Негромко спросила:

     — Папá, можно я поухаживаю за вами и нашим гостем?

     — Ради бога, милая… Полинушка, ты тоже иди к нам! Я обещал господину Квятковскому ответить на его вопросы, но лишь после того, как он откушает с нами. 

     Старшая дочь генерала подвинула к Алексею тарелки с закусками, а затем налила в фужеры вина.

     — Ну-с, мои дорогие, — пригласил Ланской, — давайте выпьем за эту встречу. Не каждый день у меня в имении такой необычный гость.

     Отведав вина, Алексей принялся за сыр, которым всегда закусывал красные вина. Вскоре был выпит и второй бокал, а затем Анастасия, не делая долгих перерывов, налила всем по третьему. Вполне освоившись с обстановкой и своей ролью, Алексей встал и произнёс:

     — Позвольте, господин генерал, третий тост поднять за ваших дочерей. Я вижу, что они не только красавицы, но и очень хорошо воспитаны, что крайне редко встречается в нашем сумасшедшем мире. Дай бог им счастья и хороших женихов!

     Генерал благосклонно улыбнулся. Они оба встали и, установив локти параллельно столу, как того требовал офицерский обычай, выпили до дна. Дочери Ланского сидели рядом, слегка притихшие. К закускам они так и не притронулись, ели только клубнику, да и то изредка, по ягодке. Алексей заметил, что они всё время тайком поглядывали в его сторону.

     Генерал снова раскурил трубку и предложил другую, уже набитую табаком, Алексею. Видимо, ему больше не хотелось вдыхать дым сигарет гостя. Алексей с удовольствием закурил. Табак был чересчур крепким для него, но очень ароматным.

     — Полагаю, «Кэпстэн»?

     — Да… Это очень хороший табак, его мне специально доставляют из столицы. Ну так о чем вы хотели у меня спросить, милейший Алексей Николаевич?

     — Пётр Фёдорович, я убедительно прошу вас не удивляться моему вопросу, я вполне нормален, но всё-таки: какой сейчас день, месяц, год?

     — Да уж, вопросец, надо сказать… Ну что ж, сегодня двадцатое июня одна тысяча восемьсот семидесятого года от Рождества Христова.

     — Послушайте, сегодня не может быть двадцатое июня тысяча восемьсот семидесятого года. Простите, вся эта мистификация несколько затянулась… Давайте, наконец, поговорим серьезно. Где я?

     — Нет-нет, — произнёс, не дослушав его, Ланской, — я не мог ошибиться. Не так ли, Настенька?

     — Конечно, папá. Да и земляника начала поспевать, я сегодня нашла первые ягодки. А это всегда бывает двадцатого июня…

   — К счастью моему и моих дочерей, сегодня действительно двадцатое июня одна тысяча восемьсот семидесятого года. Да, сударь, на дворе девятнадцатый век — и я, право слово, не понимаю, почему вы в этом изволите сомневаться. С другой стороны, у меня нет никаких причин не доверять вам… да и ваша машина, которую я только что рассмотрел самым внимательным образом, действительно, не похожа ни на одно из современных подобных устройств. Я бывал и в Лондоне, и в Париже — и знаю, о чём говорю. Более того, я много наслышан о современных спиритических сеансах… короче говоря, могу предположить, что с вами случилось нечто невероятное. Думаю, вы не откажетесь подробно рассказать мне обо всём, что знаете, — но чуть позже, когда вы несколько успокоитесь. Впрочем, уже сейчас могу предложить вам обдумать одно возможное объяснение этому случаю. Сегодня, как вы, наверное, заметили, очень необычный день — день, когда на небе видны звёзды. Такой «звёздный» день бывает очень редко, и говорят, что в такой день возможно невозможное…

     — Не может быть, бред какой-то, — прошептал Алексей. Его бросило в жар. Значит, всё это не розыгрыш, не постановка?

     — Итак, вы на полном серьёзе допускаете, генерал… — пробормотал он — и замолчал, не окончив фразы. Он почувствовал, что испарина покрыла его лоб.

     — Папа, нашему гостю дурно, — донёсся откуда-то сверху голос Анастасии. — Ему нужно немедля прилечь. Я сейчас позову лакея…

   — Нет-нет, —запротестовал Алексей.—Какие еще лакеи! Я действительно прилёг бы на пару минут, но…

     Прохладная ладонь генеральской дочери опустилась на его лоб.

     — Да у вас жар! Кушетка рядом, Алексей Николаевич. Если уж вы не хотите воспользоваться чужой помощью, пройдите сами! Вам нужно прилечь!

    Гость семейства Ланских послушно, как зомби, подошёл к обитой голубым бархатом кушетке и лёг на неё. И тут же забылся.

     Алексей открыл глаза. Всё в гостиной было на своих местах. Значит, никто не собирается отправлять его обратно в XXI век. И теперь он будет вынужден жить здесь всегда. А как же его байк? Он спустил ноги на пол, сладко потянулся — и побрёл к огромному зеркалу, где смог увидеть себя в полный рост. Да-а, видок ещё тот… Достал расчёску, привёл волосы в порядок, отметив с удовольствием, что плавки на нём высохли и шорты стали выглядеть вполне пристойно, без мокрых следов сзади. Подошёл к окну и стал разглядывать двор, очень грамотно распланированный, с подстриженными кустами и клумбами. А цветы — те же, что и в его времени: те же анютины глазки, маргаритки, гвоздики, нарциссы… Не было только привычных ему тюльпанов, которые в эту пору уже вовсю цветут у него на даче.

   — Вы уже проснулись?—услышал он Настин голос.—Вот и славно, я вам приготовила чашечку кофе. Все говорят, что я готовлю его отменно.

    Алексей с удовольствием выпил чашечку ароматного напитка, совсем крохотную — на два-три глотка. Кофе был превосходным и окончательно прогнал остатки сна.

     — Спасибо, вы так добры ко мне. Право, не знаю, чем заслужил это… Как мне благодарить вас?

     — Вы уже отблагодарили нас на много лет вперёд… но не будем об этом. Впрочем, если хотите, — она чуть помедлила, но всё-таки решилась, — можете меня прокатить на вашем «мо-то-цикле»… так, кажется, он называется?

     — А вы не боитесь? Это, конечно, не ахалтекинский скакун, управлять им значительно легче, но пристойно ли благородной девушке из хорошей семьи гоняться по деревне на байке, да ещё с не очень молодым рокером…

     Алексей почувствовал, что опять входит в привычный для него режим общения.

     — Нет, не боюсь. Ни вас, ни вашей машины. Кстати, мне бы надо зайти в церковь, к отцу Иоанну. У меня к нему дело. Да и вам бы туда не мешало зайти…

   — Это далеко? Впрочем, не всё ли равно… Бензин есть, а мне, судя по всему, уже некуда торопиться. Да, может, и незачем…

     — Поедемте!

    Они вышли из гостиной. Алексей наконец-то надел свои кроссовки — и тут же отметил про себя, что обутый человек сильно отличается от разутого. Когда же он подошёл к своей машине, вполне материальному свидетельству того, что XXI век всё-таки существует, пусть и чуть поодаль от этого места, то опять почувствовал себя вполне уверенным в себе. Байк завёлся с первой попытки. На крыльцо вышла Полина. Поблёскивая своими зелёными глазами, похожими на оливки, она как-то слишком серьёзно сказала: «Господин Квятковский, вы, надеюсь, не умыкнёте мою сестру? Помните, что она помолвлена и уже назначен день свадьбы». И добавила, словно поддразнивая его:

     — И жених её очень любит!

     — Эх, я бы с радостью, — на полном серьёзе ответил Алексей. — Но в нашем веке уже не воруют невест. Не беспокойтесь, я останусь приличным человеком, как пел Высоцкий. Впрочем, вы его не знаете, он тоже ещё не родился…

     — А меня вы тоже покатаете? — вырвалось у младшей Ланской.

     — Конечно!

     — Только не быстро, а то я боюсь…

     Байк довольно заурчал — и они двинулись вперёд, навстречу чему-то новому. Анастасия так и не села на мотоцикл верхом. Да ещё и обеими руками ухитрилась обнять Алексея за плечи, а не за то место, которое раньше называлось талией.

     «Может, оно так и нужно? Не должна красавица держать свои руки слишком близко к тому месту на теле мужчины, которое доставляет ему больше всего хлопот. Впрочем, и радостей тоже…» Алексей шуганул свои игривые мысли — и они разлетелись в стороны, как брызги из лужи, по которой топнули солдатским сапогом.

     Сначала он ехал не торопясь, чтобы его спутница немного освоилась. Но она оказалась совсем не кисейной барышней. Крепко вцепившись в него своими неожиданно сильными руками, закричала:

      ⁠— Мы можем ехать быстрее?

   В нём мгновенно проснулся рокер с двадцатилетним стажем. Байк взревел и начал было разгоняться, благо дорога была приличной. Но она очень скоро закончилась, и перед наездниками возникла хорошо утоптанная тропинка, ведущая к церкви, чьи купола виднелись за соседним пригорком. Купола были выкрашены в небесный цвет и почти сливались с небом, но золотые восьмиконечные звёзды и кресты ослепительно сияли на солнце. «Экая красота!.. Как бы всё это вернуть в мое время? Одними строителями тут не обойтись…» — подумал он, вспомнив, каким сиротливым и неприкаянным был этот храм всего лишь несколько часов тому назад.

   Он снова поехал медленно, сообразуясь с извивами и поворотами тропы. Та постепенно становилась всё шире и вновь превратилась наконец в отличную, хотя и узкую дорогу. Алексей прибавил скорость, и они почти полетели над зелёным русским раздольем. Девушка прижалась к нему, крепко держа за плечи, — видимо, всё-таки немного побаивалась, хотя и старалась не показать вида.

    Церковь была небольшой и очень уютной. Такими обычно бывают только деревенские церкви, лишённые помпезности и излишней позолоты. Здесь люди чувствуют себя ближе к Богу — между ним и человеком нет никаких посредников. Только человек и Бог. Зайдя внутрь храма, Алексей постоял у иконы Спасителя, вглядываясь в его строгое лицо. Он почувствовал, что наконец-то обрёл Бога — и несказанно обрадовался этому. Ведь он вполне мог его потерять, такое было его время — время юности и молодости. Но Бог не захотел, чтобы он, Алексей, потерялся. И он не потерялся. Он смотрел на пламя свечей и ни о чём не просил Спасителя. Ему было хорошо и спокойно, как в детстве, когда ты под защитой отца и матери, любящих тебя, несмотря на все твои проделки. Он попытался представить себя и Анастасию, стоящих здесь под венцом, священника, читающего молитву…но воображение тут же вытащило из недр памяти картину Пукирева «Неравный брак» — и это его немного отрезвило.

   Выйдя из храма, он осмотрелся. Анастасия стояла неподалёку и о чём-то разговаривала с настоятелем. Алексей немного постоял в одиночестве, размышляя, что ему делать и как себя вести, а затем подошёл к ним.

   — Здравствуйте, батюшка, — поприветствовал он священника, совсем ещё молодого, с цепким взглядом и аккуратной бородкой.

    — И ты будь здрав, сын мой. Как наш храм тебе показался?

   — Хорошо, спокойно, к Богу близко. На таком высоком холме построили… Непросто это, наверное, было?

    — Да ведь храму-то уж почти сто лет — старина старинная. Поддерживаем как можем, да и его превосходительство помогают.

    — Жаль, мне нечем помочь: денег у меня с собой нет… да и мои деньги здесь бесполезны.

    — Ты пришёл — и это уже помощь храму. Мне Анастасия рассказала о твоём приключении. Верно ли сие?

    — Верно, батюшка… но так странно…

   — Просто Господь тебе хочет что-то сказать, а что — ты потом поймёшь. Крестик у тебя есть, вижу… крещёный, значит.

    — Да, тайком после рождения родители окрестили.

    — Почему тайком? У нас страна православная. От кого таиться?

    — Да нельзя в наше время было, боролись с религией…

    — С богом нельзя бороться, его надо любить и верить в него.

    — Всё так… да время было суровое, новый мир строили.

    — Ну, и построили?

    — Да… почти… но когда под крышу стали подводить, всё и развалилось. Но мы хотели хорошего. Хотели справедливый мир создать — радостный, счастливый, для всех…

    — А без Бога ничего построить нельзя. Читал, поди-ка, про Вавилонскую башню?

    — Читал…

Алексей достал из кармана свою серебряную зажигалку и протянул священнику:

    — Примите, батюшка, на память.

    — Да на что она мне? Я ведь табачищем-то не балуюсь.

    — Ну, печку в доме будете разжигать. Возьмите, не обижайте меня. Она вот так зажигается, очень просто…

    — Ну хорошо, спаси Господи,— священник несколько раз щёлкнул зажигалкой и улыбнулся. — Ишь ты, напридумывали…

     И осторожно положил дорогую вещицу на брёвнышко.

     И вот они с Настей уже мчались назад, осенённые на прощание крестным знамением. Давно уже у Алексея не было так радостно на душе. Радость эта была тихой и ясной, он чувствовал себя так, словно расстался наконец со всеми своими сомнениями и тревогами. Да ещё и помолодел лет на двадцать. Он чувствовал себя юным, уверенным в себе и в своём будущем — и ему хотелось длить и длить это состояние своей души. И в то же время он прекрасно помнил и то, сколько ему лет, и то, что с ним случилось сегодня. Лёгкая грусть, предвестница расставания, овладела им: этот удивительный летний день, «звёздный» день, как назвал его генерал Ланской, таял, словно кусочек льда на солнце. А может быть, день оставался прежним — и истекало только его собственное время, время Алексея Квятковского? Время, отведённое ему кем-то для пребывания здесь… Он представил себе игрушку из своего детства — песочные часы. Тонкая струйка, опустошающая верхний конус, ускользающие на глазах мгновения… Как остановить их? Перевернуть часы?

     Они двигались вперёд, с одного зелёного холма на другой, и вскоре очутились перед развилкой. Странно, почему-то он не заметил её прежде. Алексей притормозил и вгляделся в следы: на примыкающей дорожке был ясно виден след от протектора его байка. Мгновенная мысль вспыхнула и озарила всё вокруг: он понял, что это та самая дорога, по которой он может вернуться назад. Прямо сейчас. «Свернуть, уехать вместе с ней, начать другую жизнь, жизнь с чистого листа — полную любви и нежности… Ту жизнь, которой у тебя никогда не было. Вот она, дорога, нужно только повернуть — и возврата назад уже не будет…»

     — Что-то случилось? — тревожно спросила Настя. — Мы не заблудились?

     — Нет, Анастáсия… Это мои мысли плутают…

     — Анастаси́я, — поправила она его.

     — Это по-русски, а по-гречески будет — Анастáсия. Ты знаешь, что означает твоё имя?

     — Знаю. Воскресшая… И это действительно так. Я ведь могла погибнуть, но тут появились вы…

     Молчание повисло в воздухе. Она смотрела ему в глаза так, словно хотела что-то сказать — то, что нельзя выразить словами. Её пушистые волосы пахли ромашкой.

     — Поехали, Алексей, уже поздно…

     Она впервые назвала его так, без отчества — и он это отметил.

     — К дому?

     — Да, домой.

     — Значит, действительно поздно… — задумчиво произнёс он. — И ничего изменить нельзя… Что ж, держись покрепче!

     Они помчались в сторону усадьбы. Стальной конь Алексея стоял рядом. Сияло солнце. Но уже как-то по-другому. И на небе не было видно ни одной звезды. Да и откуда им взяться светлым днём? Он остановил «Фиат» в конце деревни. Дальше дороги не было.

     — Всё-таки пойдешь? — сказала Полина, с осуждением покачав головой. — За километр, по жаре? Ну романтик… Ладно уж, иди. А я пока что молока хорошего, настоящего куплю. Надеюсь, здесь, в этой глуши, ещё сохранились коровы. А тебе что взять? Если попадётся красный романовский лук — взять? Ты вроде любишь…

     — Возьми, конечно. Под «Хеннесси» он хорошо идёт. Лучше лимона, — зевнул Алексей. — Я недолго, только искупаюсь… а ещё хочу дойти до старой церкви. Кажется, её хотят ремонтировать. А у меня как раз сейчас студенты-практиканты, так пусть поработают.

     — Да тебе-то какое дело до этого? Ну церковь… И что?

     — Не знаю… Я всё-таки историк по образованию. Ностальгия по несбывшейся карьере, наверное.

     — Ну, как знаешь…

     Она ему, вообще-то, редко перечила, убедившись за много лет, что это бесполезно. Взяв из багажника сумку с пустым баллоном для молока, не торопясь пошла в сторону деревни. Походка у неё была почти девичья, хотя после вторых родов она заметно пополнела. Даже её сестра, Настя, иногда за глаза называла её «мой пончик».

Он включил сигнализацию и, тоже никуда не торопясь, пошёл по тропинке в сторону церкви. Храм был в полуразрушенном состоянии. Но его обрадовало то, что рядом с храмом стоял грузовик, а два лохматых мужика сгружали толстые сосновые доски, хорошо пахнущие смолой. Неподалёку стоял батюшка в рясе, из-под которой выглядывали джинсы. Алексей подошёл, поздоровался, назвал себя — и сказал, что группа студентов готова безвозмездно помочь храму на подсобных работах.

     Батюшка оживился:

     — Работы невпроворот! А рабочих рук нет, и дальше тянуть некуда. Скоро здесь вообще нечего будет ремонтировать. А храм-то чудный!

     — Хорошо, батюшка. Завтра они приедут, да и я с ними. Две недели будут в вашем распоряжении. Ну и я буду приезжать для контроля.

     Он вытащил из кармана пачку «Давидофф» и начал искать зажигалку или спички, но не нашёл ни того ни другого. Священник, желая услужить, запустил руку под рясу, покопался там — и протянул ему зажигалку.

     — Сами-то курите, батюшка? — спросил Алексей, подначивая.

     — Что вы, Господь с вами! Хотя иногда, знаете ли, хочется. Раньше я курил.

     — А кем были в миру?

     — Офицером. В Чечне воевал… Ранили, думал, что не выживу. Но Господь не попустил смерти. Значит, нужен я здесь.

    Алексей прикурил и протянул было зажигалку обратно, но её необычный вид остановил его. Серебряная, кажется. Да ещё и с вензелями… и вензеля подходят к его инициалам… Какое-то смутное, неузнанное воспоминание закружилось рядом с ним.

     — Откуда это у вас, батюшка?

     — Да тут как-то нашёл на брёвнышке. Кто-то, видать, потерял. Красивая вещь, дорогая, наверное. Мне-то незачем она. Возьмите себе, вам пригодится.

     Алексей принял подарок, поблагодарил. Присел на брёвнышко, молча подымил несколько минут. Ему очень хотелось вспомнить что-то, но что именно — он так и не смог понять. Попрощавшись со священником, двинулся по направлению к реке. По дороге нашёл несколько ягод земляники, положил в рот. Вспомнил, что сегодня двадцатое июня, в этот день земляника всегда поспевает. Вкус ягод ему опять что-то напомнил — то ли из детства, то ли ещё откуда. С ним такое и раньше бывало, но никогда он не мог припомнить ничего конкретного: словно кто-то стёр из его памяти целые куски.

     Он пересёк старую берёзовую рощу, вышел на большую поляну, заросшую полевыми цветами. Множество разноцветных бабочек и пчёл кружилось над ними, в воздухе стоял лёгкий гул. «Чего-то тут явно не хватает, на этой поляне, — подумал он. — А, конечно же, дома! Большого дома с колоннами… типа старинной помещичьей усадьбы. И чтобы были в нём лакей в ливрее, дворецкий, ключница… И конечно, сам помещик — в халате, расшитом драконами, с длинной трубкой… И чтобы две красавицы дочери в длинных платьях катались около дома на старинных велосипедах…»

Он засмеялся, покрутил головой. Правильно Полина его зовет: романтик… Вот так с ним всегда: пойдёт куда-то по делу, а по пути замечтается, да ещё и нафантазирует себе невесть что. А ещё в органах служил…

     Над высокой ромашкой, чуть раскачивающейся от ветерка, висели две голубые стрекозы. Они выделывали невероятные виражи и пируэты, словно хотели привлечь к себе внимание человека. Алексей с минуту наблюдал за ними, стоя неподвижно, — и они вдруг, перестав осторожничать, подлетели к нему совсем близко. Одна из них даже задела крыльями его волосы. Как будто погладила.

    Затем две голубые спички с блестящими, словно полоски слюды, крыльями, синхронно поднялись вверх — и умчались. А он пошёл к реке. Отказать себе в удовольствии поплавать в жаркий день он не мог.

 

 

© Альфред Симонов

Авторизуйтесь, чтобы оставить свой комментарий:

Комментариев:
Яндекс.Метрика